Ледяной сфинкс
Шрифт:
– Где Степан?
– В соседней комнате. Если меня не будет рядом, а сиделка отлучится, можешь вызвать его звонком.
Александр подумал, о чем бы еще спросить, но мысли путались.
– А кошка? – наконец проговорил он.
– Не волнуйся, мы забрали ее тоже. Слуги отца за ней присмотрят.
– А… – Александр собрался с мыслями. – Ты моих родителей видел?
Серж кивнул.
– Твой отец приезжал. Говорил с доктором, обещал еще вернуться. Крестный заезжал каждый день, хотя ему нелегко сейчас приходится – из-за суда. И твоя мать была. –
– Ну конечно, – вяло усмехнулся Александр. – Она ненавидит черное, а если бы я умер, ей бы пришлось носить траур. Разумеется, мать бы этого не пережила.
– Что ты говоришь такое! – вскинулся Серж.
– Знаешь, – продолжал Корф все тем же ровным, монотонным голосом, – я в детстве завидовал круглым сиротам. Нет, правда. У них не было никого, и им не надо было притворяться, что совершенно чужие, по сути, люди для них родные.
– У тебя жар, – решительно заявил князь. – Прими-ка лучше лекарство.
Потянулись скучные, никчемные, заполненные слабостью и болезнью дни. Александр словно застыл в каком-то оцепенении. Ему ничего не хотелось – ни жить, ни умирать. Он ни о чем не жалел, ничего не желал, ничего не ждал. Но молодость и крепкий организм исподволь делали свое дело, и через несколько дней Александр уже смог вставать с постели. Пока ему разрешали лишь передвигаться по комнате, и то в сопровождении Степана или сиделки, которой оказалась бывшая нянька Сержа. От посещений родственников или знакомых он отказался наотрез, и Мещерский смягчил его слова, объяснив, что их визиты волнуют раненого.
Однажды в солнечный мартовский день Александр устроился у окна, а Степка сел возле него и принялся читать вслух газеты, весьма живописно сопровождая их своими замечаниями.
– «Соучастник злодеяния, который был арестован на Лиговке…» Ага! Это, стало быть, тот, кто бомбы-то делал… Нашли его, ваше благородие! Тут еще сообщается, что он сын священника. Вона как! Был студентом Института инженеров путей сообщения…
– Не по тому пути пошел, – угрюмо сострил Александр, покосившись на свою руку. Он уже знал, что шрамы от осколков бомбы останутся у него на всю жизнь.
– А еще в Медико-хирургической академии учился, – доложил Степка, пробежав глазами заметку. – Большие таланты, говорят, проявлял. И чего ему не хватало? Стал бы врачом, деньги бы зарабатывал, женился, как все люди…
Александр отвернулся, не желая продолжать в высшей степени бессмысленный разговор, – и тут заметил на противоположном тротуаре фигуру, которая крайне его заинтересовала. Степка продолжал болтать, выдирая то из одной, то из другой заметки по фразе и простодушно их комментируя, но барон уже не слушал его, а лишь молился про себя, чтобы фигура никуда не исчезла.
– Степка, – сказал он наконец, – ты не принесешь мне кофе? Только сделай покрепче, как я люблю. И газеты оставь, я почитаю, пока тебя нет.
Но едва денщик удалился, положив рядом газеты, Александр повел себя
Лакей Мещерских, ошивавшийся у дверей, вытаращил глаза и попятился, но Александру не было до него дела. Барон сам распахнул дверь и, шатаясь, вышел на улицу.
– Амалия Константиновна!
Она обернулась, застыла на месте, не веря своим глазам… Но потом подбежала к нему и схватила за руки, чтобы молодой человек не упал.
– Боже мой! Как же вы вышли наружу без шинели? Вы же простудитесь! Давайте я помогу вам вернуться обратно в дом.
Девушка была рядом, совсем близко, и от запаха ее волос у Александра сладко кружилась голова. Но прежде всего он хотел кое-что выяснить.
– Амалия, зачем вы послали мне ту записку? – прошептал он.
– Какую записку? – изумилась она и всмотрелась в его лицо. – Я ничего вам не посылала. Это же вы мне написали…
– Я написал? – Теперь настал его черед изумляться.
Амалия посмотрела ему в глаза, затем, очевидно, решилась и вытащила из сумки конвертик с гербом Корфов в правом верхнем углу.
– Вот, вы мне прислали… Не помните?
Александр посмотрел на нее, потом на конверт, взял прямоугольник из ее рук и вытащил письмо. Это был простой листок, аккуратно исписанный его почерком – да, его почерком, хотя он прекрасно знал, что ничего подобного никогда не писал. И сам текст, надо сказать, был вполне в его духе – надменно-учтивый и безупречно-ледяной. В строках письма не было ни единого по-настоящему прямого оскорбления, но подтекст, который за ними стоял, был ужасен и, конечно, должен был произвести на Амалию самое отталкивающее впечатление. Совершенно ошеломленный, молодой человек выронил письмо и схватил ее руку.
– Амалия… прошу вас… – Александр и сам не заметил, как прижал ее руку к своему сердцу. – Богом клянусь, клянусь чем хотите, но я никогда не писал и не посылал ничего подобного! Напротив, мне пришло письмо от вас… и я решил, что вы не хотите меня больше знать… Амалия…
Из особняка выскочил Степка, таща шинель, заметался, подбежал к барону и накинул ее ему на плечи.
– Александр Михайлович! Ваше благородие! Доктор фон Берк меня убьет, он мне уже посулил чертей немецких, когда вы повязку сорвали… Вернитесь в дом!
– Это он принес письмо? – спросил Александр, кивая на денщика.
Амалия посмотрела на Степку и покачала головой. Проговорила очень мягко.
– Не надо клясться, я вам верю. Идемте в дом, иначе вы простудитесь.
Серж Мещерский, которому уже доложили об исчезновении раненого, пулей вылетел из особняка, хотел сказать, судя по выражению лица, много разного и чрезвычайно любопытного, но увидел Амалию и язык прикусил. Вместе со Степкой они помогли Александру вернуться обратно в дом, где Серж все же напустился на друга.