Леди и лорд
Шрифт:
же, и мысль о подобном аттракционе его просто-напросто ошеломила. Он захотел немедленно узнать название компании, чтобы «смотаться в город и взять деньжат». Он добавил, что это «ужас до чего лихо» с моей стороны — «поставить все махом на одну лошадку», и был очень огорчен, когда я отказалась сообщить ему, как она называется. Но я ничего не могла ему сказать по той простой причине, что вообще никаких названий не знала, и мне требовалось сперва прочитать о них в газетах. Так что я выкрутилась, сославшись на то, что сведения мне сообщены в обмен на обещание молчать, и что я даже помыслить не могу о том, чтобы их кому-то выболтать.
Чуть позже он отвез меня в контору мистера Льюистона и представил по всем правилам, как обещал. Мы долго говорили с адвокатом, но так ни до чего особенно и не договорились. Единственное, что он мне пообещал, что постарается, насколько это возможно, побыстрее разобраться с моим делом.
Лорд Типперери тут же спросил его, сколько, по его мнению, придется ждать, пока не решится мое дело, и тот сказал: «Несколько недель». Тогда лорд Типперери поглядел на меня так озабоченно, что я не выдержала и громко расхохоталась, потому что выражение его лица показалось мне очень забавным. Льюистона, похоже, не на шутку удивило, что лорд Типперери столько внимания уделяет моим делам, но он ничего не сказал. По крайней мере, тогда.
Когда мы покинули контору, мальчик только и делал, что изводил меня, умоляя открыть ему секрет, а за обедом сказал:
— Видите ли, миссис Кротерс, если вы в ближайшие пару месяцев не вытянете денег из старины Льюистона — это будет просто стыд и позор. Да еще, чего доброго, и шанс упустите. Что если нам поступить так: я смотаюсь в город, открою счет в брокерской конторе, которую хорошо знаю, и устрою так, что вы сможете покупать акции на мои средства, — так чтобы я не знал, как называется предприятие? Прибыль — пополам. Ну, что скажете? Тогда завтра утром я бы заглянул к старине Льюистону, — прежде чем отправлюсь в город, — и сказал бы ему, чтобы он ссудил мне несколько тысяч, дабы нам себя не слишком ограничивать. Он устроит так, чтобы мне одолжили денег. Ему ничего не стоит помочь мне быстро получить и достаточно приличную сумму.
— Напоминаю, малыш говорил о фунтах, а не о долларах. И представь себе: я, бедная женщина, одна-одинешенька в огромном мире, за душой у меня всего несколько шиллингов, а счет за гостиницу растет как на дрожжах. Стоит ли удивляться, что я разволновалась не на шутку? Конечно, я согласилась на такое предложение, а назавтра с утра пораньше отправилась в общественную библиотеку, чтобы почитать про Питсбург. Я прочла все о Питсбурге в одной толстенной энциклопедии. Чтение меня так утомило, прямо хоть плачь, и странным образом напомнило, — не могу объяснить почему, — о завтраке в понедельник в пансионе. И все же мне удалось достаточно сосредоточиться, чтобы запомнить, что «Нэшнл Цинк Амалгамейшн» — один из тамошних крупнейших концернов.
Затем я вернулась в отель, уселась в гостиной и стала изучать финансовую колонку в утренней газете. Американские газеты нестерпимо дурны, если открыть их на финансовой странице, и я подозреваю, что словечки, которые они употребляют, — просто ничего не значащий набор слов. Но английские газеты еще хуже. Скажу без преувеличения: что я едва не разрыдалась, пытаясь хоть что-то понять. Например, в одной колонке, которая относилась к «Цинк Алалгамейшн», было два совершенно разных пункта. Оба помечены как Н.Ц. Ам. Но в одном случае, в самом конце абзаца, было добавлено «ком», а в другом — «преф». Судя по ссылке в самом низу колонки, сообщалось, что речь идет, преимущественно, о «ком». Для обоих указывались различные цены. Думаю, то была самая сложная головоломка, с какой мне когда-либо приходилось разбираться. Наверное, я никогда бы ее не решила, если бы не Бертрам, владелец отеля. Он как раз проходил мимо и улыбнулся, поглядев на меня. Я спросила, чему он улыбается. И он ответил, что очень легко понять, из какой я страны, даже не слыша, как я говорю, потому что американки — единственные женщины на свете, которые читают финансовые колонки газет. Я ответила, что читаю просто из любопытства, и спросила его, что означают эти «комы» и «префы». Он прочитал мне настоящую небольшую лекцию, объясняя, что и как, и после этого я почувствовала, что готова к бою.
Примерно в двенадцать часов пришло телефонное сообщение от мистера Льюистона, он приглашал меня к себе в контору. Я снова заказала экипаж, недоумевая, к чему бы это. Как только я приехала, меня препроводили в его кабинет, и он не стал терять времени и ходить вокруг да около.
Он сидел, как обычно, в углу, и моргал, глядя на меня. Опять предложил мне сесть на стул, ярко освещенный льющимся в окно солнцем. Он изучал мое лицо не менее тщательно, чем кошка изучает мышь. Я надеялась, что в спешке не перебрала с пудрой. От первого же его вопроса у меня перехватило дыхание. А спросил он следующее:
— Миссис Кротерс, какой суммой денег вы располагаете?
Полагаю, мое лицо свидетельствовало, что для меня этот вопрос — полная неожиданность, и он не иначе как догадался о том, что я могу ответить, ибо немедленно произнес:
— Не нужно мне ничего говорить. Я догадываюсь. Итак, миссис Кротерс, лорд Типперери очень ценный для меня клиент. Я знаю его с раннего детства. Его отец также был моим клиентом, а его дед охотно доверял дела моему отцу. Полагаю, вы согласитесь, что я имею право беспокоиться о его благополучии. Поэтому я хочу, чтобы вы объяснили мне в точности, какого рода дело вы затеяли вместе с лордом Типперери. Он заглянул ко мне нынче утром и кое-что рассказал, но недостаточно. В подобных случаях нет смысла играть в прятки. Я дам вам пятьдесят фунтов за сведения.
— Я возьму у вас пятьдесят фунтов, мистер Льюистон, — ответила я, — потому что они мне нужны, но если бы вы меня спросили сразу, я бы объяснила вам, что это за дело.
Он несколько переменился в лице, как будто мысленно усмехнулся, но воспитание не позволяло ему показать, что он мне не верит. Поэтому он лишь поклонился и сделал мне знак продолжать. И я выдала ему ту самую байку об акциях, которую с ходу сочинила для лорда Типперери. Но адвокат, похоже, ожидал чего-то другого и, когда я закончила, сидел с чуть приподнятыми бровями, готовый слушать дальше. Я ничего не говорила, и тогда он спросил:
— А как называется фирма?
Я ответила:
— Нет, мистер Льюистон, этого сообщать не полагается. Если я ее назову, я нарушу обещание.
Он произнес:
— Сударыня, именно так и полагается. Я обязан настаивать на том, чтобы вы мне сказали. Поскольку речь может идти о тайнах, нет более надежного хранилища для них, чем контора частного юриста. Уверяю вас, более того, торжественно вам обещаю: все, что вы мне скажете, останется в этих стенах.
— Но даже лорд Типперери не знает, — возразила я.
— Догадываюсь, сударыня. И, честно говоря, как раз поэтому настаиваю, чтобы вы все рассказали мне.
Он вытащил чудесную, немного смятую пятидесятифунтовую банкноту Банка Англии из кармана жилета, и рассеянно зашевелил ею в пальцах, так что она захрустела. И я тут же выложила как на духу, что компания называется «Нэшнл Цинк Амалгамейшн Коммон». Он немедленно передал мне пятьдесят фунтов, и, думаю, никогда еще я не видела человека, настолько изумленного.
— Сударыня, — произнес он, — приношу свои извинения. Мы все склонны ошибаться, и я не исключение. Ваша тайна, конечно, доверена надежному хранителю, и в обмен на нее я открою одну свою. Я сам приобрел немало акций «Нэшнл Цинк Амалгамейшн Коммон» и верю, что они, в конце концов, достигнут курса по номиналу или близко к тому. Я совершил большую ошибку, сочтя вас авантюристкой, которая пытается поживиться за счет моего клиента. Поверьте мне, такое случается нередко. И во всех случаях, которые мне приходилось рассматривать, в деле была замешана женщина. Полагаю, вы намерены забрать акции с рынка и держать их, пока они будут расти?