Леди в озере. Худой человек. Выстрел из темноты
Шрифт:
Я сел на нижнюю койку. Револьвер у меня забрали, но карманы не обшаривали. Я достал сигарету и потер горевшее опухшее колено. Боль отдавалась даже в лодыжке. Виски, которое я, закашлявшись, выплюнул себе на пиджак, пахло отвратительно. Я приподнял полу пиджака и выдохнул на нее дым. Дым поплыл вверх, обволакивая плоский светящийся плафон на потолке. Где-то далеко, в другом конце тюрьмы, пронзительно кричала женщина. Здесь же было покойно, как в церкви.
Женщина все кричала. Вопли ее звучали пронзительно, тонко и неестественно и походили на вой койотов на луну, не хватало лишь той верхней пронзительной нотки, какая
Я выкурил две сигареты подряд, а окурки выбросил в маленький унитаз в углу камеры. Мужчина на верхней койке храпел по-прежнему. Единственное, что я смог разглядеть из его внешности, были жирные лоснящиеся волосы. Спал он на животе. Хорошо спал. Ему было лучше всех.
Я опять уселся на койку. Состояла она из металлических полосок, на которых лежал тонкий жесткий матрас. Сверху аккуратно сложены два темно-серых одеяла. Очень симпатичная тюрьма. Расположена на двенадцатом этаже нового здания муниципалитета. И здание очень хорошее. И Бэй-сити — прекрасный городок. Тем, кто здесь живет, он очень нравится. Если бы я жил здесь, мне Бэй-сити тоже нравился бы. Я любовался бы прекрасной голубой бухтой, утесами, гаванью с яхтами и тихими улицами: старые дома задумчиво стоят под сенью старых деревьев, а новые — обсажены зелеными газонами, молодыми деревцами и обнесены сетчатыми оградками. Я знаком с одной девушкой, которая живет на Двадцать пятой улице. Хорошая улица. И девушка славная. И Бэй-сити ей тоже нравится.
Правда, она вряд ли вспоминает о мексиканских и негритянских трущобах, раскинувшихся на унылом пространстве к югу от заброшенной городской железной дороги. Вряд ли думает о погребках и о пропахших потом танцевальных зальчиках, о притонах курильщиков марихуаны, об узких лисьих мордочках, глядящих поверх газет в отнюдь не спокойных гостиничных холлах, о ворах-карманниках и жуликах, о пьяницах, сводниках и проститутках, слоняющихся по приморским набережным.
Я подошел к дверной решетке. В коридоре никого не было. Свет спокойный и приглушенный. Дел, судя по всему, в тюрьме не много.
Я взглянул на часы. Девять сорок пять. Самое время прийти домой, залезть в тапочки и сыграть партию в шахматы. Выпить холодного виски из высокого бокала и, не торопясь, выкурить добрую трубку. Самое время посидеть, поджав под себя ноги и ни о чем не думая. Подремать над журналом. Побыть просто самим собой, человеком, у которого нет других забот, кроме как отдохнуть, подышать ночным воздухом и проветрить мозги для следующего рабочего дня.
По коридору, разглядывая номера на камерах, шел мужчина в серо-голубой тюремной форме. Остановился перед моей решеткой, отпер замок и посмотрел на меня тем суровым взглядом, который, как считают тюремщики, никогда не должен исчезать с их лица. Мол, я полицейский, братец, со мной шутки плохи, так что ты поосторожнее, братец, а то так тебя отделаю, что поползешь на четырех, кончай с этим, братец, говори правду, братец, пошевеливайся, не забывай, что с нами шутки плохи, мы полицейские и с такими простофилями, как ты, можем делать что угодно.
— На выход, — сказал мужчина.
Я вышел из камеры, он снова запер ее, щелкнул пальцами, и мы пошли к широким стальным дверям, которые он открыл, потом запер за нами — при этом на большом железном кольце приятно позвякивали ключи, — и вскоре мы вошли в железную дверь, снаружи выкрашенную под дерево, а изнутри по-корабельному серую.
У стойки стоял Дегармо и о чем-то беседовал с сидящим за столом сержантом.
Он посмотрел на меня своими металлическими голубыми глазами и спросил:
— Ну, как поживаешь?
— Отлично.
— Понравилась наша тюрьма?
— Тюрьма отличная.
— Капитан Веббер хочет с тобой поговорить.
— Отлично.
— Ты что, кроме «отлично» других слов не знаешь?
— Знаю, — сказал я. — Только для других случаев.
— Ты вроде как прихрамываешь, — заметил Дегармо. — Споткнулся, что ли?
— Да, — ответил я. — Наступил на дубинку. А она подпрыгнула и ударила меня по левому колену.
— Нехорошо, — глядя на меня пустым взглядом, проговорил Дегармо. — Забери свои вещи из камеры хранения.
— Вещи при мне, — сказал я. — Их у меня не отбирали.
— Вот и отлично, — сказал Дегармо.
— Я тоже так думаю, — согласился я. — Все отлично.
Сержант за столом поднял свою взлохмаченную голову и уставился на нас с любопытством.
— Надо бы вам посмотреть на ирландский носик Коуни, — сказал он. — Если на самом деле хотите увидеть что-нибудь действительно интересное. Он у него расплылся по лицу, как сироп по вафле.
— А что случилось? — рассеянно спросил Дегармо. — Угодил в драку?
— Не могу знать, — сказал сержант-письмоводитель. — Может быть, это тоже дело той дубинки, которая подпрыгнула?
— Что-то ты чертовски много болтаешь для сержанта канцелярии, — одернул его Дегармо.
— Сержант канцелярии всегда отличался разговорчивостью, — сказал сержант. — Может быть, поэтому он и не стал до сих пор лейтенантом по убийствам.
— Видишь, как мы тут живем, — хмыкнул Дегармо. — Ну просто как одна большая дружная семья.
— На лицах у всех — сияющие улыбки, — добавил сержант-канцелярист, — руки распахнуты для объятий, а в каждой из них — по увесистому булыжнику.
Дегармо резко кивнул мне, и мы вышли.
27
Капитан Веббер дернул в мою сторону своим свернутым носом и сказал:
— Садитесь.
Я сел на деревянный стул с округлой спинкой и отодвинул свою левую ногу от острого края сиденья. Кабинет был угловой, просторный, чистый. Дегармо сел сбоку от стола. Закинул ногу на ногу и уставился в окно, задумчиво потирая лодыжку.
— Вы искали неприятностей, и вы их получили, — начал Веббер. — Вы ехали в жидом районе со скоростью пятьдесят пять миль в час и пытались уйти от полицейской машины, которая сиреной и красным фонарем давала вам сигналы остановиться. После остановки вы оскорбительно вели себя и ударили полицейского по лицу.
Я молчал. Веббер взял со стола спичку, разломал ее и половинки выбросил на пол.
— Или они, как обычно, врут? — спросил он.
— Их рапорта я не видел, — ответил я. — Может быть, я и ехал со скоростью пятьдесят пять миль в жилом районе или по крайней мере в черте города. Полицейская машина стояла перед домом, в который я заходил. Когда я уехал, она последовала за мной, но тогда я еще не знал, что это полицейская машина. Следовать за мной было незачем, и вид этой машины мне не понравился. Я поехал чуть быстрее, но только для того, чтобы въехать в освещенный район города.