Легенда Татр
Шрифт:
Его мужественное и рыцарское сердце поколебалось.
Но следом за ним шел Собек. Узнав Марину, он пронзительно крикнул и бросился к постели с поднятым топором.
Часть втораяЯносик Нендза Литмановский
Чупага
Сенявский и Марина, пробужденные криком Собека, вскочили и сели на кровати.
– Брат?! – ахнула Марина.
Прежде чем Сенявский успел протянуть руку за пистолетами, лежавшими на стуле, Собек, не сорвав чупаги своей с чупаги Яносика, бросил ее и кинулся на врага с голыми руками. Схватив его за горло, он повалил Сенявского на подушку, а чупага со звоном упала на пол.
Придушенный Сенявский начал хрипеть. Все силы разом его покинули.
Марина, видно, не знала, что делать; она ухватилась за руки Собека и стала отрывать их от шеи воеводича; однако лишь четверо позванных Яносиком горцев смогли наконец спасти Сенявского из рук Топора.
– Собек, – сказал Яносик, стоявший поодаль, – не трогай его! Он мой, а не твой.
– Мой! – прорычал Собек. – Он у меня деда убил, дом ограбил!
– Собек, – спокойно сказал Яносик, – или ты будешь меня слушаться, или возвращайся туда, откуда пришел.
Сенявского, бледного и обессилевшего, мужики держали на постели, в ногах его в одной рубашке сидела Марина.
Собек глядел на нее, как на привидение. По-видимому, мысли у него путались. Он весь дрожал.
– Марина?! – только и смог он проговорить.
– Кабы не я, – сказала Марина, – так и мы и все Топоры из Грубого погибли бы в крови и огне. Я его собой удержала.
– Ты руки мои отрывала от его горла! – рявкнул Собек.
Но Яносик прикрикнул на него:
– Не время теперь для этого! Там бьются! А этого стеречь! – приказал он мужикам, державшим Сенявского, и, таща Собека за руку к двери, выбежал наружу, откуда доносился уже шум битвы.
На дворе и возле корчмы сражались; вернее, люди Сенявского и драгуны в темноте отбивались от горцев.
В тумане и мраке трудно было различить что-нибудь. Но Яносик, заметив в углу сеней несколько десятков факелов, схватил один. Собек – другой. Зажгли их от каганца.
– Подожжем корчму! – крикнул Яносик. – Светлее будет!
Они поднесли факелы к соломенной крыше корчмы, в которой застали врасплох Сенявского с Мариной, его спящих солдат и слуг. Скоро вспыхнуло пламя: солома снизу была сухая.
Они бросились поджигать со всех сторон, – и подожженная корчма запылала. Послышался плач и причитания еврея-арендатора и его семьи.
Из пылающей корчмы выбежала полуодетая Марина, а мужики вывели Сенявского. Марина держала в руках саблю воеводича и с нею бросилась в толпу драгун.
Как разъяренные кабаны клыками вспарывают животы стае сцепившихся с ними волков, так товарищи Яносика, Гадея, Матея и Моцарный, рубили шляхтичей и солдат Сенявского; а рядом Собек Топор и Франек Мардула чупагами перешибали им кости. Марина рубила саблей направо и налево.
Старый Саблик, спрятав гусли в рукав чухи, то и дело небольшою своей чупагой на длинном древке рубил по голове то драгуна, то бегущего мимо слугу, а Кшись стоял в стороне, за плетнем, со скрипкой за пазухой и чупагой в руке, и любовался. Дивился он дерущемуся поблизости Яносику: не человек – дьявол. Яносик дрался без всякого оружия: он колотил врагов человеком. Ухватив за живот и горло драгуна, колошматил он людей Сенявского то его ногами, то головой, как снопом. Сенявцы падали от каждого взмаха этим трупом, у которого мозг брызнул из черепа, разбитого о чей-то шлем.
«Господи Иисусе Христе, – думал в восторге Кшись, – Молотит человеком, как цепом!»
Битва продолжалась недолго. В зареве горящей корчмы Яносик торжествовал победу.
– Соберите тех, кто цел! – крикнул он горцам.
Из пятидесяти людей Сенявского убитых и тяжело раненных было более двадцати; остальные сдавались, бросая оружие.
– Построить всех тех, кто может идти! – приказал Яносик. – Кто в беспамятстве, отлить водой!
Большинство оглушенных ударами, но здоровых или легко раненных, были свалены Яносиком. Их начали сгонять вместе, и почти все поднялись с земли.
– Ребята! – крикнул Яносик сенявцам. – Уходите домой да захватите и своего пана! Расскажите всем, что я двинулся с Татр, – я, Яносик Нендза Литмановский, разбойничий гетман из Троника, что в Полянах!
Потом он обратился к стоявшему рядом Моцарному:
– Знаешь теперь, почему я колотил мужиком, а не чупагой? Вот вы других всех перебили, а эти пойдут и будут рассказывать про меня! Ну, какой еще разбойничий атаман такую славу себе завоюет, как я?
Кто шел в поход с Яносиком, тот разделял эту славу.
Ибо был то поход беспримерный.
По всей Малой Польше пронеслось имя Яносика Литмановского, и все Подгорье трепетало при его имени. Сойдя с гор, он, как дьявол, мстил шляхте, которая безумствовала, карая мужиков за восстание Костки.
Яносик хотел, чтобы люди говорили: «Нашла коса на камень», – и с лихвой отплачивал панам за жестокую расправу с народом. Усадьбы и амбары шляхты пылали повсюду, и поутру после нападения на их местах находили только пожарища да трупы шляхтичей. Бывали ночные атаки, бывали и битвы лицом к лицу, врукопашную.