Ледовое небо. К югу от линии
Шрифт:
Повторив в десятый, наверное, раз эти азы врачебной науки, доктор Звонцова пришла к выводу, что зря потратила силы, убеждать старика не было никакой нужды. Он превосходно ее понимал и со всем соглашался. А вот на современного культурного юношу, который учился и жил в новой школе-интернате с математическим уклоном, ее доводы почему-то не оказали ровно никакого воздействия.
— Знаете что? — предложила она, круто меняя тактику. — Не желаете в больницу — не надо. Мы только хорошенько осмотрим вас, сделаем анализы и отпустим. Лечиться будете амбулаторно, на дому то есть… Можете пожить у меня это время. Только не стесняйтесь. Мне вы ничем не помешаете. Большую часть дня меня просто не бывает дома…
Звонцова выжидательно глянула на мальчика.
— Ну, как, договорились? — спросила, надеясь прочесть согласие в настороженном блеске умных красиво очерченных глаз.
Твердо встретив ее взгляд, он молча отвернулся и спрятался за пологом.
— Где родители мальчика? — спросила Звонцова.
Старик коснулся березовым мундштуком груди, затем показал на жопу, собиравшую в банку мозг из раздробленных оленьих костей. Закончив работу, она вытерла руки сухой травой и споро разлила по кружкам пенистый чай, в котором кружились лакированные брусничные листья.
— Пей, — пододвинула Звонцовой исходящую душистым паром кружку и горшочек с вареньем.
— Одни мы у него, — пожевав губами, ответил старый оленевод. — И он у нас тоже один… Не хочет ехать.
— Скучает без вас? — растрогалась Валентина. — Какой тонко организованный мальчик. Очень способный, наверное?
— В совхозе у нас тоже поликлиника есть. Раз в неделю важный доктор из города прилетает. Операции делает… Туда нельзя?
— Спартаку не поликлиника требуется, а специализированная больница.
— Долго лечить будут?
— Трудно сказать, — Звонцова считала, что успокаивать следует только больных, а близким необходимо говорить одну правду. — Вначале провести тщательное обследование… По-моему, случай тяжелый.
— Помрет без больницы? — не дрогнув спросил старик. — Тосковать он в городе начнет. От лекарства толку не будет.
— Пожалуй, что так, — сочувственно вздохнула Валентина. — Дети обычно легко свыкаются с новыми условиями, но не такие, как ваш внук, — она замолчала, невольно залюбовавшись игрой угасавших угольев. — Как бы там ни было, его нужно хорошенько посмотреть… Может быть, вы сами свезете? Или вот что, — она сосредоточенно прищурилась, обдумывая, как сделать лучше, — завтра будет вертолет, и я возьму вас с собой.
— Домой улетаешь?
— В соседнее стойбище, но я попрошу, чтобы вас потом забросили в город.
— Без тебя?
— Найдутся и получше специалисты, — улыбнулась Валентина и с жадностью набросилась на варенье. Теперь она знала твердо, что ее усилия не пропали даром. — До чего вкусно!.. Вот уж не думала, что у эвенков бывает варенье.
— Мы не делаем, — покачал головой старик. — Спартак варил. В школе научился… Бери, — бросил ей на колени пушистую шкурку. — Шапку сошьешь.
— Спасибо, — покорно согласилась Валентина.
Обидеть старика отказом было теперь совершенно немыслимо. Да и мех ей понравился очень.
— Она повезет, — старик важно кивнул на жену. — У меня олени.
Валентина Николаевна услышала, как горестно всхлипнул у него за спиной мальчик. А может быть, это только послышалось, потому что плотные шкуры лучше всякой изоляции поглощали звук…
Теперь Спартак сидел рядом, на краешке выброшенного давним разливом ствола. Сосредоточенно пересыпая из горсти в горсть песок, следил за ней внимательными не по-детски всезнающими глазами.
— Я буду лежать в той больнице, где вы? — спросил он, сдувая песчинки с ладони.
— Обязательно.
— Тогда мне незачем жить у вас. Ведь я и так смогу вас видеть? Верно?
— Я всегда буду рядом с вами, — подтвердила она. А дедушка, как только сможет, приедет навестить.
— Нет, он должен остаться с оленями. И бабку я не возьму в город. Пусть смотрит за дедом. Я сам полечу на вертолете.
— Как захотите, так и будет, — пообещала она. — Что это? — заинтересовалась, различив внезапно рокочущий гул.
— Олени. Вон там, смотрите, — он указал на пыльное вытянутое облачко.
Клубясь над землей, оно медленно распространялось к востоку.
— Ваши? — заинтересованно спросила Валентина.
— Дикие. Материковые… По весне они покидают тайгу и всем стадом бегут к океану.
— Зачем?
— Как зачем? — удивился Спартак ее недогадливости. — Так им надо. Комариную пору пережидают в прибрежной тундре, а осенью возвращаются назад к лесной границе.
— Смотри, как все у них целесообразно… Я и то наметила, что тут комаров меньше, а ведь сейчас самое их время.
— Морской ветер разгоняет. Потому и зверь жмется поближе к берегу. Островные олени вообще всю зиму в тундре проводят. По распадкам держатся, где много ягеля и снег не так глубок. Весной они тоже на север несутся, прямо по льду на острова.
— Как вы великолепно во всем разбираетесь! — восхитилась Валентина. — Настоящий оленевод. Может, вам лучше на зоотехника пойти учиться? Или на ветеринара?
— Я море люблю. И математику. Мы уже дифференциальные уравнения второго порядка решаем.
— Но ведь вы и оленей превосходно знаете. Наверное, потому, что дедушке помогать приходится?
— Отчасти… Вообще мы, эвенки, охотники. И отец мой и мать промышляли зверя: песца, соболя… А оленей на поколюгах били, где они через море переправляются… Их на льдине унесло, отца и мать, я их не помню. Совсем маленький был.
— Дедушка тоже охотился?
— Он шаманом смолоду был, потом бросил, на капитана выучился.
— Как интересно!
— Интересно, — согласился Спартак. — Теперь шаманов совсем не осталось. Последний, говорят, где-то в горах век доживает, а жаль.