Легион обреченных

Рахим Эсенов Махтумович

Дарганли невпопад заорал «ура!», на него шикнул Абдуллаев: «Балбес! «Виват» надо кричать, а ты — ура! Ты что, русским служишь?»

Ашир едва удержался от улыбки.

Кулов, обескураженный новыми событиями, спрашивал потом Таганова:

— Что делать будем? Неужели участвовать в формировании дивизии, которую бросят в бой против наших?

— Нам пока не стоит этому препятствовать, — рассуждал Ашир. — Мы поможем заварить кашу, но так, чтобы ее после расхлебывали сами фрицы и предатели... Пусть люди идут в дивизию, а мы должны сделать все, чтобы разложить ее изнутри, чтобы люди повернули оружие против гитлеровцев, перешли на нашу сторону. Нам надо постараться отобрать честных, не запятнавших себя сотрудничеством с фашизмом военнопленных,

на которых можно положиться. Тех, кто действительно хочет вернуться домой, готов своей кровью смыть позор плена... А таких много! Нужно только умело и осторожно разоблачать ложь и клевету гитлеровцев. Наше живое слово должно стать сильнее страха. Людям нужна вера в то, что их на Родине не забыли. И мы обязаны вселить им эту веру...

— И все это вдвоем? — перебил Кулов. — А не...

— Ты — газетчик, значит, политработник. Знаешь, что газету делают единицы, а читают сотни, тысячи... А двое тоже сила. Помощников себе приглядим, пропагандистов тщательно подберем. Не следует забывать, что хороших людей больше, чем плохих. Не может быть, чтобы среди военнопленных не осталось командиров, политруков, коммунистов и комсомольцев... Есть и важный фактор в нашу пользу: Красная Армия наступает, Германия скоро станет похожа на тонущее судно. Гитлеровскую камарилью уже раздражают распри среди туркестанских главарей. Мадер заваривает кашу с эсэсовской дивизией ради своей карьеры. Грызня, демагогия в стане холуев — вот что будет сопутствовать формированию дивизии. Нам это на руку. Следует использовать такую ситуацию, только бы самим не попасть как кур во щи. Погибнуть немудрено. Труднее победить. Погибнуть без толку, по-глупому равносильно предательству. Нам надо еще до победы дожить и домой вернуться.

Понятово — небольшое польское село, названное в честь князя Юзефа Понятовского, истинного шляхтича, некогда ходившего под знаменами Наполеона в бесславный поход на Россию. Немецкий разведчик не случайно выбрал это полуглухое местечко, среди живописных перелесков и всхолмленных равнин. Отсюда до Белоруссии, где народные мстители не давали покоя оккупантам, рукой подать. На партизанские базы и мирные селения и должен быть нацелен удар формирующейся дивизии, которую Мадер, не скрывая, полупрезрительно называл ДД — «дикая дивизия».

План майора начал осуществляться, и он на радостях пил еще больше. Прибывали первые «остмусульманцы». Из Луккенвальде и Берлина Сулейменов вскоре доставил сто тридцать солдат. Постарался и Дарганли — завербовал чуть побольше. Абдуллаев, Агаев, Кулов и другие офицеры штаба отправили из Варшавы и других мест четыре вагона с туркестанцами. Беспокоился о новом формировании и Фюрст, направивший в Понятово целую группу мулл, окончивших в Дрездене школу священнослужителей. В ядовито-зеленых чалмах, с отращенными бородами, в форме вермахта, упитанные и самодовольные, они не походили на измученных туркестанцев, вырвавшихся из лагерей. Этих, так называемых политических руководителей мусульман гитлеровцы лучше одевали и кормили — ведь в школу отбирали лишь бывших баев, мулл или их детей, пострадавших от Советов. Больше всего среди них сшивалось шарлатанов, рядившихся в одежды служителей аллаха, которые не знали ни одной суры из корана, но ценою предательства сумели войти в доверие к нацистам. Должность ротного муллы, как правило, совмещалась с обязанностями осведомителя.

Зная, какую ставку делали фашисты на мулл в воспитании личного состава, Таганов позаботился, чтобы деятельность священнослужителей контролировалась кем-либо из заместителей начальника отдела пропаганды. Мадер согласился с предложением Ашира и обязал его самого взять под личную опеку работу мулл.

Советский разведчик начал с того, что бегло ознакомился с картотекой на всех служителей и решил побеседовать в первую очередь с неким Эреном Атдаевым, которого на должность дивизионного обер-муллы рекомендовали Мадер и «всемусульманский

муфтий», чья резиденция находилась в Варшаве. Таганов внимательно разглядывал его фотографию. Ба, да это же старший сын Атда-бая, раскулаченного Советской властью. Ашир был наслышан о байском сынке, перед войной бежавшем в Иран, а его два брата после бесславной гибели отца, кажется, остались в Туркмении. Но знает ли он о Таганове? Правда, туркменские чекисты, отрабатывая легенду разведчика, вероятность такой случайной встречи предусматривали, хотя лучше бы она не состоялась.

Убедившись, что обер-мулле фамилия Эембердыев вряд ли о чем говорит, взвесив все «за» и «против», Ашир вызвал к себе байского отпрыска. Тот не заставил себя ждать, пришел в черной эсэсовской шинели, повязанный новенькой чалмой, неуклюже щелкнул каблуками, вытянув руку в нацистском приветствии. Сразу же заговорил с Тагановым словно со старым знакомым.

— Благодарение аллаху! — Его губы, синие и толстые, как обветренные бараньи почки, не смыкались. Даже взглядом исподлобья он походил на своего отца. — Наконец-то вижу человеческое, туркменское лицо...

— Мы с вами, кажется, никогда не встречались.

— Да, но господин Фюрст хорошо о вас отзывался. Не то что эти каторжные морды здесь. Они мне еще в Сибири осточертели.

— Неужто? — удивился Таганов, хотя знал по картотеке, что Атдаев за соучастие в убийстве братьев-хонгурцев на колодце Ярмамед был осужден и сослан в Зауралье. — А что, среди вашего брата, мулл, тоже есть... каторжане?

— Есть! Так и ждут, чтобы к большевикам переметнуться.

— Любопытно. А среди солдат?

— Сколько угодно!

— Вот уж не думал. Кто, например?

— Многих я по именам не знаю, но могу узнать. А мулл своих знаю.

— Тогда садитесь и пишите. — Таганов протянул Атдаеву карандаш, положил перед ним бумагу. — Постарайтесь никого не забыть. Это очень важно.

Когда обер-мулла закончил составление списка неблагонадежных, Таганов решил заодно проверить его познания в истории мусульманского движения.

— Словом, их всех, — Ашир ткнул пальцем в список, — можно отнести к собратьям Абу Джахла [33] ?

33

Абу Джахл — ярый противник пророка Мухаммеда, выступавший в Мекке против учения ислама.

Атдаев непонимающе уставился на Ашира, но на всякий случай кивнул.

— Я, к сожалению, не обладаю даром Бахиры [34] , — продолжил Таганов, — но могу сказать, что командование будет довольно вашим рвением, мулла-ага.

— Рад стараться, господин шарфюрер, если чем полезен. Мы, туркмены, — все братья и должны помогать друг другу, особенно здесь.

— Туркмен туркмену — рознь...

— Да, — подхватил обер-предатель, по-своему поняв реплику собеседника, — нас, туркмен, — горстка, меньше, чем других азиатов, и потому мы должны быть дружнее. Почти четверть века мы стонали под большевиками, забыли об аллахе, не могли свободно молиться. Аллах наказал нас...

34

Бахира — сирийский монах, предсказавший Мухаммеду великое будущее.

— Меня не надо агитировать, мулла-ага, — вежливо улыбнулся Таганов. — Я сам ищу, кого на свою сторону перетянуть.

— Я на вашей стороне! — угодливо сказал Атдаев, польщенный тем, что шарфюрер, немаленький дивизионный начальник, обращается к нему с почтительным «мулла-ага», хотя они почти ровесники. — Можете всегда на меня рассчитывать!

— А господину Фюрсту вы докладывали о ненадежных собратьях? — спросил Таганов.

— Еще в Варшаве. Тогда я не мог назвать поименно, обещал сделать это отсюда.