Ледовое небо. К югу от линии
Шрифт:
О чем думал радист с «Роберта Эйхе», когда прослушивал эфир на частоте бедствий? О доме, о стоянке в Лас-Пальмасе? Или о вестях, которые надеялся принять по истечении сайлинг-периода?
Во всяком случае, он с облегчением потянулся и сделал соответствующую запись в журнале. Все у него обстояло прекрасно: Одесса подтвердила заход в Лас-Пальмас, а маленькая коноплянка, залетевшая третьего дня в рубку, весело рубала компот прямо из кружки.
В зале радиоцентра тоже повеяло мгновенной беззаботностью. Напряжение требовало разрядки, к которой примешивалось естественное облегчение, потому что ничего нигде не случилось. Даже опытные, с двадцатилетним стажем радисты, которые работали на вызывных столах, позволяли себе в такие минуты расслабиться.
Записка с координатами и позывными «Роберта Эйхе» попала к Егору Мелехову, вызывному оператору, который пришел в радиоцентр после сверхсрочной службы на военно-морском флоте. Его стол находился в самом центре зала и был защищен от посторонних шумов плексигласовыми экранами.
Профессиональным взглядом радиооператор охватил стрелки на циферблате и карту часовых поясов. До начала сеанса оставалось еще достаточно времени.
— Займусь пока пострадавшим, — сказал он начальнику смены, проглядев задания. — Тут время действительно не терпит, переведите на меня «Сапфир» и «Свирь».
— Вас понял, — сказал начальник смены.
В отличие от радистов, обслуживающих рабочие столы, вызывной оператор не занимается приемом и передачей текущих радиограмм, которых за смену набирается несколько сотен на брата. В его задачу входит одно: установить надежную связь с судном и обменяться с ним особо важной информацией. Только в чрезвычайных случаях вызывной может взять на себя судно целиком, и тогда все радиограммы будут проходить только через его руки.
Это делается для того, чтобы по возможности избежать потерь при радиосеансе, потому что одних профессиональных навыков бывает недостаточно. Необходимо еще несколько редких человеческих качеств, таких, как изощренный слух, интуиция и быстрота реакции. Поразительные успехи современной техники только повысили значение подлинного мастерства и таланта, с которыми пока еще не научились соперничать приборы. Служба в радиоцентре требует нечто большего, чем просто усердие и расторопность. Тем более, что автоматы почти целиком взяли на себя всю механическую часть многогранной работы радиста.
За невысокими стеклянными перегородками круглосуточно отстукивают строчки буквопечатающие аппараты — беспроволочные телетайпы. Человеку остается только следить за режимом и время от времени производить настройку. Даже радиограммы, предназначенные для судов, отбивает теперь не рука на ключе, а специальный трансмиттер, способный передавать тысячи слов в минуту. Такие ускоренные автопередачи сначала записываются на магнитофон, а уж потом расшифровываются. И не беда, если что-то затерялось, в эфире. Электронная память позволяет восстановить утраченные слова. На больших судах расшифровка осуществляется в автоматическом режиме. Казалось бы, во всем обошла кибернетика человека.
Но стоит заявить о себе капризной природе, как тут же возникает потребность в пальцах пианиста и ухе композитора, способном выявить хрупкую мелодию морзянки в какофонии магнитных бурь. А поскольку плохая слышимость на море — обычная вещь, принимающий оператор еще многие годы останется главной персоной в любом радиоцентре. Да и от азбуки Морзе, по-видимому, еще не так скоро откажется флот, потому что морзянка слышна намного дальше, чем человеческий голос.
Обработать кипы радиограмм и по кабельным телетайпам передать в министерство данные о работе экипажа, погрузке и выгрузке могут и автоматы. Но держать на связи весь шар земной, способен только человек.
Когда диспетчеру удалось наконец-то связаться с дежурным в госпитале Мелехов установил радиотелефонный контакт между кабинетом главврача, куда срочно вызвали ведущего окулиста, и «Свирью». Медицинские рекомендации на «Сапфир» пришлось передавать ключом. Информация дошла в обоих случаях, а последствия уже не зависели от вызывающего. И то, что моторист в конце концов выздоровел, а парень со «Свири» остался без глаза, было делом рук судовых врачей.
Десятки радиограмм, в основном личного характера, адресованных родным и близким, прошли через рабочие столы, прежде чем радист «Роберта Эйхе» вышел на связь. В течение нескольких минут Одесса-радио переключила его на московский центр, и Мелехов, отстучав подтверждение, передал приказ оставаться на связи. Теперь дальнейший маршрут сухогруза зависел от начальника пароходства.
СУДОВАЯ РАДИОСТАНЦИЯ
После полудня океан раскачало. При полном безветрии в правый борт грузно била крутая, темная, как антрацит, волна. Тарелки приходилось наливать едва до половины. При очередном крене у кого-нибудь обязательно выплескивалось. Когда Шередко забежал перекусить, скатерти в кают-компании уже стали розовыми от борща, а на полу застывали жирные лохмы капусты.
— Тю, вражина! — поскользнувшись, он ухватился за кресло с штормовым креплением. — Прямо Саргассово море.
— Клевещете на водоем с идеальной прозрачностью, — меланхолично заметил Беляй, уписывая липкие от чеснока пампушки. — Белый круг заметен на глубине шестьдесят шесть метров. Это вам не Каролина-бугаз.
— Чем порадуете, Василий Михайлович? — поинтересовался Дугин.
— В пятнадцать часов попробуем выйти на телефонию.
— Ну-ну, — капитан скептически прищурил глаз. — А как насчет — позвонить домой? Вы хоть на очередь стали?
— Та, шестая. Пока докричался до той фифы с Одессы-радио, трошки потеснили другие пароходы.
— Нам всегда не везет, — сказал Дугин. — Хотел бы я знать, кто первый?
— Конечно, Богданов, — гордясь своей догадливостью, выпалил Мирошниченко. — Он после каждого рейса заявляется на радио с конфетами и прочей косметикой. Первая очередь «Оймякону» навсегда обеспечена. Автоматически.
— До чего примерный семьянин, — съехидничал Эдуард Владимирович, которому даже длинные макаронины не мешали улыбаться.
Дугин ответил ему беглым непроницаемым взором.
— И правильно делает, — отрезал Беляй.
До него доходили слухи о том, что капитан оставил первую жену именно из-за Богданова. Неосторожная реплика Эдуарда резанула по сердцу. Стало неприятно за Дугина.
— Как, Василий Михайлович, — поинтересовался он, чтобы разрядить обстановку. — Бочка еще на плаву?
— Плывет, железяка, — добродушно тряхнул челкой Шередко. — Красная, небось, вся от ржавчины.
— Будь у меня оружие, я бы с наслаждением ее расстрелял, — сказал Дугин.
После того, как Беляй случайно проник в его тайну, он благосклонно разрешал позубоскалить на предмет бочки. Это не мешало ему скрупулезно отмечать ее извилистую траекторию.