Легенда
Шрифт:
— День пройдет, — сказал Марик-Строитель, — и эта кладка станет незыблемой.
— Ничего незыблемого в природе нет, — ответил его товарищ. — Но им понадобятся недели, чтобы проломить ее, — ну а тогда будем держать оборону у лестниц.
— Так ли, эдак ли, я этого уже не увижу, — сказал Марик. — Нынче я ухожу.
— Что-то ты рано. Мы с Мариссой тоже собрались уходить, но не раньше, чем падет четвертая стена.
— Первая, четвертая, какая разница? Я намерен убраться подальше от этой
— Возможно — но я еще погожу.
— Смотри не перегоди, дружище.
В замке Рек лежал, глядя в резной потолок. Постель была удобна, и обнаженная Вирэ прижималась к нему, положив голову ему на плечо. Совещание закончилось два часа назад, но он так и не уснул. В голове теснились планы, возможные ответные ходы и бесчисленные трудности осажденного города. Дебаты имели желчный характер, и уломать каждого из сановников было все равно что продеть нитку в иголку под водой. Горожане держались единого мнения: Дельнох должен сдаться.
Только краснолицый лентриец Мальфар поддерживал Река.
Шинелл, эта масленая гадюка, предложил лично возглавить депутацию к Ульрику. Что до Берика, он чувствует себя обманутым судьбой: как же, его предки веками правили Дельнохом, ему же выпало родиться вторым сыном. Горечь переполняет его. Законник Бакда говорил мало, но ядовито: вы, мол, хотите вычерпать море худым ведром.
Рек едва сдерживал себя. Вышел ли хоть один из них на стену с мечом в руках? Хореб верно сказал о таких, как они:
«Во всякой похлебке накипь всегда наверху плавает».
Он поблагодарил их за совет и согласился встретиться снова через пять дней, чтобы дать ответ на их предложение.
Вирэ пошевелилась и сдвинула покрывало, обнажив округлую грудь. Рек улыбнулся и впервые за много дней отвлекся мыслями от войны.
Лучник и тысяча его стрелков стояли на Эльдибаре, наблюдая за надирами. Стрелы уже лежали на тетивах, шапки сидели набекрень, чтобы заслонить правый глаз от встающего солнца.
Орда с исполненным ненависти воплем двинулась на приступ.
Лучник ждал, облизывая сухие губы.
— Огонь! — вскричал он наконец, плавно отведя тетиву к правой щеке. Стрела вылетела разом с тысячью других и затерялась в клубящемся толпище у стены. Снова и снова стреляли лучники, пока их колчаны не опустели. Наконец Каэсса вскочила на парапет и пустила последнюю стрелу в надира, приставлявшего лестницу к стене Древко вошло ему в плечо, пробило кожаный нагрудник, пронзило легкое и застряло в животе. Он упал, не издав ни звука.
О стену заскрежетали крючья.
— Все назад! — крикнул Лучник и побежал по открытой полосе, через мостки и канавки с промасленной
Некоторое время они бестолково метались, пока не заметили лучников, карабкающихся на вторую стену. Через несколько минут на Эльдибаре собралось несколько тысяч воинов — они перетащили лестницы через стену и двинулись к Музифу. И тогда в политый маслом сушняк полетели огненные стрелы.
Из канав сразу повалил густой дым, а за ним взвилось пламя вдвое выше человеческого роста.
Надиры отошли, и дренаи возликовали.
Огонь бушевал около часа, и четыре тысячи человек на Музифе смогли отдохнуть. Одни лежали на траве, другие разбрелись по трем столовым на второй завтрак. Многие сидели в тени стенных башен.
Друсс прохаживался среди солдат, отпуская шуточки, принимая ломоть черного хлеба от одного, померанец от другого. Рек и Вирэ сидели одни у восточного края, и он направился к ним.
— Пока все идет хорошо! — сказал он, опустив свое грузное тело на траву. — Они не знают, что делать дальше. Им приказано было взять стену — а это они уже выполнили.
— И что же теперь, как по-твоему? — спросил Рек.
— Сам старый черт. Он придет, чтобы поговорить.
— Мне сойти к нему?
— Лучше я сойду. Надиры меня знают. У них свои легенды о Побратиме Смерти. Они верят, что я древний бог смерти, сошедший на землю.
— И они не так уж заблуждаются? — улыбнулся Рек.
— Может, и нет. Но я никогда не хотел быть таким. Все, чего я хотел, — это вернуть свою жену. Если бы работорговцы не увезли ее, я стал бы крестьянином. Я в этом уверен — хотя Ровена всегда сомневалась. Временами я очень недоволен собой.
— Прости, Друсс, я просто пошутил. В моих глазах ты совсем не похож на бога смерти. Ты человек и воин — и прежде всего человек, — Дело не в тебе, парень. Твои слова — лишь эхо того, что я чувствую сам. Скоро я умру... Здесь, в этом Дросе. А чего я достиг в своей жизни? Нет у меня ни сынов, ни дочерей. И родных никого не осталось. Только немногие друзья. Люди скажут: «Здесь лежит Друсс. Он убил многих и не родил никого».
— Люди скажут не только это, — вмешалась Вирэ. — Они скажут: «Здесь лежит Друсс-Легенда. Он никогда не был подлым, мелочным или излишне жестоким. Вот человек, который никогда не сдавался, никогда не изменял своим убеждениям, никогда не предавал друзей, никогда не обижал женщин и никогда не использовал свою силу против слабых». Люди скажут: «У него не было сыновей, но многие матери засыпали спокойнее рядом со своими детьми, зная, что Друсс сражается за дренаев». Много разного скажут о тебе, седобородый.