Легенды Белого дела

Бондаренко Вячеслав Васильевич

В массовом сознании благодаря многочисленным художественным произведениям утвердился образ ухода Русской армии из Крыма в ноябре 1920-го как панического бегства из Севастополя под обстрелом стремительно приближающихся красных. В. В. Маяковский в поэме «Хорошо!» (1927) собрал все штампы о Крымской эвакуации воедино: тут и «бьет мужчина даму в морду, солдат полковника сбивает с мостков», и «кашей грузился последний эшелон», и наседающие «наши», ведущие огонь по трапам [542] . Примерно так же выглядят и финальные кадры первой серии фильма А. А. Алова и В. Н. Наумова «Бег» (1970), там, где белые пулеметчики, прикрывая посадку на корабли, практически в упор ведут огонь по входящей в порт красной кавалерии, а та атакует эвакуируемых в конном строю. На самом же деле в Крыму ничего подобного не происходило. Вернее, были отдельные эксцессы, без которых никогда не обходится грандиозная операция по перемещению сотен тысяч людей. Были сложности, особенно трудно эвакуировалась Феодосия, где были и давка на трапах, и оставшиеся на пристани; последние суда покинули мыс Чауда, что находится между Феодосией и Керчью, лишь на рассвете 19 ноября, когда другие уже стояли на рейде Мода в Босфоре. Тоннажа не хватило на всех желающих, и в итоге суда уходили перегруженными. Так, рассчитанный на 978 раненых транспорт «Владимир» [543] ушел из Феодосии, имея на борту 12 600 (!) беженцев, почти вшестеро больше, чем было пассажиров на «Титанике». Но все же ничего подобного хаосу Одессы и Новороссийска не наблюдалось и близко. Схему

эвакуации четко проработали заранее, корабли и суда распределили по всем крымским портам, за каждой частью был закреплен «свой» транспорт, специальные воинские команды строго следили за порядком во время погрузки. Не было и никакого «стремительного преследования белых красными». Передовые части Красной армии были сильно потрепаны во время тяжелого штурма Перекопа (только убитыми РККА потеряла там 10 тысяч человек, вдвое больше, чем Русская армия), а 12 ноября вообще отдыхали, что позволило арьергардам белых оторваться от противника. Днем раньше Фрунзе направил Врангелю радиограмму с предложением почетной капитуляции. В этой радиограмме был очень важный пункт — гарантии жизни и неприкосновенности, а тем, кто не пожелает остаться в России, — обещание свободного выезда за рубеж при условии отказа от дальнейшей борьбы. Врангель скрыл это предложение от своих войск, но листовки с его текстом сбрасывали на колонны отступающих от Перекопа войск самолеты красных. И хотя 12 ноября Ленин гневно обрушился на Фрунзе по поводу его мягкотелости («Удивлен уступчивостью условий. Если враг примет их, надо приложить все силы к реальному захвату флота, то есть к невыходу из Крыма ни одного судна. Если же не примет, нельзя ни в коем случае повторять и расправиться беспощадно» [544] ), никакой финальной «битвы за Крым» за этим так и не последовало. Фрунзе не стал посылать свои обескровленные войска в погоню и отсекать белых от портов, не предпринял никаких попыток запереть флот противника в гаванях или потопить его уже в море. Фактически он позволил Врангелю спокойно осуществить эвакуацию. Почему — историки спорят до сих пор. Высказываются мнения о «рыцарском благородстве» красного командующего, о его опасениях насчет ожесточенного сопротивления прижатых к портам белых, о желании сохранить жизни своих бойцов и тех воинов Русской армии, которых затем можно было бы использовать в рядах Красной. Однако скорее всего на решение Фрунзе повлияла телеграмма командующего французской Средиземноморской эскадрой адмирала Ш. А. Дюмениля [545] от 13 ноября, в которой тот сообщал командованию красных: «Я дал указание всем судам, находящимся под моей властью, оказать помощь в эвакуации и предлагаю вам дать немедленный приказ вашим войскам, чтобы они не мешали вооруженной силой проведению погрузки на суда. <…> Если хотя бы один из моих кораблей подвергнется нападению, я оставлю за собой право использовать репрессивные меры» [546] . А поскольку прямой вооруженный конфликт с Францией (а также другими восемью странами, чьи корабли и суда участвовали в эвакуации) в планы РСФСР не входил, Фрунзе разумно предпочел, что называется, не нагнетать обстановку.

542

Маяковский В. В. Избранное. М., 2015. С. 656.

543

«Владимир» — товарно-пассажирский пароход водоизмещением 5621 тонна. Построен в 1895 году в Великобритании. С 1915 года в составе Черноморского флота под названием «Транспорт № 15». Участвовал в Одесской, Новороссийской и Крымской эвакуациях. В 1920 году продан частному лицу, в 1922 году — Англо-русскому кооперативному союзу. Продан на слом в 1923 году. — Примеч. авт.

544

Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 52. М., 1970. С. 6.

545

Шарль Анри Дюмениль (Dumesnil; 1868–1946) — французский вице-адмирал (1923). В 1916–1917 годах представитель Верховного командования французского ВМФ в России. В 1920 году был командиром легкой дивизии флота в Восточном Средиземноморье. С 1926 года в отставке. — Примеч. ред.

546

Карпов Н. Д. Трагедия белого Крыма. 1920 год. М., 2005. С. 342.

Конечно, уходили из Крыма далеко не все, кто там находился. 12 ноября Врангель честно предупредил в приказе о полной неизвестности, которая ожидает беженцев, и отсутствии средств на их содержание. И около 200 тысяч гражданских лиц остались в Крыму. Остались как местные, не желавшие бросать родные места и налаженный быт, так и те, кто разуверился в Белом деле, кто просто не мог решиться на отъезд в полную неизвестность, кто верил листовкам красных, обещавшим жизнь. Кроме того, в Крыму попали в плен 2009 офицеров и 52 687 солдат Русской армии — отставшие от своих частей, застрявшие в глубине полуострова, не сумевшие погрузиться, а также около 15 тысяч раненых и больных. Конечно, никто не мог и помыслить о том кошмаре, который обрушится на Крым после взятия его красными. Зимой 1920-го — весной 1921 года на полуострове были расстреляны десятки тысяч человек, как бывших чинов Русской армии, так и простых обывателей, вся вина которых состояла в том, что они меньше года жили «при Врангеле». В официальной советской статистике фигурировала цифра 52 тысячи погибших, но точные данные вряд ли будут когда-либо названы. «Беспощадная расправа», о которой Ленин писал Фрунзе, все-таки состоялась, и сколько людей стали ее жертвами, поверив в обещанную большевиками амнистию и оставшись в Крыму, уже никто никогда не узнает.

Но, повторимся, в дни эвакуации о таких последствиях никто не думал и в них не верил. Остающиеся в Крыму оставались, конечно, с нелегким сердцем, но все же без особой боязни, в особенности те, кто, как они думали, ничем не запятнал себя в глазах советской власти. Отчасти такой отсев совпадал с интересами Врангеля, который намеревался вывезти за рубеж наиболее последовательных и твердых своих сторонников, готовых продолжать борьбу в рядах армии. Эвакуировать же из Крыма не 156, а 200–300 тысяч человек попросту не получилось бы из-за нехватки плавсредств, но даже если бы такая эвакуация и удалась, содержать такую массу людей союзники не стали бы (а в перспективе не было бы, конечно, ни Галлиполи, ни РОВС). Из имущества эвакуировали лишь то, что имело коммерческую ценность; множество лошадей и техники было оставлено на берегу вполне намеренно, причем приказом Врангеля категорически запрещались их порча и уничтожение, так как считалось, что они «принадлежат русскому народу».

По стихам Маяковского памятно и прощание Врангеля с Крымом: «в черной черкеске» тот падает на колени на пустынном молу, трижды целует землю, трижды крестит Севастополь и уже под пулями наступающих красных садится в шлюпку. Эффектно, но, увы, — вновь никакого отношения к реальности. На главнокомандующем в день исхода была не легендарная черная черкеска, а офицерское пальто с корниловскими черно-красными петлицами и корниловская же фуражка. 14 ноября в 14 часов на Графской пристани Врангель поблагодарил за службу свой конвой, юнкеров Атаманского Новочеркасского и Сергиевского артиллерийского училищ, несших караульную службу в городе, произнес краткую речь, после чего снял фуражку, перекрестился, поклонился городу, в 14.40 сел в катер в сопровождении генералов П. Н. Шатилова, Е. И. Коновалова и М. Н. Скалона и через десять минут прибыл на флагманский крейсер «Генерал Корнилов» (бывший «Очаков»; по иронии истории корабль, считавшийся одним из символов революции, ушел из России как флагман Белого флота) [547] . Следом пошли на погрузку и юнкера, а последним, около 15.00,

оставил город начальник обороны Севастопольского района генерал-лейтенант Н. Н. Стогов [548] . Толпившиеся на берегу люди со слезами благословляли уходящих. Но у желающих была возможность вернуться назад — уже когда все корабли и суда стояли на внешнем рейде, их обходила самоходная баржа, собирала тех, кто по каким-либо причинам передумал покидать родину, и возвращала их на пристань. Первые части Красной армии вошли в Севастополь ровно через сутки, в 14.00 15 ноября. Но такая «мирная» и «организованная» реальность, понятное дело, плохо укладывалась в советскую схему истории Гражданской войны, потому и была придумана, а затем растиражирована в стихах, романах и фильмах «паническая» Крымская эвакуация, калька с Новороссийской и Одесской.

547

«Генерал Корнилов» — бронепалубный крейсер типа «Богатырь». Построен в 1902 году под названием «Очаков». В ноябре 1905 года получил известность в связи с восстанием, которое поднял на крейсере П. П. Шмидт. С марта 1907 года назывался «Кагул», с марта 1917 года — «Очаков», с сентября 1919 года — «Генерал Корнилов». Флагман белого Черноморского флота. В 1933 году разобран на металл в Бизерте. — Примеч. авт.

548

Николай Николаевич Стогов (1872–1959) — генерал-лейтенант (1917). Окончил Николаевскую академию Генштаба (1900). Участник Первой мировой войны, начальник штаба армий Юго-Западного фронта. В 1918 году — в Красной армии, начальник Всероглавштаба. В апреле 1919 года арестован, в декабре бежал на Юг России. С мая 1920 года комендант Севастопольской крепости, командующий войсками армейского тылового района и Керченского полуострова. С 1920 года в эмиграции. — Примеч. ред.

В последнее время стало распространяться ложное утверждение о том, что корабли врангелевской эскадры уходили из Крыма под французскими флагами. На самом же деле ни один из русских кораблей не спустил славного Андреевского флага, хотя французы и настаивали на этом. Когда командующий Черноморским флотом контр-адмирал М. А. Кедров [549] твердо отказался это сделать, французский адмирал Дюмениль пожал ему руку. Флаги Франции были подняты только на фор-стеньгах мачт, кормовыми же оставались Андреевские.

549

Михаил Александрович Кедров (1878–1945) — вице-адмирал (1920). Окончил Михайловскую артиллерийскую академию (1907). Участник Первой мировой войны, контр-адмирал (1916), в 1917 году помощник морского министра. В Гражданскую войну — на Юге России. В 1920 году начальник Военно-морского управления и командующий Черноморским флотом. С 1920 года в эмиграции. В 1930–1937 годах 2-й помощник председателя РОВС. — Примеч. ред.

До утра 17 ноября Врангель на «Генерале Корнилове» обходил крымские порты, наблюдая за ходом эвакуации. За безопасность плавания поручиться никто не мог, в ноябре Черное море обычно штормит, и во время перехода из-за погодных условий погибли эсминец «Живой» и тральщик «Альбатрос», пришлось также бросить несколько катеров, шедших на буксире. Через несколько дней эскадра во главе с «Генералом Корниловым» бросила якоря на рейде оккупированного странами Антанты Константинополя. Что будет дальше — никто не знал.

Но Врангель не терял надежды сохранить боевую силу своей армии. Он надеялся, что Франция предоставит его войскам помощь как союзница по Антанте, по боям еще Великой войны. Но эти надежды оказались несостоятельными — в обмен на покровительство, которое будет оказано эвакуированным из Крыма, французское правительство взяло в залог военный и коммерческий русский флот и гигантские запасы вывезенного на кораблях имущества (продовольствия, одежды, угля и т. п.) на общую сумму более 69 миллионов франков. Да и вопрос о дальнейшем местонахождении войск был решен помимо Врангеля. 21 ноября 1920 года Русская армия была реорганизована. Все части, кроме казачьих, сведены в 1-й армейский корпус под командованием Кутепова (9540 офицеров, 15 617 солдат, 369 военных чиновников, 142 человека медперсонала, всего 25 868, плюс 144 женщины и 244 ребенка). В составе корпуса отныне числились 1-я пехотная дивизия генерал-лейтенанта В. К. Витковского, куда вошли остатки всех «цветных» полков, 1-я кавалерийская дивизия генерал-лейтенанта И. Г. Барбовича, артиллерийская бригада, Технический полк, позже появились учебно-офицерский кавалерийский полк и учебная артиллерийская батарея. Местом размещения для них был выбран турецкий городок Галлиполи (ныне Гелиболу) на европейском берегу Дарданелл, в 200 верстах к югу от Константинополя. Добровольцам это название было знакомо разве что по сражению 1915 года, тогда в Галлиполи британские, австралийские и новозеландские войска тщетно пытались сломить сопротивление турок. Но уже очень скоро «галлиполийцами» станут называть себя тысячи русских, выбравших эмиграцию. Что же касается казачьих соединений, то Донской корпус Ф. Ф. Абрамова (1977 офицеров, около шести тысяч казаков) был размещен в нескольких лагерях недалеко от Константинополя, а Кубанский корпус М. А. Фостикова (около 300 офицеров, около двух тысяч казаков) — на греческом острове Лемнос.

В реальности войска Кутепова разместились не в самом Галлиполи, а в палаточном лагере в шести верстах от городка. Надежды оптимистов на «турецкий юг» не оправдались — лагерь был разбит в неуютной, поросшей колючей травой и покрытой грязью долине, через которую протекала кишевшая змеями речка. С близкого моря дул сильный норд-ост, лили ледяные дожди, кусались москиты и скорпионы, ночами наводили тоску своим воем шакалы. Когда Кутепов впервые увидел место, где предстояло разместиться его войскам, у генерала невольно вырвалось: «И это всё?!» Казалось, из Галлиполи не будет исхода и остатки Русской армии загнаны сюда, чтобы со временем вымереть. Не случайно русские сразу же переименовали Галлиполи в Голое Поле.

Кутепов снова, уже в который раз должен был разрешить внешне невыполнимую задачу, создать на пустом месте всю инфраструктуру лагеря, от починочных мастерских до прачечных, от лазаретов для сыпнотифозных до столовых. И главное — вытянуть тысячи людей из ямы бездонного отчаяния. После чудовищного напряжения последних дней Крыма, эвакуации и стоянки на Константинопольском рейде в Галлиполи наступил резкий упадок физических и душевных сил. Многим казалось, что после сдачи Крыма дальнейшая жизнь потеряла смысл. Родные и близкие погибли, потеряны или остались в Совдепии, былые заслуги не стоили ничего, всё, что осталось из имущества, — револьвер да шинель. В такой атмосфере опускали руки даже самые стойкие. Начались эксцессы, прежде немыслимые в рядах белых: неотдание чести, дерзости, а то и хамство старшим по чину, неисполнение приказов. На Новый, 1921 год чины корпуса под воздействием алкоголя устроили массовую стрельбу в воздух. Но настоящий кошмар произошел на Крещение. Тогда во время исполнения старшими командирами корпуса «Боже, Царя храни!» офицерская молодежь Дроздовского полка обстреляла и забросала камнями палатку, в которой находились несколько генералов.

Казалось, что вернуть к прежней жизни эту голодную, оборванную, озлобленную, лишенную смысла существования толпу уже не удастся. Но неукротимая энергия, целеустремленность и жесткость Кутепова уже в который раз совершили чудо. Генерал вел себя так, будто ничего не случилось, беспощадно карал за распущенность, незнание устава, малейшее неповиновение. Легендарной стала галлиполийская «губа» — гауптвахта, куда люди попадали за плохо пришитую пуговицу, порванную штанину, неотдание чести, появление в лагере в пьяном виде, нецензурную брань, «порожденную разгулом войны». За попытки вести большевистскую агитацию, клеветать на начальство, продажу личного оружия просто расстреливали. И это возымело действие. Когда Галлиполи 15 февраля 1921 года посетил П. Н. Врангель (его французы изолировали от подчиненных ему войск), он был поражен порядком и чистотой, царившими в лагере. А в пасхальную ночь в Галлиполи не раздалось ни одного выстрела, оказалось достаточно краткого приказа, изданного даже не Кутеповым, а его подчиненным, комендантом лагеря генерал-майором Б. А. Штейфоном.