Легенда о маленькой Терезе
Шрифт:
– Спасибо тебе.
Глава 21
Час за часом, день за днем… Ренард не приходил в себя, несмотря на заверения лекаря, что рана совсем не страшна и вот-вот он очнется. Эмелин не отходила от мужа ни на шаг. Сама убирала за ним, сама по несколько раз в день смазывала раны приготовленной по рецепту лекаря целебной мазью. Вот только казалось, что ему становилось все хуже – вчера его стало лихорадить. А сегодня она впервые за долгое время разлуки услышала его голос – вот только от услышанного совсем
– Тереза… Тереза…
Он метался в бреду и звал совсем не ее, свою законную супругу, и день, и ночь, не смыкая глаз, сидящую возле него.
– Малышка моя… – молили пересохшие губы.
Эмелин отскочила к окну и задрожала от ярости. Слезы обиды побежали по щекам; хотелось заткнуть уши, чтобы только не слышать это имя, безотчетно, безжалостно и так ласково, так трепетно слетающее с губ муженька! Ее трясло вместе с ним, но подходить к нему она уже совсем не желала – стояла возле окна и плакала, пока приступ его не закончился и он опять не впал в беспробудный сон.
Сквозь наступившую тишину прорвался плач ребенка, будто предрекая, что плакать несчастной женщине предстоит всю оставшуюся жизнь.
– Да за что мне все это?!
– взмолилась Эмелин, разревевшись пуще прежнего.
Если даже сейчас все так плохо, что же будет потом? Когда он придет в себя и потребует показать ему сына? Какой прекрасный повод появится выставить жену за дверь и, ни от кого больше не скрываясь, развлекаться со своей крестьянкой!
– Не будет этого!
– Эмелин обернулась, со злостью посмотрела на мужа, словно бы тот уже сейчас, на ее глазах, обнимал счастливую соперницу. – Я не отдам тебя, Ренард! – в сердцах выкрикнула она и в ту же минуту выскочила из комнаты.
Детская комната располагалась в самом сердце Дворца, почти на одинаковом расстоянии от спальни Ренарда и от спальни Эмелин. Когда Эмелин влетела в комнату, Герда держала заснувшего ребенка на руках и тихонько напевала колыбельную.
– Тише, Ваше Величество, еле заснул! – обернулась девушка, но тут же побледнела при виде заплаканной своей госпожи. – Что случилось? Что-то с Его Величеством?!
– Не волнуйся так, все прекрасно с ним, - огрызнулась Эмелин. – Герда, собирай Филиппа, вы уезжаете.
– Куда?!
– Я же обещала отпустить тебя к родителям. Вот и поезжай, и увези с собой Филиппа. Герда, я умоляю тебя, увези его! – Эмелин сорвалась на шепот, слезы с новой силой хлынули из глаз.
– Ваше Величество, он что… умер?
– Да жив он! Гораздо живее меня, – крикнула Эмелин, разбудив ребенка, и тут же притихла. – Ренарду нужен покой, чтобы прийти в себя, а не постоянный детский крик.
– Давайте я заберу Филиппа в свою комнату, никто его там не услышит. Что Вы скажете Его Величеству, когда он очнется и захочет увидеть сына?
– Это не твое дело, Герда. И перестань пререкаться! Сегодня же, сейчас же вы уезжаете! Когда вы понадобитесь, я пришлю за вами кого-нибудь, а сейчас уезжайте – это приказ, и он не обсуждается!
В тот же день Герда увезла ребенка. Эмелин же три дня
Под конец третьего дня она так и заснула на нем, а проснулась от того, что теплая рука осторожно гладила ее волосы. Эмелин даже не поняла сначала, что происходит, а когда подняла голову, увидела, что глаза ее мужа приоткрыты, и с лаской, и с теплом, совсем беззлобно, почти с любовью смотрят на нее.
– Ренард, - пропищала она, подскочила и тут же склонилась над мужем. – Ренард, Вы слышите меня?
Вся злость и обида вмиг улетучились; Эмелин не смогла сдержаться и не улыбнуться пришедшему в себя мужу. Она вцепилась в его ладонь, а он тут же накрыл ее маленькую ладошку свой большой, горячей рукой.
– Почему Вы плачете? – прохрипел Ренард, сжимая ее ладонь. – Неужели я такое чудовище, что заставил Вас плакать?
– Еще какое чудовище! – улыбнулась Эмелин ему в ответ, а слезы все катились и катились по ее щекам. – Если бы Вы только знали, как я рада Вас видеть!
– Тогда перестаньте плакать и дайте мне воды.
Он пил жадно, почти трясясь над несчастным стаканом обыкновенной родниковой воды. Эмелин не могла сдержать улыбку, глядя на него – радуясь его возвращению к жизни и боясь одновременно, что теперь он вспомнит о сыне. Но Ренард пока еще привыкал к позабытым ощущениям себя живого. Отдал стакан и, удовлетворенно выдохнув, откинулся на подушку, только потом заметив, что его, бедолагу, лишили даже одежды.
– Черт, Эмелин! – выкрикнул он, поспешив прикрыться сползшей с тела простыней. – Почему я голый? Эмелин, Вы что, извращенка? Что Вы делали с моим несчастным телом?
– Не сердитесь, Ваше Величество, но я устала Вас переодевать – Вы все-таки тяжеловаты для такой хрупкой женщины, как я, - вздохнула Эмелин, усаживаясь рядом. – Да и, в конце концов, имеет Ваша жена право хотя бы на эстетическое удовлетворение своим мужем?
– Сомнительная эстетика. Вы случайно, некрофилией не страдаете?
– Не страдаю, - смеясь, уверила она. – Ренард, бросьте, неужели Вы так смущаетесь меня? Если не считать, что Вас теперь придется откармливать, то Вы в прекрасной форме.
– Я только не очень понимаю, что Вы здесь делали и почему «устали меня переодевать»? Вы что… ухаживали за мной?
Улыбка вдруг слетела с его губ, Ренард отстранил от себя прильнувшую девушку и требовательно, грозно заглянул в ее глаза. Только теперь он заметил и их припухлость от бесконечных слез, и усталость в них от бессонных ночей. Страшно даже представить, что этой девчонке довелось увидеть! Даже думать не хочется об этом!