Леди не движется – 2
Шрифт:
А что, хотелось бы знать, в коридоре бытовки делает цветочная тумба? Я приподнялась, осмотрела. Ну да, тумба. Пустая. Местами даже упаковочная пленка не снята. Надо будет спросить у нашего садовника, за каким хреном всякий инвентарь хранится в жилом домике, а не на складе.
Из уборной наконец выполз Август. Еще бледнее, чем был, осунувшийся, с красными глазами и мокрым, в капельках воды, лицом.
— Все еще уверен, что врач не нужен? — с оттенком ехидства уточнила я.
— Да, мне уже лучше, — прошептал Август. — Голова только болит. Я немного полежу, хорошо? Совершенно не выспался… Где моя комната?
Нормально. Принц в своем доме спрашивает у персонала, где ему лечь. Но я показала — разумеется, ближайшую к уборной спальню. Август благодарно кивнул и удалился. А я пошла проверять вторую комнату.
В чем-то Август прав: лучше провести несколько
Как я и думала, Август не спал, хотя и лежал с закрытыми глазами. Его колотил озноб, он улегся поверх одеяла прямо в одежде, на бок, сжался в комочек. Ко лбу и вискам прилипли мокрые волосы.
— Август, — тихонько позвала я от двери.
— Все хорошо, — едва слышно ответил он.
Ну понятно. Я решительно подошла, начала раздевать его. Он не сопротивлялся, даже когда я взялась за застежку на брюках. Раздев босса до трусов, я засунула его под одеяло. Подумала — и укрыла еще пледом, лежавшим на кресле. Приоткрыла окно, впуская свежий воздух, опустила черные, «ночные» жалюзи. В комнате воцарился густой полумрак, и я включила маленький светильник над кроватью.
— Спасибо, — благодарно прошептал Август. — Посидишь со мной немного?
— Страшно? — поддела я, но тут же устыдилась, села на кровать и взяла его за руку. Холодную, влажную руку. Да, ребята, это уже не притворство. Можно побледнеть по своей воле, но нельзя покрыться больной испариной.
Будем надеяться, это просто нервное истощение. Затянувшееся перенапряжение, на которое очень не к месту легли алкоголь и никотин.
Август не шевелился. Черты лица заострились, сделав его старше на вид. Стало понятно, как он может выглядеть в глубокой старости. Ничего, очень даже благородно. Кстати, на деда он похож не будет.
…Я видела его таким.
Мы оба учились на третьем курсе. В Мадриде отцветали последние краски осени, но было еще тепло. Целую неделю шли дожди, холодные и сильные. В воскресенье мы с Сэнди ходили на футбол. Нам пришлось прятаться от воды под его старенькой плащ-палаткой. Несмотря на то что мы вынужденно прижимались друг к дружке, очень плотно прижимались, сохраняя тепло и иллюзию сухости, Сэнди не позволил себе ни одного сомнительного жеста или слова. А я чувствовала, как отчаянно быстро бьется его сердце — нет, ребята, не от футбола. Чувствовала и молчала. У меня есть принцип — не встречаюсь с принцами. Принцам нужны принцессы, с прочими девушками они заводят романы без обязательств, не более того. Я не хотела легких отношений. Хватит уже притворяться, что мне это интересно, или хотя бы я умею «не впечатляться», или люблю секс сам по себе, без культурной нагрузки, как все любят еду — и какая разница, где поесть? Не обязательно ж делать из еды культ, нагружая ее массой ритуалов, как того требует традиция в отношении секса. Не умею я так. А потому лучше и не начинать.
Кстати, я никогда не считала принцев какими-то особенными людьми, в любом смысле. Просто они не могут, не имеют права предложить мне те отношения, каких я хотела бы. Макс исключение, и я была дурой, что поверила: исключительность объясняется демократизмом его натуры. Нет. Он был опасно болен, семья это скрывала. Брак с девушкой их круга исключался по определению: тайна вылезла бы наружу. А вот простолюдинка, как все рассчитывали, будет молчать и терпеть. Я промолчала, это правда. Но терпеть не стала, чем всех удивила и оскорбила.
Сэнди Маккинби был чокнутым, но при этом психически здоровым, иначе бы его не приняли на факультет криминалистики. Его чокнутость была самым заурядным чудачеством, чертой не только простительной, но и желательной для принца британского происхождения. Я не знала, чего он хотел от наших отношений и хотел ли хоть чего-то. На втором курсе, когда мы познакомились, он назначил мне свидание, а я отказалась. Наверное, получилось очень грубо. Он и виду не подал, что задет. Даже не стал притворяться, будто мы незнакомы. При случайных встречах мы держались как добрые приятели, хотя я чувствовала внутреннее напряжение. Наверное, свое, потому что Сэнди как будто все устраивало. Он не понимал, зачем я иронизирую, почему стараюсь поддеть, он ведь ничего плохого или даже сомнительного не делал. И я убедила себя, что дура,
На следующий день, я четко это помнила, дожди прекратились, выглянуло не по-осеннему жаркое солнце, высушило землю и заставило многих из нас, в том числе и меня, снять теплую куртку. Во вторник, ровно через три минуты после окончания занятий позвонил Сэнди. Тон его был необычно беспечным, веселым. Сказал, что на геофак привезли отличный документальный фильм о дальних колониях. В общий доступ лента не попадет никогда, на ней гриф «для специалистов» — понятно, о чем речь? Нет ли у меня желания сходить в четверг? Я со смехом напомнила, что вообще-то учусь на режимном факультете и в будние дни не имею права самовольно покидать кампус. А увольнительную мне никто не даст, потому что на текущий месяц я свой резерв исчерпала. Сэнди ответил — это не проблема, было бы мое желание. Желание у меня было, еще какое. Во-первых, про эту ленту давно ходили слухи, и посмотреть ее хотелось просто до зуда в ладонях. Во-вторых, Сэнди притягивал меня. Я твердила себе, что это нормально для дружбы, что он безумно интересный человек и, конечно, меня влечет к нему только поэтому.
Через час меня вызвал Кид Тернер, наш декан. «Делла, — сказал он, когда я закрыла дверь, — мне звонил Август Маккинби». Помню, я не сразу сообразила, о ком речь. «Сэнди, — пояснил Кид. — Это очередной его каприз, звучать попроще. Вообще-то он Август. Август-Александер и еще черт знает сколько имен, четырнадцать, по-моему. Для очень старых друзей — Зандер». Меня это известие слегка придавило, я сразу припомнила социальную разницу между нами. «Просит отпустить тебя с ним на фильм. Нет проблем, получишь увольнительную в четверг до трех ночи — показ начинается в десять вечера, ну и пара часов тебе потребуется на обсуждение. Август парень умный, в тех местах бывал, и было бы хорошо, если бы ты выслушала его мнение. Только в „Ладью“ не ходите, там в четверг атмосферники чей-то день рождения празднуют. Я хочу, чтобы ты сказала по результатам, стоит ли мне заказывать фильм на факультет, будет ли он полезен для первого и второго курсов, или мне проще сводить третий курс на закрытый показ». Я приняла это как задание. «Я кое-что тебе расскажу, для сведения, — продолжал Кид. — У Августа есть двоюродный дед, генерал Лайон Маккинби. Ты о нем слышала». Еще бы я не слышала! Бог Военного университета! И мой любимый брат Крис служил под его началом, из его рук получил рекомендацию на факультет штурмовой пехоты. «Мы с Лайоном выпускались в одном году. Дружили в университете, служить пошли вместе. Я разведчиком, он штурмовиком. Через три года я получил ранение и вернулся сюда, стал преподавателем…» И не только преподавателем, могла бы сказать я. Потому что полковника Кид получил отнюдь не в армии. «Мы дружим по сей день. Я хорошо знаю семью Маккинби. Конкретно Августа — лет с двенадцати. Он тогда мечтал стать джедаем, семья была против и привлекла меня для разубеждения. Ты, наверное, думаешь, что он не служил в армии. Так вот — служил. Полгода. Парень он необычно скромный, поэтому вряд ли рассказывал тебе об этом эпизоде».
Для меня это было открытием. Сэнди действительно ни словом не заикнулся о службе. Воинский чин у него был — полковник внешней обороны, самый обычный чин для звездного принца, и по факту это была должность, а не звание. И должность-то условная — командующий силами обороны планеты в случае вторжения. Никто среди кадровых военных не относился к таким чинам всерьез. Среди отслуживших принцев — тоже. Макс, к слову, был полковником внешней обороны Сонно, но никогда о том не упоминал и на военные сборища надевал мундир коммандера военно-космических сил.