Лекарь
Шрифт:
«Так что вы хотите от меня? — как можно нейтральнее поинтересовался я, тщательно скрывая подступающую панику, — для чего вы пригласили меня сюда?»
Представитель науки важно поднялся со своего кресла и сложив на груди руки, со значением произнес:
«Мы хотим, чтобы вы сотрудничали с нами, уважаемый Прохор Степанович. Ваши знания ценны и необходимы, и будет жаль в одночасье лишиться их обладателя. Мы не принуждаем вас, ни в коем случае, однако все же хотим услышать внятный ответ!»
Возможно, случись эта встреча полмесяца назад, я радостно отказался бы от сомнительного сотрудничества и получил бы пулю в лоб. Ну или
Научный червь счастливо заулыбался и тут же всунул мне под нос отпечатанные листочки, предлагая скрепить соглашение подписанием документа.
Усталость, неопределенность, внезапность аудиенции, закончившейся откровенными угрозами, а также страх за Женьку, сделали меня сговорчивым, и я без промедления подписал все, что так заботливо подсовывалось мне под руки.
После завершения организационных процедур, нас двоих проводили вдоль темного коридора до невзрачной двери, тщательно спрятавшейся среди бесконечных кабинетов. Вопреки моим предположениям о новой встрече с представителями властных и значимых, за дверью нас ожидали две узкие койки, пара тумбочек и прикрученный к стене телевизор, смотревшийся сейчас совершенным анахронизмом. Плазменные панели давно вышли из употребления и были заменены информационными браслетами, транслирующими новости прямо в мозги. В этой скромной келье нам предстояло теперь проводить свободное от сотрудничества с научным миром время. Какая роль во всем этом отводилась моему Женьке, я не мог даже предположить. Вряд ли его знания как-нибудь пригодятся в разработке нового препарата. Я устало опустился на койку и вопросительно поглядел на брата, ожидая его реакции на происходящее. Тот только молча рассматривал унылые стены и изредка встряхивал отросшими кудрями, отгоняя скорбные мысли.
«Ну теперь у нас есть ночлежка, — невесело усмехнулся он, наконец-то отыскав в ситуации единственный плюс.
Первые несколько дней нашего пребывания в вынужденном заточении нас никто не беспокоил, с расспросами не лез и у нас появилась возможность наконец-то отоспаться в нормальных условиях, не опасаясь нападения и арестов. Я отыскал в комнатушке душевую комнату и сортир, и был почти счастлив, возвратив себе прежний человеческий вид. Взамен наших обгрызенных вонючих лохмотьев, научное сообщество подарило нам зеленые лабораторные костюмы, а тяжелые неудобные ботинки заменили прорезиненные тапки тошнотворного бирюзового цвета. Женька только усмехался, оглядывая свою тощую зеленую фигурку в зеркале душевой.
«Я смотрюсь в этом наряде как маугли, — продемонстрировал он свою начитанность, — я совершенно не имею представления, в качестве кого я выступлю в этой лаборатории. С химией у меня проблемы, биологию я знаю в рамках школьного курса, а с врачебной практикой знаком только по составлению смет для мед оборудования»
Последнее заявление Женька сделал едва слышно и тяжело вздохнул.
Через неделю на нашем пороге возник тот самый хозяин кабинета и впервые за все время счел нужным представиться. Как оказалось, звали его Иван Иванович Свиридов, он являлся главным научным сотрудником и как раз руководил разработкой новых препаратов по восстановлению человеческой популяции. Он весьма любезно проводил нас в лабораторию, где отныне мне предстояло трудиться на благо отечества. Никаких денежных вознаграждений сотрудникам не полагалось, научное сообщество обеспечивало их всем необходимым и не пускало даже за порог суперсекретного учреждения. Видимо степень секретности разработок превышала все допустимые нормы, раз ежедневно каждый из лаборантов сканировал свою рожу перед тем, как покинуть рабочее место и отправиться в личный бокс.
Иван Иванович, озадачивая меня должностными поручениями, не забывал воспевать оды в мою честь, однако серьезных заданий не доверял. В мои обязанности входило наблюдение за работой приборов и аккуратное занесение показателей в соответствующий журнал. Всем этим мог без труда заниматься какой-нибудь выпускник биофака, но господин Свиридов упрямо желал видеть только мою персону и настойчиво удерживал меня в лаборатории, щедро ссыпая разного рода необременительные задачи.
В один из таких дней Иван Иванович решил внести приятные перемены в мои однообразные задания и вызвал меня в свой кабинет.
«Присаживайтесь, Прохор Степанович, — предложил он, в этот раз обходясь без привычных хвалебных песен. — у меня к вам серьезный разговор.
«Наконец-то, — пронеслась в голове быстрая мысль, и я приготовился к долгой научной беседе. В ее ходе выяснилось, что влиятельные и значимые люди в костюмах вывели формулу противоядия, приняв за основу мои скоропалительные разработки, с которыми я имел неосторожность засветиться в научном столичном Центре. Однако эта формула показалась сотрудникам центра немного недоработанной, и они не придумали ничего интереснее, как заставить меня ее усовершенствовать.
«Понимаете, — проникновенно растекался мыслью мой научный руководитель, — мы до конца не изучили поведенческие реакции диких тварей и поэтому вынуждены перестраховываться. Необходимо ввести в препарат компонент, притупляющий принятие волевых решений…»
Господин Свиридов еще очень долго рассуждал о обновлении препарата, а меня не покидала мысль о той самой программе избранных, о которой неслось со всех перекрестков.
«По сути, эта программа еще находиться в разработке, — доверительно сообщил Свиридов, наплевав на секретность и конфидециальность, — ее еще нет, но руководство требует немедленного ее введения. Мы зашли в тупик, Прохор. И вы обязаны нам помочь.»
Выслушав сладкоголосого руководителя до конца, я пришел к выводу, что перед научным сообществом стояла задача подколоть тварей противоядием, которое, вернув им человеческий облик, превратит их в послушное быдло, без желаний и воли. Своих мозгов у разработчиков смелых проектов не хватало, а идея нравилась, поэтому они решили привлечь сторонних лиц, то есть меня. Видно начальство жало на все педали и крутило гайки, раз любезный Иван Иванович рискнул пойти ва-банк, раскрывая карты. Это обстоятельство настораживало, но я решил подыграть и прикинулся ура-патриотом.
«Если такая разработка способна вернуть человечество к прежней, спокойной и размеренной жизни, — проникновенно спел я, — я готов, разумеется!»
С этого дня Иван Иванович распахнул передо мной двери самой секретной лаборатории из всех секретных и дал зеленую улицу. Я не разделял его идейные взгляды, считая их варварскими, но старательно делал вид, что полностью погружен в создание нового компонента. Свиридов, видя мое усердие, часто интересовался ходом работы и подгонял меня, требуя конечного результата.