Легион призраков
Шрифт:
Была глубокая ночь. Старинные часы на одной из башен пробили два. Эхо звона колоколов сразу же замерло в темноте. Космопорт, хотя и ярко освещенный, был тих и спокоен. Здесь не ожидали ничьего прибытия и ничьего отлета до наступления утра. Саган обходил освещенные места с краю, чтобы не попадаться на глаза ночному охраннику, который заболтался с одним из рабочих, наводивших на космодроме чистоту и порядок.
Многочисленные дорожки и аллеи вели от космодрома к зданиям Академии. Часть этих дорожек и аллей была проложена давно, а часть — совсем недавно, во время строительства и реконструкции, начатых под покровительством нового короля. Саган остановил свой выбор на одной из старых дорожек, по которой он мог брести, не думая о том, что здесь ему помешают, брести по следам хрупкой и заносчивой юности, проведенной в этих местах каких-нибудь тридцать лет назад.
Студенческий городок казался безлюдным. Опустели учебные аудитории и залы, за их окнами царила темнота. Саган хорошо видел перед собой дорожку, по которой шел. Стоящие вдоль дорожки на равных расстояниях друг от друга фонари бросали на нее круги света. В ясной ночи мерцали звезды. Прогулка Сагана не была бесцельной. Он знал, куда идет, хотя цель его пути и находилась в одном из новых зданий. Саган заранее, со свойственной ему прозорливостью и умением планировать свои действия, изучил схему размещения построек на землях, отведенных под Академию, и определил маршрут, следуя которому он должен был достигнуть своей цели. Он шел сейчас мерным, спокойным шагом, и мысли его тоже текли спокойно и неторопливо.
Саган был зол, и направлена была его злость на Дайена. «Почему Дайен недооценивает опасность, серьезнейшую опасность, которая ему грозит? Которая грозит нам всем?» — думал Командующий.
— Конечно, я вовсе не рассчитывал на то, что ты без предупреждения нападешь на Валломброзу и разгромишь ее, — сам с собой размышлял Саган. — Я знал, когда предлагал тебе свой план, что ты отвергнешь его… как ты и должен был бы сделать, — немного неохотно признал Саган. — Хотя это было бы так просто. Взорвать бомбу там, где, по всем расчетам, находится необитаемая часть галактики. А людям внушили бы, что ты действуешь так, чтобы избавить галактику от ужасного оружия. Внешне ты явился бы для всех спасителем мира.
Нет, Дайен, я не предполагал, что ты выберешь легкий путь. Я был бы разочарован в тебе, если бы ты сделал это.
Тень мрачной улыбки промелькнула на губах Сагана.
— Но ты должен был взять у меня Звездный камень. Ты должен был взять его три года назад, когда я впервые предложил тебе это. Ты должен был взять его сейчас. Твой отказ глуп, мой король. Нелогичен. Непрактичен. Все это очень хорошо для короля, который должен держать в одной руке оливковую ветвь, но в другой руке он должен держать стальной клинок.
Три года прошло с тех пор. Тогда над могилой Мейгри он предложил Дайену Звездный камень.
Саган пытался вспомнить те слова, которые сказал ему тогда король, и не мог. Время остановилось для Дерека Сагана в тот миг, когда он смотрел в глаза Мейгри и видел в них только холодное отражение звезд. То, что происходило с ним после этого, осталось в его памяти короткими, яркими вспышками боли и страдания. Все остальное терялось во мраке, хаотической буре агонии, горя и в безмолвной, звенящей тишине. Он вспомнил, как предложил Дайену Звездный камень и как Дайен отказался принять его. Но что сказал тогда Дайен, как объяснил он свой отказ — все это стерлось из памяти Сагана.
Король оставил Сагана наедине с умершей. Опустошенная душа Дерека покорилась его телу и рассудку. Он сражался против коразианских полчищ, пытаясь вернуться в свою галактику, сражался блестяще — или только предполагал, что так оно и было, — просто потому, что иначе не выжил бы. Был ранен — тяжело, как потом говорили ему. Сам он не знал, не помнил этого.
Тот, кто нашел его тогда, был брат Мигель, и они оказались спасителями друг для друга. Единственный оставшийся в живых после заговора Абдиэля, направленного на то, чтобы поймать Сагана в западню, брат Мигель видел своих братьев, убитых руками послушников ловца душ. Брат Мигель избежал гибели только благодаря счастливой случайности и, пораженный ужасом, укрылся среди могил, где его и обнаружил брат Фидель.
Фидель вернул брата Мигеля к жизни, когда брат Мигель находился на грани потери рассудка. Фидель напомнил брату Мигелю, что его вера должна искать опору в Боге. Окрепнув немного, брат Мигель нашел в себе силы покинуть наконец то место, где он скрывался. Он обнаружил опустевший монастырь, его окружали лишь призраки погибших товарищей.
Потрясенный и неприкаянный, Мигель бродил по пустым залам, завидуя мертвым и казнясь тем, что остался жив. Он не мог никуда уйти, потому что от монастыря до ближайшего города было очень далеко, а атмосфера планеты была губительна для тех людей, которые рискнули бы пуститься в путь без кислородных аппаратов. Такие аппараты в монастыре имелись, но брат Мигель, никогда прежде не пользовавшийся ими, очень смутно представлял себе, как с ними обращаться.
Этот юный брат мог бы легко впасть в безумие, из которого он совсем недавно был спасен, если бы за стенами монастыря не потерпел аварию космоплан.
Шум и отблески огня заставили Мигеля броситься к одному из окон. Он увидел горящий «Ятаган», увидел чей-то силуэт, черный на фоне пламени. Человек прошел, шатаясь, несколько шагов и упал.
Все мысли Мигеля о себе самом отступили в тень и исчезли при виде раненого. Их вытеснила необходимость оказать раненому помощь, спасти его. Мигель с трудом надел дыхательную маску, моля Бога, чтобы он научил его, как пользоваться ею. Благодаря ли вмешательству Бога или инструкции, отпечатанной сбоку на кислородном резервуаре, Мигель сумел действовать в непригодной для дыхания атмосфере. Он даже не забыл при этом захватить еще одну кислородную маску для пострадавшего пилота.
Сначала он нес раненого на руках, а когда сил уже не хватало, волочил по земле, но добрался с ним до самого аббатства. Оба они были в безопасности, когда космоплан взорвался, превратившись в огненный шар.
Мигель не знал, кто был этот пилот, и так никогда и не узнал правды. Он думал, что раненый обречен на смерть. Брат Мигель не был врачом, но работал в лазарете, и за раненым он ухаживал, используя все свои познания в медицине и молясь, чтобы Бог ниспослал больному исцеление.
Усилия Мигеля увенчались успехом, и в тот день, когда болезнь его пациента отступила, он открыл глаза и удивленно оглянулся вокруг, брат Мигель понял, что спасен не один, спасены два человека. Он опустился на колени, рыдая и шепча: «Слава Богу».
Впоследствии брат Мигель говорил брату Фиделю — после возвращения того из загадочного путешествия, — что первые слова, которые произнес, очнувшись, пилот, были эхом слов самого Мигеля: «Слава Богу».
Это было, наверное, к лучшему, что брат Мигель от радости не заметил, каким тоном произнес эти слова очнувшийся пилот, и не обратил внимания на сарказм в голосе своего пациента и на то, что не благодарил он Бога, а укорял.
Всего несколько недель спустя Дерек Саган, стоя на коленях у могилы своего отца, принял решение служить Богу. Тогда же он решил, что должен искупить свои грехи, грехи гордыни и самонадеянности, принести покаяние за то, что он, простой смертный, осмелился счесть себя посвященным в предначертания Бога, осмелился действовать именем Бога, решая, кому жить, а кому — умереть.