Легенда
Шрифт:
— Я думал, что они живут в Сонной Лощине. Совершенно очевидно, что это не так, — ворчу я.
— Тогда все понятно, — говорит Кэт. — Его мама может быть учительницей или медсестрой. Не думаю, что стоит волноваться.
Но она бросает на меня взгляд, который говорит о том, что она знает, что я буду волноваться.
— Нам лучше поторопиться, — соглашаюсь я, кивая. — Нынче темнеет все быстрее и быстрее. Как лезвие, — я демонстрирую это, проводя пальцем по своему горлу и пристально глядя на Брома.
Мы втроем идем по окутанной туманом территории школы, Кэт идет своей дорогой, а мы с Бромом — другой. Я хочу быть эгоистом и попросить
***
— Крейн? — шепчет Бром.
Я медленно просыпаюсь, моргая от почти полной темноты, мерцает только свет тусклой свечи в углу, почти растаявшей в лужице воска. Наверное, я как на зло заснул, после всех этих разговоров о том, что больше никогда не высплюсь. Чувствую, как Бром двигается ко мне на кровати, его грудь прижимается к моей спине, я ощущаю холод цепей на своей коже. Я слишком много дней не спал, пытаясь не спускать глаз с Брома, и, похоже, наконец отрубился.
— Я заснул, — с трудом выдаю я, голова кружится.
— Я знаю, — говорит Бром. — Ты храпел.
— Ой.
— Слушай… — шепчет он.
Я задерживаю дыхание, напрягаясь.
Не слышу ничего, кроме дыхания Брома у своего уха.
— Что? — говорю я через мгновение.
— Женщина, — говорит Бром. — Мертвая учительница. Она прошла мимо двери.
Я вздрагиваю и встаю с кровати.
— Должен признаться, я не против, что проспал все это время.
Я подхожу к двери, отпираю ее и высовываю голову в коридор. На полу поблескивает кровавый след, и я почему-то не могу не думать о конюхе. Глубоко в моем сознании живет воспоминание, которое хочет всплыть на поверхность, как будто могилу вот-вот раскопают. Но чем больше я пытаюсь сосредоточиться на этом, тем больше оно остается похороненным.
Я слышу звон цепей Брома, мое сердце замирает, и я оборачиваюсь, думая, что ко мне мчится Гессенец. Но он стоит у моего стола, голый, и смотрит в окно.
— Бром? — говорю я, тихо закрывая дверь и запирая ее на ключ. — Только не говори мне, что она и тебя пугает. Нам, чтобы кто-то из нас был храбрым, когда дело касается призраков, а я не уверен, что подхожу для этого.
Он ничего не говорит. Не двигается.
Мое сердце тревожно колотится.
Я медленно подхожу к нему, кладу руку ему на плечо.
— Бром? — спрашиваю я снова, более настойчиво.
Он не двигается, продолжая смотреть в окно.
Я обхожу вокруг него и вижу, что его глаза совершенно черные, окруженные чернильными тенями, как тогда, когда он был одержим. Я задыхаюсь и быстро оглядываюсь в поисках пистолета, не желая надолго отрывать от него взгляд.
Но он не двигается ни единым мускулом.
И когда чернота в его глазах рассеивается, становятся видны дрожащие белки закатившихся глазных яблок.
— Бром! — кричу я, тряся его теперь за оба плеча. У него эпилепсия? Или это одержимость?
Мне не нравится причинять ему боль без его разрешения, тем более, когда он этого не заслуживает, но я влепляю ему пощечину с такой силой, что ладонь начинает жечь, и этот удар любого бы вывел из равновесия.
Но не его.
О черт.
Дерьмо.
Затем, наконец, он закрывает глаза и опускает подбородок.
— Эйб! —
Его голова на мгновение наклоняется вперед-назад, а затем он смотрит на меня. Его глаза кажутся нормальными в этом тусклом свете.
Я обхватываю ладонями его лицо, ощущая, как его борода колется о мои ладони.
— Это я, — с трудом сглатываю, пристально глядя ему в глаза и желая, чтобы он вернулся ко мне. — Это Икабод.
— Икабод, — повторяет он, моргая. Затем, покачав головой, отступает назад и проводит рукой по лицу, звеня цепями. — Что, черт возьми, произошло?
— Я надеялся, что ты знаешь, — говорю я, обхватывая пальцами его запястье. — Я пошел посмотреть в коридор, а когда обернулся, ты смотрел в окно, вот так. Твои глаза… сначала они потемнели, а потом закатились. Что с тобой случилось? Куда ты пропал?
Его челюсть напрягается, брови сходятся на переносице, и я не могу понять, о чем он думает. Только потому, что я смотрю на него так пристально, замечаю, как на мгновение у него появляется ямочка. Быстрая, едва заметная улыбка.
Затем он поворачивает ко мне голову, его взгляд остается бесстрастным.
— Я не знаю, что произошло, — безучастно произносит он. — Не помню.
И я знаю, что он лжет.
Глава 18
Кэт
Следующий день тянулся медленно. Занятия отменили в связи с официальным днем траура по Лотте, поэтому я не видела Крейна и Брома, пока не столкнулась с ними в библиотеке. Там было многолюдно, так как студентам больше нечем заняться, но мне удалось посидеть с ними около часа. Мы не обсуждали ритуал, потому что внутренний голос Крейна действует только в одну сторону, а вокруг нас было слишком много людей, но когда мы уходили, он сказал, что мы встретимся в лесу в три часа ночи, он оденется в мантию, под которой ничего не будет, и чтобы подготовиться, я должна тщательно вымыться. По его словам, моя вагина и задница должны быть настолько чистыми, чтобы с них можно было пировать.
Естественно, в ту ночь я не сомкнула глаз. Я не сводила глаз с часов, наблюдая, как минуты и часы приближаются к трем. Приняла ванну еще раз, как мне грубо посоветовал Крейн, но это никак не помогло расслабиться. Я могла лишь думать о том, что произойдет.
Я знаю, что магия крови связана с кровью, поэтому немного брезгую.
И знаю, что сексуальная магия включает в себя секс, и хотя я совершенно уверена, что готова ко всему, моя неопытность может помешать. Мои свидания с Крейном и Бромом, и даже с беднягой Джошуа Миксом, были разнообразными, но магия секса с двумя партнерами одновременно превосходит все, о чем я когда-либо думала.
Ладно, это ложь. Я думала об этом. Я фантазировала об этом, возбуждаясь. И, конечно, на прошлой неделе я частично участвовала в подобном. Но Бром ни разу не прикоснулся ко мне, и он был скован. Что произойдет, когда он сможет делать все, что захочет?
«Крейн главный», — напоминаю я себе. «Он удержит Брома».
Но какая-то больная часть меня задается вопросом, что произойдет, если Бром вырвется на свободу?
Без десяти три я снимаю ночнушку и панталоны, остаюсь полностью обнаженной, затем кутаюсь в темное церемониальное одеяние, которое есть у всех студентов. Ботинки слишком громоздкие, но я не хочу ходить по лесу босиком, поэтому надела тапочки, открыла окно и выскользнула в ночь.