Ледовый десант
Шрифт:
Гаврила Хуткий решил пойти на переговоры с бандитами. Он понимал всю сложность своего решения и долго молчал, когда Марта, жена (она жила при партизанском штабе), увидев печаль на его лице, спросила:
— Что с тобой? Неужели собрался к этому проклятому Круку?
Что он мог ей ответить? Он привык делать самую трудную работу — и до войны, и в годы войны.
Жена поняла его без слов. Вздохнула:
— Будь осторожным, Гаврюша.
— Еще не отлита та пуля, которая меня убьет, — сказал он наконец, надевая долгополое пальто.
Сын, услышав
— Бери, батьку, побольше патронов.
— Думаешь, я напрасно надел это пальто? В нем карманы как торбы у нищего старца.
Сын подал трубку, набитую табаком.
— Таким и расти понятливым казачиной, — улыбнулся Хуткий, — чтоб и про люльку не забывал, и про патроны.
…Придя в село, Гаврила Хуткий зашел в крайнюю хату. Хозяин как раз обедал. Увидев его, он удивился.
— Ты что, сдурел?
— Нет, не сдурел, Стецько.
— Тебя же убьют сейчас! В селе шесть круковцев.
— Знаю. Шестеро здесь, а девять собаками рыщут — охраняют немцам железную дорогу. Дай-ка и мне поесть каши. Да и молока в миску налей побольше!
Стецько глянул на жену. Хозяйка поставила на стол еще одну миску с горячей гречневой кашей, исходившей паром, влила в миску и молока.
— Это ты, Стецько, хорошо делаешь, что гречку сеешь, — похвалил хозяина Гаврила, съев кашу. — Этой весной гречку уже будем сеять на колхозной ниве. Так что прошу: прибереги мешок-другой на семена.
Хозяин не успел ответить — в сенях кто-то затопал. Распахнулась дверь. Вошел Гринь, получивший у Крука прозвище Сучка. Стецько перекрестился.
— С карабином не шуткуй, Сучка, — предупредил Хуткий. Он откинул полы пальто, и его пальцы легли на спусковой крючок маузера.
Гринь побледнел, опустился на скамью возле окна.
Хуткий поблагодарил хозяйку за ужин и обратился к Гриню:
— Ну что молчишь? Говори.
В эту минуту в хату вошли еще двое бандитов.
— Кладите, панове, оружие на скамью! — поднял Хуткий над головой «лимонку».
Бандиты тут же положили винтовки на скамью, уселись рядом с Гринем.
— Если бы еще пришел сюда ваш Крук, можно было бы начать переговоры, — сказал Гаврила. — Это вы убили на Лютинских хуторах пасечника Юхима?
— Нет, это сделал Крук. Юхим был связным у партизан генерала Василия, и он его застрелил, — признался Гринь.
— Вы тоже принимали участие. Вы убили и мать нашей партизанки Нади Бекеш. А ее сестру с тремя малыми детьми утопили в речке.
— Не мы! Наши из Володымерца…
— Так сколько же, панове бандиты, вы уже перебили своих земляков? Да еще и безоружных.
— В списке на уничтожение ты, Гаврила, стоишь у Крука первым уже два года, — пролепетал испуганно Гринь.
— Не отлита еще пуля для меня. А теперь рассказывайте…
— О чем? — развел руками щупленький бандит, вобрав голову в плечи.
— Ну хотя бы о своем атамане Тарасе. Он заявлял, что будет бить немчуру. Но почему-то не бьет. Даже помогает фашистам. Посылает вас охранять железную дорогу. И вы охраняете ее вместо немецких овчарок.
— Хи-хи, —
— Ты чего? — вытаращил на него глаза Гринь.
— Как чего? У тебя ведь прозвище Сучка. А Гаврила говорит про немецких овчарок.
— Быдло ты и остолоп! Заткнись!
— Тише, — успокоил бандитов Хуткий. — Ну так я слушаю.
— Тебе, Гаврила, признаемся, — сказал тихо Гринь. — Зачем нам сейчас бить немака или портить пути на железных дорогах? Пусть немцы идут на восток и бьют большевиков. А когда они попятятся назад, тогда мы их и накроем мокрым рядном и создадим здесь вольную Украину. Мы не дураки, чтобы сейчас вступать в бой с немаками. Мы должны сохранить свои силы на потом. Так сказал Крук, а услышал он это от пана атамана Тараса.
— Какие же вы подлецы, продажные шкуры! — покачал головой Хуткий. — А с виду вроде бы похожи на людей.
— А еще сказал Крук, что ты, Гаврила, продался Советам, — не удержался Гринь и испуганно захлопал глазами.
— Я, говоришь, продался? Да я заодно с тысячами, с миллионами! Я с народом! Наши люди бьются за Советскую власть. А эта власть за нашего брата, за бедняка, за обиженных панами, за сирот, за трудящийся люд. Ты понял, Гринь, то бишь Сучка? А Крук ваш мерзопакостник, подлец, прихвостень немецкий. Кто из предводителей с вами? Всякий мусор, который пособирал Гитлер, чтобы мучить и пытать народ. До чего же вы довоевались, дожили? Вы против своих людей, лижете фашистам сапоги до блеска. Оккупантам… А их Красная Армия все равно разобьет! И мы ей поможем. Куда вы тогда побежите? У пана Тараса есть золото, деньги, он махнет и за океан. А вы… Да вы же как шлюхи! — сплюнул Гаврила. — За что боретесь, за что воюете? Ни чести, ни совести у вас нет!..
— С кем вы ведете речь! Этот Гаврила ярый агент большевиков! Заткните ему глотку и тащите в управу. Там он у нас запоет на высокой ноте «Интернационал» и «Катюшу»! — послышался хриплый голос за окном.
Это говорил сам Крук.
Крук был уверен, что его «сечевики» уже схватили главного врага националистов. Но Гринь подал ему знак рукой, и он выстрелил через окно несколько раз. Пули вонзились в дымоход печи. В ту же секунду и Гаврила ответил выстрелами. Крук побежал от хаты на огород.
Хуткий взял со скамьи карабин, две винтовки, повесил их на плечо. Сказал пленным:
— Не буду я в этой хате проливать кровь. Отрезайте, панове, пуговицы на штанах и отдайте мне ваши ремни. Идите вперед, а я за вами. Убивать я вас не стану, если будете идти спокойно.
Гаврила достал из кармана лист бумаги, положил на стол.
— Стецько, благодарю еще раз за кашу. Про мешок гречки для колхозной нивы не забудь. Ты ведь слышал, как наши мужики пели перед войной?
Жну буйну пшеницю, а серце радіє, Раніше я ниви не мав. На пана трудився, я панові сіяв, І с панської ниви врожай я збирав…