Ледяной сфинкс
Шрифт:
– Ты же еще ходить не можешь! Боже мой! А если у тебя будет воспаление легких, что тогда? Амалия Константиновна, скажите ему!
И его стали пичкать лекарствами, и уложили в постель, и послали за врачом, который объявил: то, что раненый уже ходит самостоятельно, ist gut [35] , но вот то, что без пальто выскакивает в коварный мартовский день, – как раз наоборот. И он, доктор фон Берк, не может ручаться за таких больных, которые пренебрегают своим здоровьем, а впрочем, завтра все равно будет видно. Амалия пожурила Александра
35
хорошо (нем.)
– Вероятно, обе записки сочинило одно и то же лицо. По крайней мере, можно утверждать, что обе они служили одной цели, – рассуждала вслух Амалия. – У этого человека должен быть доступ к вашим конвертам, кроме того, он знает ваш почерк, знает мой и является мастером подделки. И еще, вероятно, он лучше знает вас, чем меня, потому что записка якобы от вас была длиннее, а та, которую вы получили будто бы от меня, куда короче. Ясно, что автор боялся неверной фразой или интонацией выдать себя.
– Я пришел тогда к вам, чтобы спросить, что случилось, – пробормотал Александр.
– Знаю, – кивнула Амалия. – Но я обиделась и попросила сказать вам, что меня нет.
– А что с вашими поисками? – спросил барон. – Вы нашли дом, в котором Петров встречался с таинственным незнакомцем?
– Я пыталась, но… – вздохнула Амалия. – Но за эти дни произошло много разных событий. И потом, когда вас ранили, я уже ни о чем не могла думать. Я каждый день приходила к особняку господина Мещерского и… – Девушка смутилась и замолчала.
Александр воспрянул духом. Значит, он ей небезразличен, если она так себя вела; и то, что даже забросила свое расследование, говорило о многом.
– Я была у господина Горохова, – продолжала Амалия, – спрашивала, как продвигается следствие по поводу убийства Николая Петрова и его матери. Но Адриан Спиридонович сказал мне, что у него по-прежнему нет никаких данных, хотя ясно – к делу причастны террористы. Я пыталась расспросить его об их сообщниках, но он дал мне понять, что никакой иностранный след или что-то подобное им обнаружить не удалось. И все же, – задумчиво добавила Амалия, – я чувствую: тут есть что-то еще. Вернее, за всем этим стоит кто-то еще. Иначе как был бы проделан фокус с куклой?
– Какой фокус? – заинтересовался Александр.
Девушка слегка покраснела.
– Я прятала остатки дневника Петрова в куклу. Помните, она еще сидела у меня на столе, такая очаровательная особа в голубом платье? Ну так вот. Как-то раз, когда я ушла, в квартиру наведались монашки. Будто бы собирали что-то для костела Святой Екатерины. Я вам говорила, что моя мать – католичка?
– Я догадался, – кивнул Александр. – Кажется, я понимаю, что было потом. Одна из монашек ловко отвлекла ваших домашних, а другая украла дневник Петрова. Так?
– Вместе
– Вы наводили справки в костеле? – настаивал Александр. – Он ведь находится на Невском проспекте. Может быть, кто-то знает тех монашек?
– Конечно, наводила, – надулась Амалия. Судя по всему, она до сих пор переживала, что кто-то сумел обвести ее вокруг пальца. – И, конечно, мне сказали, что не посылали никаких монашек собирать пожертвования.
– А это не могли быть люди Горохова? – медленно спросил Александр.
– Не думаю. Откровенно говоря, Адриан Спиридонович коварен, но не настолько. Кроме того, зачем ему выдумывать столь сложную комбинацию, которая предполагает, во-первых, мое отсутствие, во-вторых, знание характера моих родных и еще тысячу вещей, – так вот, зачем ему тратить столько сил, когда он просто мог послать своего человека с разрешением на обыск? Нет, действовал кто-то, кто очень хотел остаться незаметным… и уж явно не господа террористы, у которых совершенно другие методы. Впрочем, кто бы это ни был, все равно он ничего не добился, потому что я помню то, что было написано в дневнике. И, кроме того, я поняла, где мы допустили ошибку.
– И где же? – спросил Александр.
Амалия наклонилась и поправила ему подушку.
– Номер дома, – сказала она, – который уцелел на обгоревшем клочке. Помните его?
– Номер 6, – ответил Александр. И вдруг встрепенулся: – Послушайте, а что, если это на самом деле цифра не 6, а 9? Что, если мы неправильно повернули обгоревший клочок?
– Нет, нет, – улыбнулась Амалия. – Я, конечно, в свое время думала об этом, но там на обороте был текст, и он допускает только одну возможность прочтения цифры на другой стороне листа. Нет сомнений, это именно шестерка. Но бумага впереди обгорела, и мы не можем знать, было ли там пустое место или…
– Другая цифра! – вырвалось у Александра.
– Или цифры, – вздохнула Амалия. – Так что надо искать пустовавший в конце февраля дом номер 16, или 26, или 36, и так далее, включая 116, 126 и тому подобные, – словом, кончающийся на 6. После цифры «6» в дневнике значился пробел и начиналось новое слово, так что можно смело утверждать, что 6 все-таки последняя цифра, а не, к примеру, средняя.
Девушка хотела убрать свою руку, которая лежала на одеяле, но не тут-то было – раненый, словно в рассеянности, завладел пальцами Амалии и улыбнулся.
– Я вас подвел, – прошептал он. – Я знаю, что вы не остановитесь, пока не отыщете тот дом. И мне не по себе от мысли, что вы можете найти его и… и с вами там опять что-нибудь случится, а меня не будет рядом. Это убивает меня.
Амалия посмотрела на его умоляющее лицо – и не стала отнимать руку.
– Кое-что я уже нашла, – сказала она. – Хотя номер дома мы, судя по всему, вначале определили неверно. Просто шестые дома оказались такие забавные! Где почта, где табачная лавка, а где ссудная касса. – Она вздохнула. – Помните, вы рассказывали мне о драгоценностях, которые украли у вашей матери? Среди них еще было кольцо с синим агатом.