Легенды и сказы лесной стороны
Шрифт:
ны, полупрозрачных, цвета позднего меда, а среди
них — две пары голубоватых сережек. «Это бусы и
кержи для Усти», — подумал Чур и, бережно очис-
тив каждую бусинку, сложил на дно охотничьей сум-
ки.
Ему не хотелось оставлять в землянке добытые за
неделю меха, и он поместил их в походный мешок,
а самые дорогие — в сумку. Потом наглухо закрыл
дверь землянки и пошел уже знакомыми тропами
вверх по Дикой реке.
Ночь застала Чура на середине пути, но старая
ель и костер из сухих кряжей помогли ему дождать-
ся утра. Остаток пути он шел по льду Дикой реки
спорой походкой, а иногда и трусцой, прижимая к
груди мешочек со скребком и клыком. И после полу-
дня уже был в селении русов. Семья Усти встретила
его радостно, а соседи заходили с приветливым сло-
вом. Сначала Чур выложил из сумки меха, а потом
вытряхнул бусины ожерелья. Потом разыскал в во-
рохе бусин две пары продолговатых голубых камней
и подал их девушке.
— Ах, это сережки! — обрадовалась Устя и при-
ложила по камешку к каждому уху, показывая, как
будут к лицу ей эти серьги.
— Это кержи! — по-своему сказал Чур. — Бусы
и кержи хозяйки Дикой реки.
Бусины были тут же нанизаны на шнурок и обня-
ли шею девушки тяжелым красивым ожерельем. И
все были очень довольны и радостны, и мужчины и
женщины. Но тут в избу вошел старик с крестом по-
верх длинной одежды. Его маленькие глазки сразу
разглядели шкурки, вытряхнутые из кожаной сумки.
Он молча их переглядел, перещупал, сложил аккурат-
но и спрятал под одеждой. Тут Чур возмутился и сер-
дито сказал:
— Не трогай, это мое!
Но отец и братья растолковали ему, что все, что
облюбует этот старик, отбирать у него не принято,
потому что он хозяин большого божьего дома. И Чур
согласился, но обида его на старика не потухла. И
когда этот длинноволосый хозяин божьего дома на-
чал было допытываться, откуда взялись ожерелье и
сережки, нехотя сказал, что это подарок Усте от его
матки Кокшаги. И замолчал.
В этот раз Чур надумал остаться в селе до конца
зимы. Он уже начинал понимать речь русов и гово-
рить на их языке и скоро привык ко всем жителям.
Как и люди его племени, русы жили в деревянных
избах с маленькими оконцами и большими глинобит-
ными печами. Осенью они выжигали и раскорчевыва-
ли большие лесные поляны, а весной сеяли на них
разное жито, лен и просо. Все держали скот и запа-
сали для него на зиму сено. И между важными лет-
ними работами успевали еще обхаживать лесных ди-
ких пчел, собирать мед и воск и оборонять эти ульи-
борти от косолапых сластников-медведей. А глубокой
осенью и зимой опять каждый брался за свое ремес-
ло: гнули колесные ободья, делали сани, выкурива-
ли смолу и деготь, мастерили и обжигали глиняную
посуду, добывали в лесу дичину, а в реке рыбу. А
женщины пряли пряжу и ткали льняные холсты-по-
лотна. Все, как в родном его племени, в низовьях двух
больших рек.
Зато здесь никто лучше Чура не стрелял из лука,
никто так быстро не ходил на лыжах. Только он умел
так искусно настораживать западни-самоловы и луки-
самострелы на зверей и больше всех добывал дорогих
мехов. Но русы были люди независтливые и, не счи-
тая охоту средством к жизни, искусству его дивились,
а удачами восхищались. И семья Усти, и все другие
жители селения были с ним добрыми и честными.
Только один раз заметил Чур, что по его лесным
тропам и урочищам кто-то ходит из селения и уно-
сит из западней самую ценную добычу. Но не зря он
был сыном догадливой Кокшаги и следопыта Черка-
на и давно научился узнавать человека по его следу,
не столько по величине и форме следа, сколь по по-
ходке. Стоило ему пройти несколько шагов, ступая
точно в след неизвестного человека, как в его пред-
ставлении возникала походка этого незнакомца.
Так и в этот раз Чур пошел, ступая строго след в
след, наблюдая за собой: он шел теперь, как слегка
косолапый человек, неловкой и грузной походкой,
раскачиваясь как утица. И остановился, раздумы-
вая: «Чья же это походка? Кто из селения русов хо-
дит так вразвалку и ставит ступни пальцами слегка
внутрь следа?» И вдруг вспомнил: «Это он! Надо
проучить эту двуногую росомаху!» В тот же час Чур
насторожил на своем следу у куньей ловушки нетол-
стую сосновую лесинку-жердь. Стоило вору невзначай
тронуть ногой волосяной шнур и спустить сторожок,
как эта жердь обрушивалась ему на шею. Он нароч-
но выбрал такую жердь, чтобы не придавила вора, а
только больно ударила по шее. Не прошло и недели,
как жадный старик из божьего дома стал ходить сгор-
бившись, по-волчьи, глядеть исподлобья, словно шея
его совсем не гнулась. С той поры никто не ходил по