Легенда о маленькой Терезе
Шрифт:
– Наверно, - пряча горькую усмешку, вздохнул помрачневший Ренард. – Скажите, друг мой, а может, Вы знаете, Риньес уже вернулся из Абервика?
– Риньес? На что он Вам?
– Желал бы его видеть, - задумчиво ответил Ренард.
– Нет. Господин де Риньес уже не вернется. Впрочем, вряд ли об этом стоит печалиться.
– Не вернется сам – придется притащить за шкирку. Так Вы знаете, где он? – в голосе Ренарда послышались стальные нотки – уж кому-кому, а подонку возмездия не избежать!
– Да убили его, Ренард.
Ренард
– Вот как… Он у нас еще и герой, значит? Забавно.
– Да забавней некуда! Еще каким «героем» погиб! Напился как свинья во время празднования в Абервике и стал приставать к дочери трактирщика. Ну вот трактирщик и уложил нашего «героя».
– Везуч гаденыш, - тихо проговорил Ренард.
– Вам-то он зачем?
– Да теперь уж незачем, туда ему и дорога.
Глава 25
Как быстро летит время… И снова май, на пороге стоит жаркое лето, протягивая свои знойные объятия. Веселится, радуется все живое яркому солнышку: пташки звонко поют, рассевшись пухленькими пузиками на ветках, фонтаны весело журчат на радость людям, а разноцветные бутоны распустились, подставляя невероятной красоты головки навстречу чистому голубому небу. Маленький принц готовится встретить первое свое лето звонким заливистым смехом и пытается уползти от Герды. Малыш счастлив, и не знает, сколько боли и ненависти вызывает у матери его смех.
– Герда, ему пора спать! – не выдерживает молодая женщина.
Герда хочет возразить – рановато, да и малыш только разыгрался, но, поймав пронзительный взгляд королевы, не решается перечить и уводит ребенка. Долгожданная тишина… И снова Эмелин бредет по тенистой галерее, чуть шурша подолом легкого платья.
День за днем, неделя за неделей. Эмелин уже сама поверила, что стала призраком в стенах белоснежного Дворца. Бледная, худая, молчаливая. Ей все время холодно и все время хочется плакать. Вот только слезы давно уже закончились – еще два месяца назад. Она остановилась возле одной из колонн и засмотрелась на воду огромного придворцового фонтана – там плавали кувшинки. В детстве мама рассказывала ей легенду о белой нимфе – бедняжка погибла от любви к равнодушному Геркулесу и превратилась в прекрасный цветок, – почему-то именно сейчас вспомнились долгие вечера и ласковый мамин голос.
– Мамочка, я больше так не могу!
– прошептала Эмелин одними губами, еще не догадываясь, что стоит здесь не одна.
Ренард подошел совсем тихо, да и не надеялась она, что скромная ее персона, за прошедшие два месяца ставшая невидимой, неразличимой для мужа, вдруг привлечет к себе сегодня его драгоценное внимание. А Ренард стоял рядом и уже минут пять не сводил внимательного взгляда с супруги. Он искренне жалел девчонку: ее и наказывать не нужно – сама себя извела не хуже любого палача.
–
Эмелин вздрогнула и резко обернулась – сегодня он впервые заговорил о ребенке. Сам. Как ни странно, он говорил о нем спокойно – без злости, без неприязни. Он даже улыбнулся, подставляя смуглое лицо ласковому солнцу.
– Эмелин, ребенку в таком нежном возрасте нужны любовь и внимание. Забота матери, а не служанки. Герда прекрасно справляется с ним, но ему нужны Вы, а не только гувернантка.
Эмелин стояла, прислонившись к колонне, и не верила, что слышит это наяву. Он? С ней? Заговорил о Филиппе? Она молчала, ждала подвоха и не понимала столь доброго настроя после долгого отчуждения.
Так и не дождавшись от нее ни слова, Ренард обернулся и посмотрел на супругу. Еще два месяца назад она дрожала при нем, готовая расплакаться, сейчас же – смотрела равнодушно прямо ему в глаза. Абсолютно спокойная. Убитая его холодом. Да, лучшего палача, чем собственная совесть, похоже, не отыскать.
– Вы хоть помните, что Филиппу год скоро? – Ренард не выдержал ее затравленного, безжизненного взгляда и отвернулся. – Нужно устроить праздник в городе – люди ждут этого дня не меньше, чем нас в день венчания.
И ведь действительно, первого дня рождения маленького принца ждало все Королевство! Люди готовились к празднику и даже представить не могли, сколько тоски этот день навевает на их короля и бедную королеву. Но они ждали, и Ренард не мог им отказать – проблемы венценосного семейства не должны выходить за стены Дворца. В конце концов, он же не отказался от бледнолицего ребенка и признал его своим – теперь он просто не может игнорировать подобные события.
Он говорил с ней так спокойно, так просто, что Эмелин невольно расслабилась, а хрупкая, неубиваемая надежда опять тихонечко поскребла лапкой по измученному сердечку. А может, все еще наладится? Он ведь не выгнал ее, и Филиппа перед всеми признал своим сыном. Но он всячески избегает любой близости: и физической, и душевной; он не лезет в душу к ней, но и в свою – не пускает. Ребенка игнорирует, и, тем не менее, при всех называет своим сыном. Эмелин не знала, что ей думать. А сегодня он и вовсе так неожиданно стал добр к ней…
– Эмелин, ну что Вы так смотрите на меня? – сжалился Ренард и подарил жене теплый, ободряющий взгляд. – Предлагайте, что делать будем?
– Я не знаю, Ренард, - безразлично пожала плечами Эмелин. – Мне все равно.
– Мне не нравится Ваш ответ. Неужели наш сын не заслуживает того, чтобы в честь него люди повеселились?
Он пересилил себя и назвал ребенка «нашим сыном». Впервые не при чужих – при ней, предавшей его женщиной. Пересилил ради нее, чтобы хоть немножко расшевелить, подбодрить загнавшую саму себя в угол женщину. Он увидел, как вздрогнула она от неожиданности, но взгляда не отвела – молча смотрела на него и, кажется, все еще ждала подвоха.