Легкий завтрак в тени некрополя

Грошек Иржи

Само собой разумеется, что мы с Валерией находились в оппозиции по отношению ко всем остальным женщинам в радиусе ста километров, если измерять от центра дядюшкиного поместья. Кухарке не нравилось наше поведение; няня маленького Брюта осуждала нашу мораль; экономка не разделяла наших взглядов, а бараны просто разбегались, если Валерия пинала их ногами. Только дядюшка поддерживал с нами нейтралитет, когда редко бывал дома. Все его попытки призвать нас к порядку разбивались о слова Валерии «я тебе не жена» и мои слова «я тебе не племянница». Дядюшка озадаченно выпивал стаканчик красного вина и спрашивал: «А кто же вы?» Мы с Валерией смотрели друг на друга и отчаянно хохотали. Какие глупые вопросы задают эти мужчины! Мы ветер в поле; мы блеск в ваших глазах; мы солнечный зайчик, озябший в непогоду; мы звенящая пустота, когда нас нет рядом; мы лунное затмение

у чертей; мы ходячие метаморфозы; мы первые и мы последние… А дядюшка смотрел, как мы смеемся, и приговаривал: «Семь лет и двадцать семь лет – и ни-ка-кой разницы».

После завтрака Валерия выходила прогуляться. «Кыш-кыш, – отгоняла меня невозможная Валерия, – кыш-кыш, мелочь! Дай мне побродить в одиночестве». Тогда я делала вид, что отправляюсь по своим делам в другую сторону. Обегала вокруг дома и торопилась следом, чтобы не упустить Валерию из виду, но не попадаться ей на глаза. Проселочная дорога крутилась среди виноградников, редкие крестьяне приподнимали соломенные шляпы и тоже делали вид, что здороваются с Валерией, а на самом деле бурчали себе под нос: «Ах ты заезжая, городская штучка». Я кралась за Валерией по кустам и все слышала. Но Валерия не обольщалась по поводу местных жителей – она ослепительно улыбалась. И отвечала так же тихо: «Здравствуй-здравствуй, мешок картошки!», или «Привет-привет, старая кочерыжка!», или что-нибудь похуже…

Нагулявшись, Валерия останавливалась посреди дороги и громко рассуждала: «И где же эта мадемуазель Берта?.. Какие чудные цветочки растут повсюду! Жаль, что Берта их не видит… Эта невозможная Берта, наверное, отправилась на скотный двор, чтобы повиснуть на рогах у коровы!..» Тут я начинала в кустах хохотать и подпрыгивать, Валерия брала меня под мышку, и мы возвращались домой, передразнивая друг друга. Я изображала, как Валерия говорит «ку-чу-рыш-ка!», а Валерия – как я крадусь по кустам…

Маленький Брют продолжал расти, и, когда меня осенью провожали в Англию, он уже держался за дверной косяк и улыбался двумя передними зубами…

«We-e don’t need no-o education!!! – приблизительно так я заявила дядюшке и Валерии. – Не надо нам никакого образования!!! Ни в Англии, ни во Франции, ни вообще!» Валерия тут же меня поддержала. «Хэ-эй, тичер!!! – пропела Валерия, обращаясь к дядюшке. – Дайте нам прутики, мы пойдем пасти коров! И сегодня, и завтра, и всегда!» Такая перспектива меня тоже не устраивала, тем более что Валерия предлагала пасти коров в обнаженном виде – «как две дикарки». «И завлекать заезжих рыцарей естественными прелестями! Милыми и необузданными!» Мы должны были выбросить все «волшебные» баночки Валерии, все платья и чулочки и прыгать перед «рыцарями» с голой попой. А если у нас будут спрашивать, как проехать на Лазурный берег, отвечать только «ме-е-е!» и «бе-е-е!» – из вредности. Потому что нас никто на Лазурные берега не приглашает, потому что нам некогда, потому что мы пасем коров… Все это было, конечно, увлекательно, но обидно. Даже маленький Брют смеялся, сидя на руках у няни. «Хотелось бы посмотреть, – сказала я маленькому Брюту многозначительно, – что с тобою будет в семь лет…» Вздохнула и согласилась ехать в Англию. Тем более что Валерия когда-то получила начальное образование там же, в частном интернате. «Нет, – рассмеялась Валерия, – как правильно надевать трусики, я догадалась сама. Теперь пасу твоего дядюшку, хотя рассчитывала на большее. Постарайся избежать моих ошибок…» Однако, на мой взгляд, невозможная Валерия была идеальна, и, если для этого необходимо девять лет просидеть на острове, как Симеон Столпник, – я готова. «Не плачь, – попросила меня Валерия. – Время пролетит быстро. Я буду тебе писать. Прямо сейчас и начинаю…»

«Милая мадемуазель Берта!

Предыдущую строчку можешь показать своим воспитателям, а все остальное прочти сама…

Твой дядюшка сделал мне тысяча первое китайское предложение – „руки и сердца“. Ни там, ни там я по-прежнему не нашла ничего интересного… Тогда он окончательно распоясался и принялся утверждать, что без какого-то паршивого замужества я не могу считаться твоей родственницей. Представь себе – какая наглость! Я возразила, что все женщины на земле – это родственницы и нечего твоему дядюшке лезть в чужой монастырь со своим уставом. Он не понял! Хотя, как ты видишь, я все объяснила правильно. В дядюшкином уставе записано, что „каждая женщина обязана выйти замуж…“, а в нашем добавлено – „…при необходимости“. Вот этого я и не вижу – необходимости выходить за твоего дядюшку…

Бог с ним, с дядюшкой,

перейдем к главному… У нас будет бассейн возле дома! Его уже копают… За время твоей учебы я решила переоборудовать все поместье. Мне надоело слушать про масло оливковое и прованское, что, впрочем, один черт! Я ободрала плюшевые обои в гостиной до половины – пусть твой дядюшка поживет в этом свинарнике, если он не понимает, что жил в нем всю свою жизнь!.. Словом, на следующей неделе мы едем в Марсель, где я выберу подходящие обои. Для гостиной, для ванной, для туалета и для коровника… И приглашу архитектора и бульдозер… С архитектором затею роман, а с бульдозером – сровняю все до основания… Как ты понимаешь, милая Берта, планы у меня обширные, и слава богу, что твой дядюшка ни о чем не догадывается… Ведь женщине стоит только начать, а дальше – сам дьявол ее не остановит. Приедешь на каникулы – не узнаешь дядюшкино поместье. Если будут у тебя дополнительные фантазии по поводу переустройства жизни – обязательно поделись.

Маленький Брют дорос до ручки, если измерять его по дверному косяку. Скоро тоже отправится в Англию, где сделают из него законченного джентльмена. На основании „дядюшкиного устава“. Быть может, я немного мужененавистница, но самую малость. „Если ждать, пока мужчина прочтет в ресторане меню от корки до корки, можно состариться и помереть с голоду“. Ведь этой мысли недостаточно, чтобы меня сожгли на костре как ведьму? Просто я считаю, что у нас своя жизнь, а у мужчин своя. Но поскольку время от времени мы с ними соединяемся и доставляем себе маленькие удовольствия, приходится с мужчинами мириться как с неизбежностью… Твой дядюшка – мужчина, маленький Брют – мужчина, и, если мы не будем с тобою заодно, они нас сожрут по своим правилам. Вместе с чулочками… Извини за подробности…

Твой дядюшка разговаривает с маленьким Брютом как с идиотом – вот не повезло парню. А может быть, так и надо воспитывать подрастающих мужчин? Не знаю, никогда не ощущала себя мальчиком, даже в прошлой жизни… С тобою, Берта, у меня не было никаких затруднений. Я больше чувствовала – что нужно тебе сказать, чем понимала – что тянет меня за язык…

Твоя невозможная Валерия».

Двенадцать лет пролетели мгновенно. Все письма Валерии слились в одно письмо…

«Вот как? – удивилась Валерия. – Ты уже вернулась? А я бы продолжала шляться по английским кабакам…»

За эти годы, под легкой рукой Валерии, наше поместье буквально преобразилось. «Свинарник, облицованный мрамором». Валерия пренебрежительно разводила руками. По мнению Валерии, нашему «свинарнику» не хватало стиля. «Это как вечерние духи рано утром, – говорила Валерия. – Вроде бы и запах приятный, а тяжеловато… Нельзя ли вырубить к чертовой матери вон ту оливковую рощу?» Дядюшка отвечал, что «роща – источник нашего процветания». «Очень жаль, – заявляла Валерия, – что у нас такой источник. Биржевые акции выглядят намного лучше. Не заслоняют панораму и не пахнут маслом». Валерия говорила так специально, чтобы позлить дядюшку. Она не считала нужным с ним что-нибудь обсуждать серьезно. «Запомни, Берта, – говорила Валерия. – У женщины должен быть прочный фундамент в виде собственных сбережений. А воздушные замки можно строить на сбережениях мужчин». Она приводила мне десятки примеров, когда «играем вместе, а шарик круглый. Ставим на красное, а выпадает черное… Мужчина пускает себе пулю в лоб, а женщина уезжает из казино на такси». Валерия разглядывала свой маникюр и добавляла: «В любой ситуации у женщины обязательно останется какая-нибудь мелочь – на такси. Не знаю, откуда она берется, но в сумочке непременно что-то есть. Открой сумочку и посмотри внимательно…»

У дядюшки появилась странная привычка разгуливать вокруг дома и заглядывать в окна. «Дядюшка, не вытаптывай нам розы!» – предупреждала Валерия. Она занимала центральное место в гостиной и наблюдала, как перемещается дядюшка. С небольшими интервалами дядюшка появлялся либо здесь, либо там. Постукивал пальцем по стеклу, смотрел на нас и улыбался. «Как ты думаешь, Берта, зачем он это делает?» – спрашивала Валерия. Я предполагала, что дядюшка играет в кукольный домик. Ему кажется, что тут могут жить только фарфоровые куколки. «Тогда мне нравится эта игра, – одобрительно кивала Валерия. – Если дядюшка не хочет поджечь дом». «Сельский, двухэтажный, живописный», – добавляла я. Валерия морщилась, словно от зубной боли. «Кое-кому, – намекала Валерия, – после аристократической Англии может нравиться деревенский стиль… Мне же хочется, наоборот, заасфальтировать гостиную. И поставить везде указатели: „До ванной осталось триста метров“».