Легенды, рассказанные в пути
Шрифт:
– Ну, если ты не ушел и стал сильным и взрослым, то, может, и я попробую потерпеть еще немного.
Отец и сын направились к калитке.
– Чень, – окликнул его Учитель, – я жду тебя сегодня на чайную церемонию. Мы породнились еще раз, и нам надо поговорить, ведь у тебя, наверное, есть вопросы.
Ученик поклонился в знак согласия, и потом у калитки он поклонился еще раз уже вместе с сыном, благодаря Учителя за заботу и науку.
Вечером, во время чайной церемонии, Ученик сказал:
– Гуру, ты учил меня, что ребенок до пяти лет – царь, с пяти до пятнадцати – слуга, а после пятнадцати – товарищ. А сейчас ты заставляешь делать вещи, которые им не нравятся, трех-четырехлетних малышей, включая своих внуков. Разве они не цари? Разве они не должны расцветать свободно, словно цветы, впитывая лучи любви и нежности
– Сильна любовь человека к своим детям. А к внукам еще сильнее и слабее. Сильнее, потому что ближе человек стоит к последнему порогу, и слабее, потому что нет сил требовать от внука и правнука того, что можно и должно требовать от завтрашнего хозяина жизни. Силен и слаб растущий человек, словно росток, пробивающий камень и окаменевшую почву, в неуемной жажде света и тепла тянется он к любви и к своим удовольствиям. Но так же, как росток, не ведает он еще иссушающей силы солнца и хлестких ударов ветра. И не знает, что прежде надо окрепнуть и выбросить боковые корни, чтоб потом без страха стоять над поверхностью Матери-земли. Мудрый садовник постригает кроны и подрезает верхушки деревьев, чтобы они ветвились и крепли. Мудрый Гуру не может обойтись без принуждения при выращивании детей и юношей. Только если есть Гуру или Учитель, который дает ребенку уроки силы по отношению к самому себе, уроки терпения и уроки строгости, только тогда и только мать может относиться к ребенку до пяти лет, как к царю, как я объяснял вам. А отец в это время должен его учить своим примером и своими рассказами, что всякое, даже неприятное, но необходимое, дело надо делать с таким тщанием и любовью, чтобы оно за счет терпения и старательности превратилось в необременительную и приятную привычку. Нет животных в мире, только лаской воспитывающих своих детенышей. Пример и любовь, строгость и снисходительность ты можешь увидеть в любом стаде и в любой стае, пришедших к месту водопоя, особенно в засушливую пору. Ты забыл, что вы, мои ученики, пришли ко мне и разделили со мной все заботы по ведению хозяйства и зарабатыванию денег для школы в возрасте пятнадцати-семнадцати лет. Вы пришли из теплых родительских домов, и первый месяц главное, чему учил я вас, это были смирение и покорность. Только с ними, обуздав вашу юношескую сексуальную невоздержанность строгостью и большими физическими нагрузками, я мог направить все ваши силы на совершенствование вашего духа, ума и тела. Более полугода каждый из вас жил без отдыха и домашних гостинцев в моем доме прежде, чем вы созрели для первого контакта с вашими домашними. Это можно было и нужно было сделать с подростками, с юношами, избалованными в своих семьях, для которых контраст между Учителем и родителями был дополнительным стимулом для успеха, позволял почувствовать самоудовлетворение от преодоления тягот поступления в школу одного из самых строгих учителей. Я не могу и не хочу вести точно таким же путем маленьких детей. Но и они, твои дети и мои внуки, должны едва ли не с молоком матери знать такие слова как «надо» и «нельзя», и такое чувство как преодоление. И горе тем из них, кому материнская любовь помешает понять это. Даже самые маленькие дети – это уже личности, и мое уважение к ним заключается в моей требовательности. А предлагаемая мной школа физического совершенства и игры позволит быстрее развить их ум и характер. И так же, как тебе казались вдвое теплее стены родного дома и объятия матери после месяцев, проведенных под моей крышей, для твоего ребенка слаще будут материнская кухня и плоды вашего сада после дней учебы. Но, как и ты, через несколько дней отдыха он тоже будет тянуться под крышу дома Учителя, чтобы снова и снова утверждать себя и оттачивать клинок своего характера и ума жестким оселком ученичества.
***
К императору пришла императрица и сказала:
– Государь, нашего двенадцатилетнего сына застали за подглядыванием за фрейлинами сестры в их туалетных комнатах.
– Что говорили по этому поводу фрейлины и принцесса?
– Они перешептывались и громко смеялись.
– Замечательно, с завтрашнего дня Джон должен перебраться в комнаты за дальними конюшнями, а с понедельника он приступит к занятиям в кадетском корпусе лейб-гвардии.
– Государь, но он так мал!
– Ну ведь он растет! Через три года он должен сдать мне и своему дяде, командующему и покровителю гвардейского корпуса, экзамен на младший офицерский чин, в шестнадцать стать командиром взвода гардемаринов, а в восемнадцать принять роту гвардии.
– Совсем
– К нему и придут такие же мальчишки. Только восемнадцатилетних можно полностью подчинить командирам и присяге, только из них можно сделать настоящих гвардейцев.Стоит только оторвать их от юбок и шляпок, вручить оружие и заменить погоню за красотками стремлением к славе… Потом взрослые мужчины становятся циниками и реалистами, их непросто оторвать от семьи, они могут великолепно воевать, но никогда не станут безупречно послушными солдатами.
– Ты хочешь сделать из нашего мальчика зомби?
– Нет, я хочу сделать из него отца-командира и будущего императора, который знает, как из мальчишек делать солдат и чем отличаются они от мужчин.
– Ты думаешь, что он сумеет это пройти и не сломаться?
– Как и я сам. Ну, будет скакать в день не две-три мили, как сейчас, а пятнадцать-двадцать, чтоб забыть всякие глупости и нижние юбки. Да, я забыл, скажи Кэти, что она и ее фрейлины должны поехать в госпиталь с подарками для раненых. И будет совсем неплохо, если они для начала помогут при перевязке легкораненых.
– Чего ты хочешь от девочки? Уж она-то точно не должна стать отцом-командиром?
– Ей тоже пора взрослеть, а не хихикать над всякими глупостями. Она должна увидеть людей и в страданиях, и в болезнях. Она должна увидеть тело человеческое, тело ближнего своего и в боли, и в отчаянии, и даже в смерти. Ей предстоит жить и давать жизнь, и провожать ушедших. И нет другого пути стать взрослой, кроме как научиться смотреть и сострадать и видеть людей не только в поклоне на паркетах и коврах дворца.
– Но она ведь может заразиться?
– Наш лейб-медик должен ей дать инструкции. Но разве какая-нибудь мать боится обмыть и обнять больного ребенка, чем бы он ни болел? Я долго не занимался детьми из-за болезни, из-за войны, и ты их избаловала. Они должны знать, что нет в жизни ничего, за что не приходится платить, и чем выше уровень притязаний, тем дороже плата, даже если реальная стоимость товара намного меньше. Ты же знаешь, насколько дороже стоят для всех прочих товары личных поставщиков нашего двора? Люди платят за марку, за фикцию. А ведь я предлагаю, я настаиваю, чтоб мои дети платили за опыт, за истинное знание, то есть за то, что цены не имеет. За что жизнью платят. Скажи своим, что это мое окончательное решение, и завтра же в конце дня я хочу видеть дочь после возвращения из госпиталя и хочу слышать доклад командира о первом дне кадета престолонаследника. Я знаю, что он сам и подхалимы постараются сделать его армейскую жизнь почти придворной. Я скажу своему брату, чтобы он позаботился о нем так же, как позаботился обо мне и о нем великий князь, наш дядя.
– А как он о вас позаботился?
– Ну, мы первые недели вообще не вылезали из нарядов, чистки конюшен и уборных, которые здорово помогли укрепить наше высокое достоинство.
– Вы пытались жаловаться, протестовать?
– Только по два раза.
– Почему по два?
– Первый раз нам дали недостаточно строгое дополнительное наказание, но после второго у нас отпало всякое желание обращаться с рапортами к начальству.
– А как ваша мама?
– Она пыталась нас пожалеть. Но когда ей объяснили, что за каждое проявление ее жалости наряд вне очереди получим мы, она расплакалась и сказала, чтобы мы потерпели.
– И ты хочешь сказать, что эти наказания и уборные сделали вас мужчинами?
– Конечно же, нет. Они сделали нас дисциплинированными солдатами, мужчинами нас сделали изнурительные марши, походы и война, на которой мы похоронили многих и многих, прошедших с нами полковую школу. Мужчину делают ответственность и опасность. А также люди, которые его окружают и с которыми он должен научиться жить и идти в бой, и хоронить друзей, и строить новый дом, строить государство, строить жизнь.
– Но ты же уже пятидесятилетний человек, и ты не должен забывать, что у твоего сына нет и десятой доли твоего опыта.
– И никогда не будет, если он всю жизнь просидит под твоей юбкой.
– Ну, давай завтра дочка пойдет в госпиталь, а сына отправим в часть после дня его рождения.
– И сын и дочка должны в один день и в один час начать новую взрослую жизнь, а точнее, выйти на дорогу к этой жизни. И пусть никто из них не будет опоздавшим. Я так решил.