Леди и война. Пепел моего сердца
Шрифт:
В какой-то момент Юго отчетливо понял: если ребенок подаст голос, то умрет.
Смолчал.
Умный младенец. В отличие от нянек.
– Не признал. – Свистящий шепот был достаточно громким, чтобы слышали все, кто был в детской.
Признал или нет – какая разница? Главное, что не убил.
– Я за тобой присмотрю, – пообещал Юго и, просунув руку между прутьями кроватки, коснулся стиснутого кулачка.
Дети не виноваты в том, что взрослые никак не поделят мир. Но со взрослыми Юго как-нибудь разберется, хотя
Тан Неик боялся темноты, вероятно, этот страх был рожден престранной эпидемией, которая унесла жизни многих достойных людей. Но как бы там ни было, отныне в спальне тана всю ночь горели свечи.
И пара борзых – собак, в отличие от людей, не подкупишь – лежала у ног хозяина.
А он дремал, сунув руку под подушку.
Арбалет? Кинжал? Или сразу меч?
Люди так предсказуемы в своем страхе.
Юго двигался неторопливо, уверенно, и собаки, которым случалось уже встречать этого человека, сочли, что он вправе находиться в комнате. Если, конечно, не приблизится к дорогому хозяину.
Он не стал приближаться. Напротив, остановился у туалетного столика. Погладил парик, сделанный столь умело, что многие и не знали о его существовании. Коснулся шкатулки с драгоценностями… шпильки, кольца, браслеты… приоткрыл и понюхал флакон с туалетной водой.
Выбор пал на пудру.
Резная пудреница, родом из Тайшела, была украшена крупным изумрудом. Но содержимое ее равнялось по стоимости камню. Легчайший беловатый порошок ложился на кожу идеально ровным слоем и скрывал что желтизну, что пигментные пятна.
Ее светлость изводили тайшельскую пудру банками. А вот тан был бережлив, и все равно заветного порошка осталось на самом дне. Юго добавил еще.
Щепотку.
Ее хватит.
Тан Неик умрет к полудню. Завтра как раз заседание Совета, и тан попытается примирить враждующие партии… смерть их окончательно разделит. Ну и развлечет.
Против всякой логики Юго вернулся не к себе, а в детскую комнату. Там было пусто. Куда подевались няньки и кормилицы? Впрочем, одна была, улеглась на софу, сунула голову под подушку и спала. Храп ее заглушал слабый писк младенца.
Этак они ребенка уморят.
Дуры.
Прежде Юго не испытывал столь иррациональной злости.
– Вставай! – Он ткнул кормилицу в толстый бок, позволяя лезвию проколоть кожу. – Заорешь – убью.
Сразу сообразила. И рот захлопнула.
– Я… я не буду вам мешать! Забирайте!
Она решила, что Юго пришел за младенцем. Неужели в ее голове не хватает мозгов, чтобы понять, чего стоило появление этого ребенка на свет? И во что обойдется им всем его смерть?
– Вставай, – повторил Юго. – Иди и покорми его.
Поднялась, к счастью, страх лишил ее способности думать и глупые мысли о том, чтобы позвать на помощь или самой справиться с Юго, в голову кормилицы не пришли.
Утиным развалистым шагом она подошла к кроватке, взяла младенца, приложила к груди… он ел жадно, словно опасаясь вновь быть брошенным.
– Наелся, – равнодушно отметила кормилица, возвращая ребенка на место. – Все равно не жилец. Хилый больно.
Юго и раньше предполагал, что у некоторых женщин мозги в молоко переходят. Он дал женщине быструю смерть, главным образом потому, что нашел еще одно дело.
– Это долг, – сказал он младенцу, вытряхивая его из мокрых пеленок. – Вырастешь – вернешь.
Кроватку Юго сдвинул поближе к камину. Он надеялся, что мертвая кормилица – то происшествие, которое заставит Кормака обратить внимание на детскую. Глядишь, порядка прибавится.
Не ошибся.
Глава 13
Переломы: раскол
В поисках приключений главную роль, как правило, играет совсем не голова…
Пришлый.
Определенно пришлый и явился издалека. Выделяется среди рыбаков и одеждой, и говором, и какой-то неестественной уверенностью в собственной правоте. Хотя должен был бы слышать, что происходит с теми, кто нарушает закон.
Но у этих всегда самоуверенности больше, чем здравого смысла. И каждый думает, что уж он-то умнее прочих. Не попадется. Не поддастся. Сумеет озарить светом истины этот темный край.
Пришлый забрался на стол и поглядывал на прочий люд свысока. Плащ расправил, колпак красный на голову водрузил и, будто бы мало этого, ленточку к кафтану прицепил.
Еще немного, и заговорит.
Пока же ждет, когда все, кому в трактир заглянуть случилось – а таковых ныне было много, – смолкнут и обратят внимание на чужака.
В трактире он появился еще вчера, и Урфин решил задержаться на денек-другой. Когда еще получится этакого героя живьем увидеть? В естественной, так сказать, среде обитания.
Библиотека Ласточкина гнезда способствовала расширению кругозора.
Пришлый откашлялся.
– Собратья!
Голос у него был приятный.
– Я здесь, стою перед вами, безоружный и беззащитный…
…ну да, а кинжал в сапоге? Засунут неумело, выделяется и, сколь Урфин предполагал, приносит больше неудобств, нежели пользы. А вот свинцовые гирьки, вплетенные в длинную бахрому пояса, куда более привычны борцу за всеобщее равенство.
– …ибо пришел я к вам с миром и словом!
Рыбаки гомонили. Переглядывались. Купец, оказавшийся в трактире случайно – видимо, решил, что лучше клопы, чем затяжной дождь, под которым он мок последние несколько дней, – помрачнел. Купец шел издалека. И слышал подобные речи, а также видел, чего эти говоруны со здравомыслящими в общем-то людьми творят.