Лекарь
Шрифт:
Глава 15.
В свое предыдущее воплощение я был лишен возможности по достоинству оценить всю степень уродства моего обновленного облика, поскольку вместе с привычной привлекательностью во мне растворилось умение анализировать и наблюдать. Тогда снисходительная природа оставила в мое распоряжение самые низменные инстинкты и этим, вероятно, спасла меня от полного помешательства. Мое второе преображение позволило мне в полной мере насладиться ситуацией и впасть в безграничное отчаяние. Мой рассудок, аналитические способности, моя память и научные знания остались при мне, я лишился только привычного облика и дара человеческой речи. Кроме явных социальных проблем и бытовых неудобств, мое спонтанное обращение рождало еще одну, саму главную тревогу. Облик твари мог вызвать у Женьки самые разные реакции и стремления, вплоть до желания моего физического уничтожения, поэтому моей первостепенной задачей становилось налаживание дружеских контактов. С этим выходили сложности. Настороженный Дергачев никак
Мой новый образ почему-то мешал мне совершать ставшие привычными пешие прогулки по острову. Я панически боялся покидать спасительные стены домика, при этом осознавая, что на пустынном острове некому оценить мою обретенную красоту. Мое добровольное затворничество продолжалось ровно до того дня, когда перепуганный Женька растолкал меня и сообщил о прибытии фанатичного Захара и его коллег. За все время пребывания на острове, ни я, ни Женька ни разу не задавались вопросом, а кто же собственно такой, этот неведомый Захар. У меня, разумеется, рождались некоторые версии, имеющие как откровенно криминальную основу деятельности загадочного парня, так и подчеркивающие его несомненную принадлежность к тайному научному ордену, призванному избавить мир от скверны. Но, по независящим от меня причинам, ни одну из них я внятно озвучить не мог, продолжая визжать и скулить, нагнетая тоску на своего соседа по хижине. Женька своими соображениями не делился, озабоченный более насущными проблемами. Находясь в моем непрезентабельном обществе, несчастный брат совсем перестал спать, целыми ночами вглядываясь во тьму и прислушиваясь к звукам. Я, как мог, внушал Женьке, что совершенно безопасен, а когда однажды утром увидел неподдельное беспокойство на его осунувшейся рожице, мое сердце сделало скачок, и я пообещал себе выполнить любое его требование. От меня требовалось всего ничего — как можно быстрее скрыться с глаз одержимого борца с мне подобными. Остров не баловал изобилием мест, где можно было надежно укрыть мое внушительное тельце, и мне пришлось приложить некоторые усилия, чтобы за пару минут придумать себе убежище. Единственным подходящим местом на всем острове я посчитал старый маяк, давно переставший выполнять свои прямые функции. Ужом выскользнув через крохотное окошко, о назначении которого я мог только догадываться, я опрометью бросился к старинной башне, молясь про себя, чтобы Женька как можно дольше продержал за приветственными речами нетерпеливого Захара. В заброшенной башне было темно и сыро. Мне удалось втиснуть свою монструозную тушу в некое подобие предбанника и замереть в неподвижности, прислушиваясь к внешним звукам. Помимо фантастического уродства, мое тело приобрело по-настоящему звериное чутье, позволяющее на значительном расстоянии расслышать оттенки милой беседы, завязавшейся между хозяином и гостями. О причине появления Захара я догадался уже в момент пробуждения и был несказанно рад, что его визит не продлится слишком долго. Вероятно, революционно настроенного Захара удовлетворил правдоподобный Женькин рассказ о моем досуге, и когда катер скрылся с глаз, я решил приготовить Женьке сюрприз. Проторчав в тесной сырой башне до обеда, я, согласно озвученной версии, появился в поле зрения потерянного приятеля ровно в полдень. Женька действительно, удивился, но только не моей пунктуальности, а моей способности остаться живым после визита столь категорично настроенных вояк. Теперь неоспоримая принадлежность Захара к силовым структурам не вызывала сомнения, но и не радовала. Мне действительно предлагалось мало шансов спастись, как оставшись на острове, так и покинув его пределы. Верный Женька готов был составить мне компанию в любом начинании, однако я не был готов подвергать его очевидному риску. Я мог бы временно «погибнуть», утонув в бушующих волнах, и тогда фанатик Захар увез бы Женьку на большую землю, оставив меня в покое. Я даже попытался донести до приятеля эту самую справедливую мысль, но Женька так ничего и не понял из моего непрерывного пищания. Беспокойный брат до самой ночи бормотал мне о необходимости покинуть остров, о полной неспособности исполнить задуманное, и в каждом его слове звучало отчаяние. Мое обострившееся зрение позволило мне рассмотреть на расстоянии нескольких километров очертания другого похожего острова, по всей вероятности, такого же заброшенного и необитаемого. Я несколько раз протягивал кривую клешню, ставшую моей правой рукой, в направлении новой находки, однако туповатый приятель, только качал головой, тяжело вздыхал и хлопал глазами, выражая полную покорность судьбе и непонимание. Пока сумерки полностью не погрузили остров во тьму, мы с Женькой обменивались тоскливыми взглядами, не находя общего языка и теряя нить беседы. Мое почти звериное обличие обнаружило в себе еще одно преимущество. В отличие от абсолютно продрогшего Женьки, одетого в не продуваемую дорожную робу, я совсем не чувствовал холода. Если бы не вынужденная необходимость спасать приятеля от неминуемого обморожения, я мог бы проторчать на берегу до рассвета. Однако Женька сам предложил мне укрыться в доме.
«Ты совсем замерзнешь, Тихон, — обеспокоенно проговорил он, бросая на меня смущенные взгляды, — тебе нужно подобрать
Женькины хлопоты вызвали у меня искренний здоровый смех, выразившийся в виде дружеского повизгивания и взрыкивания. Приятель резко замолчал и, не говоря больше ни слова, направился к дому, снова расценив мои эмоции как проявление угрозы.
Захар обещал вернуться на остров через несколько дней, однако с первыми лучами нового дня на горизонте вновь замаячил его приметный катер. Я увидел его первым, поскольку в эту ночь так и не смог сомкнуть глаз, терзаясь нерадостными мыслями. Обострившееся чутье подсказывало мне, что за высокими идеями Захара все же скрывается что-то незаконное, хоть и вполне легальное. Структуры не станут тянуть и уничтожат все следы своей благой деятельности в короткие сроки. Опасения подтвердились скорой встречей. В этот раз пришла моя очередь будить измотанного переживаниями Женьку, чтобы сообщить ту же новость. Женька подскочил, в считанные секунды приходя в себя и горестно закачал головой, сокрушаясь о неминуемом финале.
«Что будем делать, Тихон? — пробормотал он, — Захар одержим, он не станет слушать мои заверения в твоей покладистости и мягкости нрава. Для него не существует злых и добрых тварей, для него они все равны. Думай, Тиша, у нас есть несколько минут.»
Я решил не дразнить одержимого Захара своим грустным видом и спрятался в доме, отправив Женьку встречать надоевших гостей.
В этот раз Захар приехал тоже не один, но прихватил с собой немного поменьше сопровождающих. Вместе с ним на берег сошли двое верзил, одетых с пролетарской небрежностью и щегольским шиком. В первую минуту мне показалось, что они оба обнесли магазин модной одежды, по пути заглянув в бутик «Все для работы на городской свалке». Вдоволь налюбовавшись на стиль и имидж вновь прибывших, я решил все же прислушаться к их беседе. Захар был немногословен и менее любезен, чем в первую встречу, а его сопровождающие и вовсе обошлись невнятными приветственными жестами.
«Собирайтесь, Евгений Викторович, да поживее! — донесся до меня знакомый голос Захара, — у нас к вам несколько вопросов, но их мы зададим вам немного позже. И скажите Прохору Степановичу, чтобы поскорее возвращался со своих утренних прогулок. С ним мы тоже желаем побеседовать!»
Сейчас об интонацию любезного Захара можно было сломать ногу, насколько жестко прозвучали его слова про Прохора Степановича. Женька что-то пробормотал ему в ответ, но мне было все равно, что именно хотел поведать ему мой друг. У меня не было желания вести беседы с Захаром, а в такой тональности особенно. Я подумал, что не нужно никуда ехать, раз можно послушать страшные вопросы прямо сейчас. Не придумав появления торжественней, я без затей вышел на ступеньки и со всей любезностью поклонился ошарашенному гостю. Захар быстро взял себя в руки, но я успел заметить полное смятение, украсившее его перекосившуюся рожу.
«Кто вы? — от неожиданности заговорил с тварью на «Вы» обычно нетолерантный Захар, — что вы делаете на острове и как сюда попали?»
Я с удовольствием удовлетворил бы его любопытство, подробно ответив на каждый из его вопросов, однако из всех слов, доступных мне прямо сейчас, было слово «уууй». Оно не отражало в полной мере моего отношения к Захару и его приспешникам, но немного добавляло оттенки. Им я и воспользовался, пытаясь завести беседу. Женька только ахнул, а Захар изумленно уставился на моего приятеля.
«Что это такое? — едва сдерживая гнев, поинтересовался он, — вы скрыли от нас важную информацию, не поставив в известность о наличии дикой твари на острове. Где Прохор Степанович?! Что тут вообще происходит?! Вы поддерживаете с тварями контакт?!»
Формулировки вопросов наводили на мысль о всемирном заговоре, в котором Захар подозревал растерявшегося Женьку.
Женька покачал головой, видимо собравшись рассказать всю правду, но я опередил его, грозно клацнув зубами. Захар, растеряв весь апломб, рванул к катеру, возможно, чтобы вернуться обратно к нам, прихватив какое-нибудь устрашающее оружие, а возможно, чтобы покинуть опасный остров навсегда. Я не дал возможности довести любую задуманную Захаром идею до финала, рывком запрыгнув ему на плечи и сбив его с ног. Это получилось у меня неосознанно, видимо дремавшие твариные инстинкты все же подняли во мне голову. Сопровождающие только успели невнятно крякнуть, видимо доказывая свою готовность сложить головы за общее дело. И я охотно предоставил им эту возможность, свернув им их бесполезные шеи в считанные мгновения. Таким образом, за последние десять минут у нас с Женькой появилось три трупа, призрачная надежда покинуть ненавистный остров на катере, и абсолютно реальная возможность провести в тюрьме остаток бесконечной жизни.
Мой покойный старший брат всегда осуждал меня за неспособность продумывать до конца свои решения, действия и поступки. Возможно, окажись Филипп сейчас рядом с нами в эту минуту, он в который раз убедился бы в своей правоте. Я растерянно смотрел на учиненный бардак и мучительно долго соображал, как теперь выкрутиться из глубокой жизненной передряги без потерь. На катере, судя по всему, оставалась команда, а с большой земли наверняка отслеживались все перемещения по высокочастотным картам. Беззвучно и незаметно скрыться с места преступления никак не получалось, и я откровенно загрустил.
Замерший в неподвижности Женька, только вращал глазищами, не находя слов. Когда слова все же нашлись, он первым делом негромко выругался, а после пробормотал, не сводя взгляда с валяющихся на берегу борцов за общее дело:
«Тиша, когда я предлагал тебе подумать, я немного не это имел в виду.»
Я не стал дальше выслушивать осуждения чрезмерно правильного брата, галопом рванув к катеру. Мне нужно было убедиться в точном количестве свидетелей моей несдержанности. К моему несказанному удивлению, свидетелей не оказалось вовсе. На борту утлого суденышка не оказалось ни капитана, ни многопрофильного матроса, ни остальных членов группы поддержки. Катер был пуст и необитаем. Я обежал все закоулки, заглянув даже в трюм и сортир, и, не обнаружив никого, с борта сделал Женьке знак рвать когти.