Лекарство от любви
Шрифт:
На самом деле он не умел стрелять из лука и предпочел сделать противоположное — на всякий случай вывести оба лука из строя, перерезав тетивы валявшимся рядом с ними мечом. Затем он заметил, что черноусый солдат еще жив (кровь все текла из его горла и из открытого рта, выливаясь на подбородок и сразу же смешиваясь с дождевой водой, глаза смотрели на Кая с тоской и ужасом), и нанес ему удар милосердия мечом в грудь. Широкое лезвие вошло в тело не так легко, как узкая шпага; Каю, сидевшему на корточках, пришлось навалиться на меч, прежде чем дрожь агонии прекратилась вместе с последним сгустком крови, выплеснувшимся изо рта. Бенедикт проверил капрала, но тому подобная помощь уже не требовалась. Кай с сожалением вытащил из рук мертвеца измятую, грязную и мокрую карту, о которой вспомнил только сейчас; изображение на ней уже частично размылось, и Кай сильно сомневался, что от нее еще будет прок, но все
Плащ Кай все же бросил — как не стал облачаться и в перепачканный грязью и кровью плащ черноусого. Бросил он и все оружие, включая саблю и исключая только шпагу. Затем он завернул за выступ скалы, из-за которого появился Штурц. Там обнаружилось нечто вроде довольно широкой проплешины среди камней, на которой помешалась маленькая, хотя и высокая палатка (в ней можно было стоять или сидеть, но вряд ли лежать) и мокли под дождем две стреноженные лошади. Вероятно, на одной везли всю поклажу, а на другой ехал капрал — или же она была нужна на случай, если понадобится срочно отправить одного из солдат с донесением. Обе действительно оказались кобылами. Кай подумал, что, если он тщательно замотает руки какими-нибудь тряпками — а заодно и лицо, с которого срываются и падают капли дождя — то, возможно… но затем решил, что не стоит экспериментировать. Только что хладнокровно убивший двух человек, он не захотел подвергать лишнему риску лошадей.
Он зашел в палатку, подумал, что можно бы посидеть здесь на раскладном стуле, пережидая дождь. Если парень побежал на соседний пост, то дорога — вниз и снова вверх — займет у него не меньше часа. Но оттуда никто не придет и не прискачет — если там тоже всего трое, они не покинут свой собственный пост. Вероятно, отправят вестника вниз, в расположение части — а уж пока новые солдаты прибудут оттуда… еще часа четыре в запасе есть наверняка. Но то же желание скорее покончить с неопределенностью, которое гнало Кая вперед все эти дни, не позволило ему сидеть на месте и теперь. Он лишь отыскал среди солдатских пожитков нож и перекусил под крышей — а затем снова вышел под дождь.
Минуту спустя он уже шагал по запретной территории — хотя, разумеется, внешне это никак не проявлялось, та же тропинка вилась вдоль того же склона, постепенно поднимаясь вверх. Впрочем, разницы, очевидно, не было не только внешне. Кай прекрасно понимал, что граница проведена с очень большим запасом — у страха глаза велики, да, причем это тот случай, когда врага действительно лучше переоценить, чем недооценить — и реальный радиус действия магии Изольды намного меньше. С другой стороны, та импровизация, которой он усыпил бдительность Штурца, вполне может быть и правдой — а в какой-то момент станет таковой наверняка. Если Изольда хочет расширять пределы своих владений, она не станет безвылазно сидеть в замке. В любом случае, Кай был уверен, что всякий человек, встреченный им на этих землях, может быть лишь союзником Изольды — и должен, очевидно, считать таковым и его самого. Изольда, несомненно, прекрасно знает, что посылать к ней шпионов и диверсантов бессмысленно, а если ее враги столь глупы, что продолжают это делать, мешать им не следует — пусть пополняют таким образом ее армию.
Тем не менее, когда у него за спиной зашлепали шаги — шаги человека, бежавшего со всех ног следом за ним, но не пытавшегося его окликнуть — тело Кая отреагировало быстрее успокоенного логикой разума. Кай выдернул шпагу из ножен и резко развернулся, выбрасывая ее вперед.
Мальчишка — тот самый, с поста — наткнулся грудью на клинок и остановился, с удивлением глядя на пронзившую его тело сталь. Затем с усилием сделал еще один шаг вперед, насаживая себя на шпагу все глубже в надежде все-таки достать Кая зажатым в руке коротким мечом. Кай шагнул назад, одновременно поворачивая клинок в ране. Боль заставила парня бросить оружие.
Несколько мгновений враги молча смотрели друг на друга. Кай ждал, что пронзенный насквозь упадет, но тот продолжал стоять.
— Дур-рак, — сказал Кай с отвращением. — Зачем?! Я же тебя отпустил! Выслужиться хотел?
— Изольда… — прошептал мальчишка и, наконец, повалился на колени. Кай выдернул шпагу, и он упал вперед, уткнувшись головой в грязь и так и оставшись в коленопреклоненной позе.
Неужели радиус поражения все-таки уже настолько велик, думал Кай, шагая дальше. Но ведь двух других не накрыло! Хотя… возможно, этот мальчик в самом опасном влюбчивом возрасте был чем-то вроде шахтерской канарейки, первой задыхающейся от рудничного газа. Может быть, его и на пост-то взяли с этой целью — что ж, в таком случае идея не сработала, товарищи не заметили вовремя его превращения (а могли бы — Кай вспомнил, как юноша покраснел, услышав пароль). А может,
В горах лошадь практически не дает выигрыша в скорости, зато дает выигрыш в выносливости. Поэтому к тому времени, когда Кай добрался до первого селения, его стремление не останавливаться, чтобы как можно скорее добраться до цели, сильно поуменьшилось (несмотря даже на то, что дождь уже кончился), и он решил позволить себе длительный привал.
Селение оказалось совершенно пустым — хотя покинуто оно было, судя по всему, сравнительно недавно и торопливо. Лишь на дальней окраине (Кай прошел через все селение насквозь, дабы убедиться в отсутствии сюрпризов) на него бросилась со злобным лаем тощая лохматая собака, очевидно, забытая в спешке. Ее намерения выглядели серьезнее простого пустобрехства, и Кай вновь вытащил шпагу — но в паре шагов от него псина вдруг остановилась, поджав хвост, еще несколько раз гавкнула, пятась задом и припадая на передние лапы, а потом развернулась и бросилась наутек. «Чует, — подумал Кай. — Чует яд, сочащийся из всех пор моего тела…»
Убедившись, что селение полностью покинуто, Кай зашел в один из домов, сложенный из разнокалиберных камней — в отличие от нескольких соседних, его дверь и окна были закрыты, что позволяло надеяться на отсутствие сырости и грязи внутри. Сырости там действительно не оказалось, но пахло затхлостью. Все три комнаты были совершенно пусты — хозяйственные крестьяне, должно быть, успели вывезти весь свой скарб. Лишь на полу валялись несколько черепков да самодельная тряпичная кукла. Интересно, подумал Кай, они эвакуировались по приказу имперских властей — или ушли к Изольде? Все, вместе с женщинами и детьми? На детей — во всяком случае, маленьких — Изольда влиять не должна, но кто же станет их спрашивать… Хорошо, что маги не стали пробовать эту версию убийцы. Хотя, может, и стали, просто Игнус предпочел об этом не рассказывать. Изольда ведь тоже не настолько глупа, чтобы подпустить к себе того, над кем заведомо не властна — даже если это невинно выглядящий ребенок… А забавно, во что превращается жизнь семьи, в которой оба супруга влюблены в кого-то третьего, причем в одного и того же и заведомо безответно. Таких коллизий и драм взаимной ревности, кажется, не описывал ни один писатель прошлого…
Кай обследовал несколько соседних домов в поисках топлива для очага; не везде жители оказались столь же расторопны (или же бережливы), как в первом доме, так что он вернулся с двумя громоздкими, грубо сколоченными табуретами и топором, позволившим их разрубить. Огонь не нужен был ему ни для тепла (по крайней мере, пока солнце еще припекало с прояснившегося неба; Кай догадывался, что ночью здесь будет куда холоднее), ни для приготовления пищи — но вот высушить насквозь промокшую одежду он мечтал уже давно.
Часа через три, обсушившись и отдохнув, он продолжил путь. Судя по карте — пострадавшей от воды, но все еще читаемой — до заката он должен был успеть добраться до следующей горной деревушки.
Кай несколько переоценил свои силы и увидел деревню уже в сумерках — пожалуй, еще полчаса, и он не смог бы различить ее в темноте, а ночевка под открытым небом без теплой одежды на этой высоте уже представляла бы собой изрядную проблему. И все же зрелище прилепившегося к склону селения, открывшееся за очередным поворотом, не слишком способствовало подъему настроения. Белевшие в полумраке дома с черными провалами окон и дверей, не оживленные ни единым огоньком, походили на наполовину выкопанные из земли черепа. Это селение также оказалось совершенно пустым — на сей раз даже и без собак. Отсюда жители бежали в еще большей спешке — в домах сохранилась мебель и прочие вещи, кое-где на столах стояли глиняные миски и кувшины с остатками давно прокисшей и сгнившей еды. Лари и сундуки стояли распахнутыми и часто выпотрошенными лишь наполовину, через бортик переваливались, беспомощно свесив рукава, «выходные» рубахи и парадные расшитые платья, валялись брошенные в спешке тюфяки, подушки, одеяла, мотки пряжи, кухонная утварь. В сгущавшейся темноте Кай не стал обыскивать всю деревню, а остановился на ночлег в первом же доме, где отыскался тюфяк на лежанке и не воняло ничем разлагающимся.