Легион призраков
Шрифт:
— Если хотя бы слово просочится наружу… — зловеще продолжал Саган.
— Я все понял, милорд, — отрезал Дайен.
Саган не стал настаивать на продолжении этой темы.
— Во всяком случае, — сказал он, — сомневаюсь, надо ли, чтобы Дикстер прикладывал руку к тому, с чем я легко справлюсь сам. Я имею в виду космоплан, не имеющий никаких опознавательных знаков и невооруженный, желательно — устарелая модель, из тех, которые межпланетные коммивояжеры использовали еще до революции.
Дайен чуть заметно улыбнулся:
— Сомневаюсь, есть ли такие в настоящее время в распоряжении у флота. Но, может быть, какое-нибудь замаскированное вооружение…
— Ваше величество, вы забыли, какой я принял обет, — перебил Дайена Саган. — Или, может быть, вы вообразили себе, что я сам забыл об этом?
Дайен на это ничего не ответил. Он молча стоял, настороженный и сосредоточенный.
Саган холодно и мрачно улыбнулся:
— Есть, однако, такая информация, которую Дикстер должен будет получать для меня. Скажите ему, что я буду держать с ним связь. — Саган устремил на короля пристальный, испытующий взгляд. — Он будет просить вашей санкции, сир. Дайте ему «добро». Вы можете безоговорочно доверять мне. Вы готовы к этому, сир? Если нет, то я ничем не могу быть вам полезен. Непрощенный брат удалится и никогда не вернется.
Дайен колебался. Он вспомнил вспышки отвергнутой Богом души этого человека. «Он снова испытывает меня, — думал Дайен, чувствуя, как обида закрадывается в его сердце. И невольно перед ним встал вопрос: — Да, он, может быть, испытывает меня, но кто испытывает его?»
— Я дам Дикстеру указание обеспечивать вас всем необходимым, милорд, — сказал Дайен.
Опустив капюшон на лицо, Командующий, теперь снова больше похожий на смиренного монаха, склонил голову в знак покорности воле короля. Дайен взялся за ручку блокировки двери и застыл от удивления, когда сильная, худая рука Сагана сжала его запястье.
— Позвольте предостеречь вас, Дайен. Отныне не прикасайтесь к гемомечу.
Дайен окинул Сагана холодным взглядом:
— Вам не стоит беспокоиться, милорд. Я сумею защититься.
— Ваш кузен вторгся в ваше сознание, Ваше величество, — сказал Саган. — А вы в его?
— Благодарю вас, милорд, за то, что вы пришли ко мне. Теперь вам пора в путь.
Монах еще ниже опустил свой капюшон:
— Да благословит и хранит Господь Ваше величество, — с низким поклоном проговорил он приглушенным голосом.
Дайен не мог бы с уверенностью сказать, было ли это благословение искренним или же оно прозвучало как горькая насмешка.
— Постойте, милорд, — остановил он Сагана, уже готового открыть дверь и выйти. — Что мне сказать архиепископу? Он будет ждать вашего возвращения. Что сказать ему?
Саган поднял голову, и его горящие черные глаза встретились с глазами короля.
— Просите его молиться за меня, Ваше величество.
Монах поклонился и вышел.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Дайен прошел несколько шагов по коридору и на повороте скрылся с глаз своей охраны. Еще несколько шагов — и Дайен остановился. Перед ним была дверь в его комнату, закрытая и опечатанная. За этой дверью его терпеливо ждала Камила. Ужин, конечно, уже остыл, но это не имело значения. Дайен все равно потерял аппетит.
Он не двигался, испытывая потребность побыть наедине с самим собой, собраться с мыслями и освободиться от волнения, вызванного полученными новостями. Он вспомнил себя, каким был в то время, когда его ранили в пылу битвы на борту «Непокорного». Сам он тогда даже не заметил, что ранен, пока кто-то не обратил внимание, что его рукав окрашен кровью.
Все время, пока он говорил с Саганом, напряжение постоянной психологической борьбы между двумя сильными, противостоящими друг другу характерами заставляло Дайена концентрироваться. Саган мог бы быстро извлечь для себя выгоду, выставив напоказ слабости позиции Дайена, без промедления одержать верх, победить и принудить младшего выполнять волю старшего.
Дайен был утомлен этой напряженной встречей, эмоционально и психологически измотан. Но в конце концов он отстоял свои позиции, прочно удержался на них и отказался отступиться от того, в чем был убежден.
«Не думаю, чтобы он уважал меня за это, — размышлял сам с собою усталый Дайен. — Не думаю, чтобы он вообще когда-нибудь уважал меня. Но почему меня так заботит, что он думает обо мне? Почему я постоянно ищу его одобрения? У меня силы не меньше, чем у него, и даже больше. Я тот, кем он хотел стать. И я достиг своего успеха мирными средствами, а не путем кровопролитной войны, на которую он толкал меня. Я надеюсь быть лучшим правителем, чем был он. Надеюсь, что и как человек превзойду его. И все же не так давно, совсем недавно мне было приятно слышать, когда он говорил мне: „Молодец, браво!“
Дайен вздохнул: «Надо будет рассказать об этом Камиле. Пожалуй, расскажу. Она никому не проговорится. Она скорей умрет, чем предаст меня. Но в таком случае я должен буду сказать ей и о моем дядюшке… — Дайен поморщился от отвращения. — Она не станет хуже думать обо мне. Это не мой грех. Мой отец скорее всего ничего не знал о том, что происходило между дядюшкой и теткой. Однако все это постыдно и низко, отвратительная штука узнать нечто подобное о своей семье. Но Саган прав».
«Никто ничего не должен знать! Ни ваша жена… ни любовница».
Одно лишь воспоминание об этом предостережении Сагана заставило Дайена вновь густо покраснеть.
Он только предполагал, что Дайен решил. Он не мог достоверно знать правду.
Дайен выпрямился, критически разглядывая свое отражение в стальной перегородке.
«Есть ли разница между твоим преступлением и преступлением твоего дядюшки»?
Дайен резко отдернул руку. Кто произнес эти слова? Саган? Или они прозвучали из глубины его души, из глубины, которую моралисты, несомненно, назвали бы его совестью.