Легенда о счастье. Стихи и проза русских художников

Коровин Константин Алексеевич

Сход

В било, в чугунную доску, колотит мужик деревяшкой. Знак он народу дает, чтоб собирался на сход. Только что стадо прогнали, и утро за крышами рдеет, Осени ясной пора, бабьего лета конец. Звон услыхавши железный, идут мужики и степенно Речи ведут меж собой; ладно ль с уборкой полей. Все собрались: Николай, Тимофей, Адриан, Пантелеймон, Яков Баширов, Мысев, Пронин, Брызгалин Кузьма, Стенька Вавилов, Терехин Василий, Максим Агафонов, Трое Иванов, Петра два и Гришин Егор. Важное дело они обсудить порешили на нынче: Можно ли стадо пускать на озимя или нет. Первым сказал Адриан, рыжеватый мужик, со штаниной В частых заплатах, в лаптях: «Озимь-то в былку пошла, — Коль не запустим скотину, без хлеба весь год насидимся, Вот мое слово: велеть, чтобы не медлил пастух. Я-то ему

говорил, а пастух мне ответил: «Ты скажешь, Сделаю я, а весь мир мне по загривку и даст». Мешкать не следует, братцы», – тем речь Адриан и закончил, Сел на завалень, свернул тут же цигарку и ждал. «Правда! – то Пантелеймон вступился, мужик тороватый, С черной большой бородой, в валенках и в зипуне: — Только б коровы кормов не объелись, следить непременно, Лошадь ведь жвачку жует, та же глотает в живот». «Да постеречь не мешало б, – из кучки откликнулся Пронин, — На озимях лошадей, чтоб не ушли далеко». «Вот уж с неделю в Баракове скот весь по озимям ходит, — Молвил старик Тимофей, дед всей деревни он был. — Прежде и мы запускали, случалось, себя не корили, — После бывал урожай: конный не виден во ржах». Стенька Вавилов прибавил: «Как войлок озими стали, Выросли в дождь и тепло, в пору косою косить». «Братцы, пускать и решим, – рассудил Николай, – для работы Сходное время стоит, зря не годится терять». Крепко надвинув шапки на лоб, мужики разошлися: Надо картошку копать иль молотить на гумне, Бревна тотчас опустели у двери Мысева амбара, Било покойно висит, случая нового ждет.

Бабка Сентябриха

Бабка Сентябриха до грибов охоча, Только листик липы глянет золотым, Над трубой в деревне не повиснет дым, Подобрав подол (так росы не намочат), Бабка в лес плетется с кузовом пустым. Как сморчок по виду бабка Сентябриха, Кожица желтее восковой свечи, Полем над старухой каркают грачи, Только бор зеленый встренет гостью тихо, Ей под лапоть кинет вороха парчи. У корней средь моха грузди и совики, Розовых волвенок тесная семья. Белый гриб покажет желтые края Испода, как масло. Рядом, невелики, Боровик-малина и валуй-скуфья. Бабка Сентябриха все сберет. Поганку Палкой поколотит, ворохнет листок. Так и есть: глядится молодой груздок! Видно, нынче утром вылез спозаранку. Бабка тут и шамкнет: «Ну, иди, милок!» Обойдет по лесу бабка все овраги, Ей давно грибные ведомы места, У какого корня, или у куста, Или у побитой грозами коряги Гриб родится, – чует бабка неспроста. Оттого и нынче бабка с божьим даром, Сбор листом накрыла. До дому идет. В поле – бабье лето. Паутины лёт. Бабка, чтоб добычи не терять задаром, Кузов обернула задом наперед. 1925

Хозяин

Двор белый как ладонь, светло, и все видать. Ночь месячна в звездах, горит снег хрусталями, Бежит от месяца тень робкая, как тать, От перекладины ложится костылями. Спи, старый хрыч! Пора свой двор прибрать! И домовой кряхтит, нагнувшись над лаптями. Овцам бросает сноп (чтоб мягче было спать), Коровам чешет шерсть корузлыми ногтями. Под лаской нежною скотине сладко млеть, Сощуривши глаза, размеренно сопеть, А домовой в дозор уходит за ворота. Все старому нужда, все старому забота: Где сторожит беда? Не видно ли волков? И, руку козырьком, глядит в простор снегов.

Ветряк

Как эта мельница потрепана ветрами: Одно изломано, другого нет крыла; На крыше, по стене, меж ветхими столбами Трава высокая так густо поросла. А мельника уж нет. Глядит за жерновами Лишь старый домовой из темного угла… А ветер налетит и крылья закачает, И мельница вздохнет и стоном отвечает.

* * *

Тишина и покой умирающей ночи, Звезд прекрасных неслышный, размеренный бег. Месяц бледен, и тени короче… Спит туман на лугу, как белеющий снег. Зазывает русалка. Плеснулась игриво. Плавником шевельнула. Вот машет рукой. Провалилась. В тумане лениво Леший лапоть плетет над рекой. 1914

БесыЕСЫ

Зимний бес блудить заставил, Потерял я все пути, Много есть молитв и правил, Их на четках перечти. В поле слышно песнопенье, То полночная яга. Отпусти ты прегрешенье, Замети следы, пурга! Хлопья вьются несудом, Не найду родимый дом, Утомился ходом пешим, Повстречался с чертом-лешим, Под микитки хочет взять, Длинным пальцем щекотать. Чур меня, слепые бесы, Чур, гуляки и повесы. Здравствуй, русская зима! Ведьма плачется сама.

Старая мельница

Кругом пустырь: снега, полынь да вешек строй. Налево – в Серкино, в Рожново путь – направо. В лощине мельница с поломанной ветлой И стогом небольшим, где сложена отава. На всем зима легла пушистой бахромой. Прикончилась в реке беспутная забава. Все черти вымерзли. Один лишь водяной Отвоевал себе местечко близ постава. Он дует из угла и плещется в воде, Гремит сосульками на длинной бороде И гонит белый пар от мерзнущего плеса, А ночью перейдет через окрепший лед, По-старчески кряхтя, все силы соберет И ледяной рукой вертит, вертит колеса. 1914

Пан

Потемнели ночи. Звезды поярчели. В тишине осенней слышен звук свирели. Это Пан забытый, древний бог лохматый, Леший молчаливый, хмурый и рогатый, У межей оржаных за седой полынью В травяную дудку дует над пустынью. И летят от духа листья парчевые, Низовых туманов облака густые, И, заклятьем тайным скованы, покорно Припадают к нивам обнаженным, черным.

Оттепель

Подтаяло. Ноздрястый снег осел. С застрехи каплет. Куры спозаранку Кудахчут, и петух свой клич пропел. Подтыканы поневы наизнанку У старых баб. Нет никого без дел: Сторновки на плечо взвалив вязанку, Идет мужик. За ним телок поспел И корм жует, свинья грызет лоханку. Вороны, галки – все орут без толку. Мальчишка-карапузик втихомолку Себе готовит из полозьев лыжи, Скрипит бадья и журавель сгибает, Ушат молодка верхом наполняет, И лапти хлюпают в навозной жиже.

Будни

Запахло талою землею, Навоз обмяк и побурел, Деревня с раннею зарею Полна хлопот и всяких дел. Зима, ей скатертью дорога, Ушла с полей наверняка, И телки чешут у порога Амбаров рыжие бока. В пурыни распушились куры И горлопанят петухи. Собаки, нос уткнувши в шкуры, Следят за скоками блохи. На розвальнях проезда нету, Дорога пупом поднялась, Весенним солнцем разогрета, У крылец показалась грязь. Ее разбрызнув сапогами, С ушатом, с ведрами, с бадьей, Молодки с карими глазами Ведут коров на водопой. Ровно в колоду льется влага, С мохнатых морд бежит струя. А в небе галочья ватага И вздорный щебет воробья.

Начало весны

Едва туманами клубящаяся мгла С оттаявших бугров сползла на топь болота И ясный вспыхнул день, на землю низошла Весенней кутерьмы спешащая забота. Для всех нашлись дела: вон бабы у села Вступили в жаркий спор, мальчишек рьяных рота Уж строится в полки. Навозный сор, зола — Для петухов и кур давнишняя работа. Враз топоры стучат. Ревет рогатый скот, Учуяв дух земли и сладостную негу. Весна! Свистят скворцы в скворечнях у ворот, И воробьи дождем осыпали телегу. И важный и большой за тощим стариком Мирской шагает бык с отвислым кадыком. 1913