Леденящая жажда
Шрифт:
Москва
8 июля 200… года, 22.59
Фотографии веером разложили на полу.
Билл, Артист и Пастух уже в десятый раз рассматривали жизнерадостные лица создателей биохимического монстра. Конечно, эти симпатичные ребята на фотографии даже и не предполагали, что они разрабатывают в действительности. Нет, в произошедшем их винить нельзя. Раньше они почему-то представлялись Пастуху уродливыми, похожими на Кощея Бессмертного
Вот этот парень, похожий на туриста, в свитере грубой вязки с высоким воротом, видно, что душа компании, балагур и ловелас.
Кто это? Семенов.
А эта девушка — опустила голову, будто что-то пытается рассмотреть на полу, а на самом деле прячет взгляд от объектива.
Это Соня, то есть Софья Огинская. Наверное, ей есть что скрывать. Может, тайную влюбленность? В Семенова наверняка. Больше достойных кандидатов, кажется, здесь нет. Если только вот этот… но нет, в него уж точно нет… Девушки семидесятых любили обычно таких, как этот Семенов…
Тот, которого, по мнению Артиста, не могла любить Соня Огинская, был Леша Кукушкин. Он, наоборот, смотрел прямо в объектив. Наверное, даже не моргнул ни разу. Но какой взгляд у него был при этом — понять было трудно, прятался за толстыми стеклами очков в роговой оправе. Таких всегда в их школе называли ботанами и нещадно били в мужском туалете.
Голубков примчался как вихрь:
— Есть, раскололся Петухов!
— Что, что, Константин Дмитриевич? — набросился на него Артист.
— Был там у них такой Кукушкин. Гений.
— Вот этот? — в одиннадцатый раз посмотрел на фотографию Пастух, но теперь совсем уже другими глазами.
— Да, этот.
— Самоубийца?
— Самоубийца-то самоубийца, но самое интересное, что труп его из морга пропал. Бесследно.
— Как это?
— Не знаю. Надо бы спросить.
— У кого?
— У Кукушкина, — загадочно сказал Голубков.
— Так он же… — начал было Пастух и осекся. — Или вы думаете…
— Дай бог.
— Но как? Где?
— Не знаю, не знаю…
— Ах черт! — Пастух схватился за голову и заметался по комнате.
— Что там слышно от ребят? — поинтересовался Голубков.
— Пока ничего, вышли на Четырехпалого.
— Это я знаю. Он раскололся?
— Ну почти. Какие-то зацепки он им дал.
— Свяжись с ними! — крикнул Артисту Голубков. Тот сел на телефон.
— А ты чего поник?
— Я думаю, где искать этого Кукушкина.
— Это невозможно. Это тупик. Ни Кукушкина, ни Огинскую мы не найдем. Что там? — снова повернулся он к Артисту.
— Ничего. Трубку не берут.
— На них последняя надежда.
— Это плохо, когда надежда последняя, — сказал Пастух. И снова заметался по комнате.
Размышления Пастуха прервал Билл:
— Значит, наша первейшая задача — найти Огинскую. Я не согласен с вами, Константин Дмитриевич, это вполне возможно. Дайте
Билл раскрыл свой ноутбук. Какое-то время он с сумасшедшей скоростью что-то набирал, потом остановился, дождался сигнала об отправке запроса и вдруг откинулся на спинку стула и задремал. Голубков и Пастух молча наблюдали за ним, не решаясь будить.
— Кажется, последние дни он совсем не слал. Все пытался вычислить владельца телефона с тем самым номером, — объяснил Пастух.
— Похвально. Пусть отдохнет, бедняга. Может, его на этот диван перенести? — Голубкову начинал нравиться этот непохожий на других своих соплеменников американец.
Вопрос о диване так и остался нерешенным. Ноутбук снова запищал, и Билл тут же открыл глаза. На экране появилось досье на Огинскую.
Сначала шла та же самая фотография, что и у них.
Потом описывалась ее деятельность в лаборатории, перечислялись ее доклады на научных конференциях.
— А деятельная она девица была, однако!
— Да уж! А потом-то какой стала! Ты погляди! Обвинения в диссидентской деятельности…
— Сильна! Нечего сказать!
— Бегство в Швецию. Не понял. Это как? Как она могла пересечь границу? Мистика какая-то. Может, она ведьма, изобрела какое-нибудь снадобье, намазала им метлу — и вперед через Финский залив.
— Вот найдешь ее и спросишь.
— Так, дальше у нас идет Америка. Ну, это, Билл, по твоей части.
— Здесь я не могу понять, что произошло. Взрыв ее автомобиля. Но она выжила. Потом попала в психиатрическую клинику. Потом идут странные знаки, так передается сверхсекретная информация, у меня для нее нет кода, — развел руками Билл.
Пронзительно и пугающе зазвонил телефон.
— Голубков! — схватил трубку генерал. — Да! Док! Да, я слушаю!
Он нажал кнопку громкой связи.
— Плохи дела, товарищ генерал, — услышали все голос Дока.
— Что?
— Ушел Ахмет.
— Как — ушел? Ты что, Док? А где Муха?
— Муха… — Голос пресекся.
— …Стреляй, Док, стреляй! — умолял Муха.
У Дока впервые в жизни дрожали руки. Он мог выстрелить очень точно. Мог выстрелить даже на звук в полной темноте, совсем недавно это ему очень пригодилось в подземелье. Но сейчас надо было выстрелить в друга. Да что там — выстрелить почти в самого себя. Нет, еще дороже — в саму суть этой жизни на земле.
И Док опустил пистолет.
Ахмет протащил Муху до угла, бросил его и кинулся во двор.
Док опомнился, побежал за бандитом но того уже во дворе не было.
Муха не двигался. Только пальцы судорожно сжимали капсулу.
Когда Док наклонился, Муха открыл глаза.
— Док, — сказал он.
— Да, Муха, не шевелись, ты будешь жить.
— Мне не хочется жить, — сказал Муха. Какого черта ты его отпустил!
И потерял сознание.
Док вызвал «скорую», Муху перевезли в больницу, тут же положили на операционный стол…