Легенда Татр
Шрифт:
Великан Галайда вдвоем с Собеком перенесли найденное странное существо в шалаш; сбежались все пастухи и подпаски и с удивлением разглядывали его.
Оно было мокрое, и Галайда сушил его около огня, осторожно держа на руках.
Это была молодая девушка, одетая как-то чудно, в белую суконную одежду, а поверх нее в черный суконный же плащ. На ногах были деревянные, подвязанные ремешками сандалии на высоких каблуках. Их-то следы и видел на снегу Собек.
Дивились Собек, Мардула, Бырнас, даже старый Крот
Девушка была крещеная: на шее у нее висел золотой крестик на золотой цепочке.
Она промокла насквозь. Все еще не открывала глаз, но была жива.
– Надо бы ее раздеть, пускай одежда просохнет, – сказал старый Крот.
И так как девушек не было, то Галайда держал ее на руках, а старый Крот и Бырнас раздевали; молодежь вышла из шалаша. Женской одежды у них не было, поэтому девушку, у которой промокла даже рубашка, раздели догола и, завернув в сухие сермяги и продымленные тулупы, положили у самого костра, на низкой скамье, так, чтобы дым не шел ей в лицо.
– Вскипяти молока, – сказал старый Крот Собеку.
Собек выполоскал горшок и стал кипятить молоко последнего удоя. Все гадали, кто могла быть эта девушка и откуда взялась, но никто ничего не понимал.
– Пришла…
Вдруг девушка вздохнула и открыла голубые глаза.
– Глядит! – сказал мальчик-подпасок.
Но Собек погрозил ему пальцем, приказывая молчать.
Галайда сушил над огнем рубашку и платье, поглядывая, чтобы они не загорелись.
– Где я? – послышался тихий, слабый голос.
– В шалаше, у Озер, – ответил Собек.
– Дайте ей молока, – сказал Крот.
Собек налил в чистый ковш горячего молока и обеими руками поднес его к губам девушки.
Она стала пить, – и живые краски понемногу возвращались на её лицо.
Напившись, она посмотрела на себя и почти закричала:
– Я голая! Где моя рубашка?!
– Сушится, – отвечал Галайда, развешивая перед огнем рубашку, словно парус.
– Отдайте мне рубашку, платье, плащ! – кричала девушка, прикрываясь сермягой. – Вы разбойники?
– Мы пастухи, – ответил Собек. – Не бойтесь ничего!
– Вы добрые люди?
– С добрыми – добрые.
– Я… – начала она и замолчала.
– Мы не спрашиваем, кто вы, – сказал Собек. – Будете еще пить?
Девушка не хотела высунуть из-под сермяги обнаженных рук, и Собек, как раньше, став на колени, поил ее из ковша.
Она напилась, закрыла глаза и склонила голову.
– Может, уснет, – шепнул Крот.
– Вы добрые люди? – снова тихо спросила она, видимо борясь с утомлением и сном.
– Спите, как у ангела на руках, – отвечал Собек.
Через минуту девушка заснула.
– Молодая, ничего с ней не будет, – тихо говорил Крот. – Просто чудо, что даже ног не отморозила. Галайда, где же это ты ее нашел?
– Да в кустах нашел: свернулась в клубок и сидела на ветках, – медленно рассказывал Галайда, развешивая высушенную рубашку на жерди.
– Должно быть, ноги под себя подвернула, а руки засунула за пазуху, – ну, и не отморозила, – предположил Крот. – Слава богу, что совсем не замерзла. Поглядывайте, чтобы искры на нее не летели.
Все ходили на цыпочках, сушили дрова, прежде чем класть их в огонь – чтобы не дымили, кипятили молоко, накрывали ее теплой одеждой.
– Хорошая девка! – шепнул Бырнас, когда девушка сомкнула глаза.
– Как лилия, – тихо сказал Собек.
– Красавица, – прошептал Мардула.
Девушка лежала под тулупами, на постели, наскоро сделанной из еловых ветвей, покрытых платками.
– Пусть отоспится, – прошептал Крот. – Молода еще, живо поправится.
Никто не ложился спать. Девушка лежала уже в рубашке, которую надели на нее Крот с Бырнасом.
Пастух Войтек шепотом сказал Собеку:
– На том же месте лежит, где стелили пану Костке.
Им показалось, что девушка вздрогнула; посмотрели – она была бледна как полотно, и голова ее закинулась назад. Все очень испугались, но старый Крот привел девушку в чувство. Он умел ходить за больными.
Все опасливо следили, чтобы она снова не лишилась сознания. Так прошла ночь.
Не спали и другую, и третью, и четвертую ночь; глубокая тишина стояла в шалаше. Все оберегали девушку.
В разговорах все жалели, что нет баб, чтобы кое в чем помочь, присмотреть, но в душе были рады, что они одни.
Все делал старый Крот с помощью Бырнаса.
Думали, что она не выживет, но все же не теряли надежды. И старались, как могли, удержать душу в этом хрупком теле.
И не удивительно, что смерть таилась за углом шалаша: сколько должна была вынести эта девушка, перед тем как нашел ее Галайда!
– Натерпелась-таки она, да…
Но старый Крот знал чудодейственные травы; их усердно собирали молодые на склоне горы, соперничая друг с другом, и приносили в шалаш, а Мардула помчался через леса, за Польский Хребет, мимо Белых Вод, мимо Высокой – к самому Литвору, за литворовым корнем. Ушел на рассвете, а когда вернулся, солнце стояло еще высоко на небе. Только изодрал новые лапти.
Старый Крот варил травы; он знал, как их надо смешивать, и умел заговаривать болезни.
Девушка ничего не сознавала, бредила, кричала что-то, чего никто не понимал.
Можно было иногда разобрать только одно слово: глаза.
– Сглазил ее кто-нибудь, – говорил старый Крот.
На шестой день утром девушке стало легче, глаза ее смотрели уже сознательно.
В шалаше наступил великий праздник.
Вероятно, она привыкла к легкой пище: поэтому давали ей молоко с медом, которого девки нанесли Мардуле из самого Ратулова.