Легион Безголовый
Шрифт:
Я не соглашаюсь:
— Не “свиное рыло”, а “поросячий пятак”. Видите, в круге сплошном два места пустых оставляют? Для чего только — не понимаю. Может, для пленных.
— Охотники пленных не берут, — отрезает Садовник. — Я когда средним секретным агентом был, слышал о таком “поросячьем пятаке”. Африканские доисторические туземцы так динозавров загоняли. Выследят у водопоя особо крупную рептилию, на дыбы поднимут и давай его дубинами по пузу стучать. А свободные места для того, чтобы динозавр, когда в кучу охотников со злости прыгнет, лапами никого не раздавил. Наши предки
Разноцветная масса агрессора, завершив перестроение, всколыхнулась, зашевелилась и с постоянной скоростью, примерно четыре километра в час, вперед двинулась.
— Вот и наше время пришло, — Машка поправляет бронежилет, ноздрями хищно шевелит. Сдергивает с плеча пулемет, из того же Мира Детского под расписку позаимствованный. Занятная и жутко дорогая штука шариками с краской стреляет. Сам хотел такой же заиметь, но товар штучный, в экземпляре единственном, Баобабова первой захапала. И сейчас из себя всю такую крутую изображает. — Ты, Лешка, вперед сильно не лезь. Без тебя моральный дух у наших вояк совсем упадет. И так, посмотри, озираются. Мы уж как-нибудь сами управимся.
— Главное, как можно ближе их подпустить! — кричу вслед убегающей на передовую напарнице.
Вспыхивает снег серебряным огнем. Разгоняет ветер облака последние. День такой, что и погибать не страшно.
— А ты, сынок, что здесь топчешься? — Солнце хоть и в глаз светит, но лица Садовника не разглядеть, как ни пытайся. А когда твоих глаз никто не видит, легко указания другим давать. — Иди, лейтенант, твое место там. А я уж за тебя здесь подежурю. Был бы здоровый, сам бы вперед кинулся, да, видно, не судьба. Иди.
В последний момент удерживает, притягивает к себе:
— Не забывай, лейтенант, кто ты и в каком отделе работаешь. Верь — все хорошо будет. Видение мне было, будто в мозг мой забрался кто-то. К победе нашей это видение. Главное — верить, ведь так, лейтенант? — И засмеялся смехом незнакомым, страшным каким-то смехом. Впрочем, я раньше никогда особенно к смеху Садовника не прислушивался. Мало ли кто как радость выражает, мне-то какая разница?
Что ни говори, стоять среди передовых шеренг совсем другое, нежели в тылах топтаться. Чувства особенные, никакими словами непередаваемые. Единение с товарищами по оружию невероятное. Только слегка ноги на льду скользят.
Встаю между Моноклем и Баобабовой. Машка только недовольно покосилась. Не послушался ее, в массы ринулся. Но сказать ничего не сказала. Поздно потому что-то говорить. Охотники вот они. Рукой подать.
А как до врага рукой подать, то и до войны совсем близко.
Не доходя до нас шагов пятнадцати, Охотники огонь на верное поражение открывают. Из всего, что стрелять может, поливают. В грудь сразу пара пуль врезается. Отшвыривает на пару шагов, опрокидывает в снег колючий. Свистит над головой, жужжит противно. Снежные фонтанчики под ногами людей прыгают.
Сопротивленцы, народ хоть и необученный, сразу смекает, что лучше такое перележать. Все, как один, на землю валятся. Пятками к врагу наступающему, а головой, понятное дело, к Садовнику, который на холме ближайшем у флага вместе со старушкой дежурит. Ноги — не голова, поболят от ушибов многочисленных да перестанут. А с головой дружить надо. Совершенно некстати вспоминается сказочная избушка, которая все время к лесу передом, к путникам задом. Тоже, видать, не из глупого рода-племени.
Баобабова плюхается рядом. Неудачно набирает полный бронежилет снега. Под шквальным огнем пытается выгрести холодную массу руками, плюет на это, двигается ко мне поближе. Перекрикивает свист пуль голосом спокойным:
— Долго нам так не вылежать. Перестреляют, как курей на насесте. Надо что-то делать. Может, окопаемся, пока не поздно?
— Глубоко не зароемся, да и лопаты забыли с кладбища прихватить. В атаку надо людей поднимать.
— Что? Не слышу.
— Контузило? В атаку, говорю, надо идти. Многих скосит, но наше преимущество только в ближнем бою проявится. Иначе смерть позорная обеспечена.
Машка кивает, соглашаясь. Тщательно прицелившись, стреляет одиночным из автомата импортного прямо в загипсованную ногу Садовника. Тот смешно так подскакивает, чуть барабан пионерский не опрокидывает, но соображает, что красное пятно на гипсе не есть смертельная рана, а заранее договоренный сигнал.
Хорошо видно, как доползает он, приволакивая ногу, к старушке-смотрительнице. Как в трудной и неравной борьбе отнимает у нее древко, с трудом выдергивает его из снега, задирает высоко и машет во все стороны испачканной баобабовскими руками шторой, поднимая человеческие отряды в последнюю атаку. Ведь не зря все попадали носами к знамени. Никто потом не скажет, что не видел приказа. Первых же поднявшихся разрывает в клочья туча пуль. Падают на белый снег окровавленные бойцы. Криком заливается свалка. Гибнут те, кто оказывается самым смелым. Ползут, пытаясь укрыться за крошечными сугробами раненые. Рядом падает Монокль. В его голове несколько маленьких дырочек. И сочится из них кровь. Эх, Монокль, Монокль, как же ты так?
— … — кричит Баобабова, вставая в полный рост. Пули, словно маленькие мячики, отскакивают от бронежилета, застревают в тугих мышцах, рикошетят по чисто выбритой лысине.
О чем кричит эта высокая и сильная девчонка? Что хочет она от слабых и напуганных мужчин? Смелости? Отваги? Равноправия? Зачем пинает меня своими дурацкими, так не идущими к ее длинным ногам армейскими ботинками? Я не желторотый пацан, которого можно вот так, без всякого зазрения совести пинать. Я ведь могу и подняться. В полный рост, в полную грудь, в полные плечи. И сделать шаг вперед у меня хватит еще сил.
И шаг. И два. И три. Как генерал учил.
За мной топочут сопротивленцы. Лишившись лечащего врача и командира, они интуитивно выстраиваются длинной цепочкой за широкой спиной прапорщика Баобабовой. Приходят в себя, огрызаются на непрекращающийся автоматный шквал. Сооруженный на скорую и дурную руку лук — в нормальной обстановке вещь неприемлемая — с поставленными задачами справляется. В сторону ошеломленных Охотников летят острые кисточки, разбрызгивая краску. С тучей не сравнить, но легким облаком деревяшки березовые небо закрывают. И первые жертвы появляются в рядах противника.