Ледяной сфинкс
Шрифт:
А потом раздался звонок в дверь, и Даша пошла открывать, да так и не вернулась.
– Кажется, пора нести пирожные, – сказала Аделаида Станиславовна и поднялась с места. – И куда же Даша запропастилась?
Она поглядела на офицера, с удовлетворением отметила, что тот уже не так бледен и на его щеках наконец-то появился здоровый румянец, и выплыла из комнаты.
Наступило молчание. Амалия опустила глаза и рассеянно играла ложечкой. Александр покосился на противоположную стену и, заметив в углу, в полумраке, портрет военного, спросил:
– Это, случаем, не генерал Тамарин, ваш дедушка? Мой отец
Казимир поперхнулся. Возможно, он недолюбливал родственников своего бофрера [22] , а возможно, кусок филе просто стал ему поперек горла. Во всяком случае, подоплека сего в высшей степени загадочного происшествия навсегда осталась тайной для потомков.
– Нет, – сказала Амалия, – это мой прадедушка с материнской стороны. Он был наполеоновский генерал.
– И пятый муж прабабушки, – вполголоса наябедничал по-польски Казимир. Затем покосился на невозмутимое лицо Александра и отпил воды из стакана.
22
Beau-fr'ere (франц., произносится «бофрер») – общее название для некоторых отдаленных родственников мужского пола. Здесь: муж сестры.
– По-моему, шестой, – с сомнением возразила Амалия.
Но им так и не довелось углубиться в дебри семейной родословной, потому что дверь приоткрылась, и в столовую заглянула встревоженная Аделаида Станиславовна.
– Простите, господин барон. Леля… Можно тебя на минуточку?
Амалия поднялась с места, но забеспокоившийся Александр был уже на ногах.
– Я могу чем-то помочь? – спросил он. Ему невольно пришло в голову, что генерал Багратионов, известный своей решительностью, приказал на всякий случай учинить обыск в доме свидетеля происшествия на Екатерининском канале и вина за это лежит в том числе и на нем, Александре.
– О, я не думаю, – с сомнением отозвалась Аделаида Станиславовна, – тут скорее личное дело.
Однако молодой человек все же вышел вслед за Амалией в гостиную и, оказавшись там, с облегчением перевел дух.
Посреди гостиной стояла Даша, вся розовая от волнения, а в двух шагах от нее на краешке дивана примостилась немолодая женщина с сухим, невыразительным лицом.
– Четвертый день его нет, – причитала женщина, комкая в руках платочек, – четвертый день! Дворник его не видел, в институте ничего о нем не слышали… Пропал, как есть пропал!
– Простите, сударыня, – вырвалось у офицера, – вы кто?
Женщина обернулась к нему, но офицерские эполеты, судя по всему, произвели на нее впечатление, потому что она тотчас же ответила:
– Петрова я, Настасья Ивановна. А Петров Николай – сын мой. Он к их горничной неровно дышал, – посетительница указала на Дашу, которая потупилась и залилась краской. – Николай – студент, учился хорошо, от институтского начальства на него нареканий не было… И пропал!
Женщина всплеснула руками в вязаных митенках [23] , и Александр успел заметить, что руки у нее были красные, грубые – словом, трудовые руки.
23
Перчатки
– Очень странно… – медленно проговорила Амалия. – Видите ли, сударыня, мы, когда переезжали, оставили на прежнем месте записку. И Николай ее забрал. Это было позавчера.
Женщина взволнованно подалась вперед.
– Вы его видели? Так вы видели его? – спросила она.
– Нет, – ответила Даша и шмыгнула носом, – я его не видела. Но если он забрал записку… – Девушка замолчала.
Тинн… – важно сказали часы и умолкли. В дверях показался Казимир, бросил удивленный взгляд на посетительницу на диване и кашлянул. Сестра вполголоса объяснила ему ситуацию.
– В каком институте учится ваш сын? – спросил Александр.
– В Горном, сударь.
– Что ж… – Корф нахмурился. – Полагаю, если он пропал, наилучшим выходом было бы обратиться в полицию.
От него не укрылось, что Настасья Ивановна как-то напряглась.
– Так полиция же вся… – начала она и не договорила. – У них же дело… сами знаете, какое… Что им мой сын?
– Ему случалось пропадать так раньше? – подала голос Амалия.
– Нет, сударыня. Никогда! То есть, может, он где и бывал, по молодости-то, но ужинал всегда дома. Всегда!
– А вы спрашивали у его друзей? – вмешался Александр. – Может быть, они могут вам сказать, где ваш сын?
– Спрашивала, – уныло кивнула Настасья Ивановна. – Но никто из них уже несколько дней его не видел. Словно он в воду канул. – Женщина всхлипнула и затряслась всем телом. – Николай ведь непьющий у меня, примерный. Ума не приложу, что с ним могло случиться!
У Александра были кое-какие соображения по поводу того, что могло случиться с примерным студентом, но он решил оставить их при себе. Прежде всего студент исчез аккурат накануне убийства императора и не объявлялся дома. Затем, тот учился в Горном институте, а из материалов отчета, которые он читал сегодня у Багратионова, Александру стало известно, что первый террорист – который, к слову, молчал не так уж долго – оказался студентом того же самого учебного заведения. Тут уже открывалось широкое поле для предположений – слишком широкое, по правде говоря.
Что, если Николай Петров замешан в покушении на императора?
Что, если он был, к примеру, вторым террористом, тем, который сейчас лежал в мертвецкой и чью личность до сих пор не могли установить?
Что, если…
Амалия села на стул напротив Настасьи Петровой и сделала Даше знак сесть тоже.
– Настасья Ивановна, – мягко заговорила девушка, – мы были бы рады вам помочь, но не можем. Даша не видела вашего сына столько же, сколько и вы. Если он забрал записку, значит, два дня назад с ним все было хорошо. Уверена…
– Я не знаю, – простонала гостья, – не знаю, кто забрал записку-то! Я же вас тоже искала и дворника вашего прежнего расспросила. Так вот, он сказал, что записку забирал низенький молодой человек в черном пальто, а мой сын высокий, и пальто у него коричневое.
Ага, гулко сказал кто-то в голове у Александра. И записку не сам забирал, значит! Все одно к одному!
– Тогда надо идти в полицию, – решительно заявила Амалия. – У вашего сына есть какие-нибудь приметы? Во что он был одет, когда вы видели его последний раз?