Легенда о счастье. Стихи и проза русских художников

Коровин Константин Алексеевич

Легкий ветер

Покраснела за сараем бузина, Легкий ветер на пригорке пролетел. Сыплет солнце из зенита сотни стрел, И лощина незабудками полна. По нагорью раскричалися грачи, Знать, готовятся к отлету за моря. Сушит рожь теперь спожинками заря, В роднике же всё колышутся ключи.

Родник

Родник не иссякнет под горкой крутой, И нет холодней той подземной воды. Как вьются стрекозы веселой гурьбой, Над самой струею кружат чередой, Между купырей и травы-лебеды. А речка в низине, в кустах осока, И птицы снуют, все одни кулики, И кличут подруг с золотого песка, И впадин речных темнота глубока, К воде наклонились купав лепестки. Полденная дрема вступает в права, Русалка на тине плеснула хвостом, И,

может, от щуки вскипела трава, И в омут на дно прокатилась молва, И бучень забукал под низким кустом.

Бабье лето

Перепутывает ветки паутина Белым, тонким, шелковистым волокном. В тяжких гроздьях наклонилася рябина, Закраснелась над поломанным плетнем. Нитью зацепились тонкие шерстинки, Обмотали колья, виснут по бокам, Протянулись к мосту до кривой лозинки, Просияли в небе и застыли там. День сухой и звонкий с эхом голосистым, Грач ли гаркнет в поле, слышно за версту. Ворон пролетает, и крыло со свистом Редким взмахом режет купол-высоту.

* * *

Заянтарел кустарник мелкий, И липа уронила лист. В лесу лишь тетерев, да белка, Да стай синичьих тонкий свист. Сквозь маковки вершин зеленых Светлеет просинь, и на ней Зардели огненные клены Червонным полымем ветвей. Здесь осень гостьей неминучей Пришла, как скорбная жена, И стелет из листвы зыбучей Постель для векового сна. 1937

Золотые будни

Уж осени дыханьем золотистым Овеяны леса. Сквозит уже в отроге темнолистом Янтарная краса. Звончей, слышней, просторней в поле сжатом, Пустынном и нагом. Лишь заяц, проскакав, мелькнет за скатом Да грач свистит крылом.

За выгоном

За выгоном набиты колья, Воронам есть где отдохнуть. Осыпал дождь полей приволья, Осенний мокнет в лужах путь. Но клен сияет красотою, Он в листьях золотых резных. Цветет татарник над межою, Поэт слагает новый стих И внемлет голосу пустыни И кличу серых журавлей. Как сердце трепетно! В низине Бежит без устали ручей.

II. Деревня

Спозаранок

Еще сизый туман над лугами, А от солнца по хвое лучи, Вот и встало оно над лесами, Взгомонились по небу грачи. От скирдов протянулися тени, Поутру оживает гумно, Пред трудом преклоню я колени, Полюбил я работу давно. Начинается день перепалкой, Каждый с делом рабочим спешит. Уж проснулись крикливые галки, Облака поднялися в зенит. В поле ржанище все опустело, И кладушки легли на воза, Хорошо ты, мужицкое дело, Хороша и небес бирюза.

Пашня

Гром прогремел стороною, лягушки в пруду раскричались. Крупный, как белый горох, дождь застучал по траве. Дальний порядок села занавесился частою сеткой. Миг – и ушло на поля облако дымом седым. Снова разведрился день, и сверкает зеленой щетиной С красною былкой в корню озимей пестрый ковер. «Быть урожаю, – решили тогда же в беседе на бревнах В голос один мужики, – время с сохой поспешить». Утром, чуть-чуть жаворонок запел над полынной межою И, трепыхаясь, в зенит выше и выше пошел, Поле пестрело народом: шагая прямой бороздою, Пахарь за лошадью шел, звякал палицей в сошник. Рядом, лукошко с овсом перекинув на ленте суровой, Сеятель в землю бросал горстью наотмашь зерно, Возле телег молчаливо собаки дремали и лаем Не нарушали почин важного сельского дня. Только грачи, из ночевки с церковных берез подымаясь, Каркали в небе пустом, после за пахарем шли. Следом за ними стрижи прилетели, и долго их стая, Воздух пронзая крылом, реяла на вышине, — Знать, и они захотели почтить земледельца работу, Ревностный пахаря труд, дело святое земли.

Спожинки

Шумно ликует в ристалище неба крылатая стая Птицы осенней: грачей, галок и с ними ворон. Слышится свист от гульбища, как будто бы буря проходит, День же с утра золотой, бабьего лета пора. В поле снопа не осталось, блестит на меже паутина, Через пустой косогор лентой дорога лежит. Стылый дымок над овином синеет; село на ладони; Видно, какие дела будний заполнили день: Бабка Аганя пестом обдирает сушеное просо И на веретье потом сыплет из ступки крупу; Митрий Алешин повез умолот на Большую Водянку, В горку коню подсобив, он ухватился за гуж; А на гумне всей семьею молотит Степан оржаное, Сам, да жена, да мальцов пятеро, спорых к труду, Только мелькают тяпицы, в черед ударяя о землю. Даже трехлеток – и тот хочет за всеми поспеть, — Цеп ему сделал отец для забавы по росту и в меру, Им он поодаль стучит, бьет в колосок по зерну. 1924

Хлеб

Хлебы испечь норовя, приступила с обычной сноровкой Дарья-хозяйка, – она делала это вот так: В погребе гущу квасную ковшом зачерпнула до края, С теплой смешавши водой в липовой емкой квашне; Две плоскодонные чашки с мукой опрокинула следом, После, мутовкой взболтнув, к печке поставила греть, Чтобы в тепле этой ночью повыше поднялась опара И без закала был хлеб, с крупной и пышной ноздрей. Сверху тряпицей покрыла и, фартук свой сняв, подвязала, — Чуть ли не баба теперь стала по виду квашня. Утром, тряпицу загнув, увидала хозяйка: недаром Слышно ей было сквозь сон, точно ворчал домовой, Дулся впотьмах пузырями и лопался с жалобным писком, — Это гуляло всю ночь тесто и липло к бокам Плотно закрытой квашни, а теперь все опало, как надо, След показавши густой более чем на вершок. «Тесто укисло», – решила хозяйка и всыпала соли, Бросив две горсти, затем долго мешала рукой, Голой до локтя, все время муку подсыпая. Как только Ком загустел, кулаком Дарья ударила вниз, Дно не достала, а тесто от пальцев тянулось, как лента, В пленке пузырчатой сплошь, словно в стоячих глазах. Горстью комок оторвав, разваляла по чашкам с мукою Дарья, подбросила вверх полные чашки не раз, Даже, примету блюдя, широко покрутила рукою; На печь поставила в ряд чашки, чтоб тесто взялось. Стали хлеба подыматься; тут печку она затопила; Красным лизнул языком черные сучья огонь; Коркой с полена скоробясь, тогда береста затрещала, И разгорелся костер. Баба не раз и не два Тесто по чашкам до печки ходила проведать. Все выше Ком вылезал из краев; Дарья сказала себе: «Хлебы дошли!» – и, руку снабдив полновесным оружьем Кухонных дел, кочергой, весь свой истоп загребла, Угли, как кудри в ряду, по краям от заслонки ровняя. Дальше, схватив помело, точно на миг обратясь Ведьмой, всю золу смела без остатку веником мокрым, Чтоб уголек не пристал к корке исподней и зря Он не попортил красы пропеченного хлеба, – ведь этим Много гордится подчас баба, хозяйка-жена. Под приготовив на славу и бросив метлу на полати, Дарья с лопатой теперь стала справляться: раз, раз! И опрокинула чашку; и тесто в муке отвалилось, Пышность свою сохранив, – хлеб испечется неплох. Все посовавши, тут скутала печку хозяйка, заслонку Плотно прикрыла к челу, вьюшки, блинок за блинком, дружку на дружку поклала и сбила задвижку. Запахла духом печеным изба. Время свое просидят Хлебы и легкими станут, с подсушенной нижнею коркой, Так что руки не обжечь, если стряпню вынимать. Твердую корку хозяйка, как хлебы брала, прищелкнула, В чашки рассунула все жареным исподом вверх. А поостынут лишь, Дарья ножом каравай перекрестит, Тесно под груди прижмет, срежет горбушку в длину; И, коль случишься тут быть, обернется к тебе и промолвит, Свежий гостинец подав: «Съешь на здоровье ломоть!» 1920

Блины

Кучу больших рогачей, круторогих в обхвате, раздвинув, Чапельник цепкий взяла баба: пекутся блины; В липовой кадке опара, туда и ныряет половник; Смазана маслом, шипит жаркая сковорода. Шлепнется тесто ноздристым, прилипчивым комом в середку И, разойдясь по краям, круг весь займет на огне. Полымя бок зарумянит, а чапельник сунется в печку, — Чтобы тот блин не сгорел, вынуть его на шесток. Нож с деревянною ручкой, скользнувши под испод немедля, Блин на весу обернет, снова тот сунут на жар. Вот и испекся. А вышел красавцем, с двойною сережкой, Пышен, поджарист, румян, коркой, как хворост, хрустит. Целую стопку сложила в тарелку таких же стряпуха, После на стол подала к ним из пера помазок, В масло топленое в чашке его обмакнуть не забыла. Коли ты в гости пришел, тут же садись и за стол. Мажь, не жалеючи сдобы: еда ведь на редкость какая! Блин и другой закусив, добрую бабу хвали. 1920

Печка

Печку Анисья с утра протопила и, жар загребая, Старым гусиным крылом золу с загнетки смела. Стукнула жестью заслонки, заботливо под посмотрела, Щи, в чугуне прокипев, преют капустным листом, Каша в горшке разварилась и коркой поджаренной вспухла, В плошке свинины кусок салом избу продушил. Пыл от углей сберегая, Анисья завесила тряпкой Печку с чела, рогачи кряду поставила все, А кочергою баран заслонила и сунула вьюшки, Чтобы тепло по трубе только до борова шло. Кончив дела и махотки обсохнуть засунув в печурки, На печь полезла сама старые кости погреть, Кофту на средний кирпич от ожога под тело постлала, С теплой поддевкой затем долго возилась она, После решила и ею накрыться совсем с головою, Сонная дрема верней в эдаком разе возьмет. 1920