Лекарство от любви
Шрифт:
К тому времени, как к нему вновь постучали (он ждал этого звука и все-таки опять вздрогнул), он уже стоял на стуле перед приоткрытым окном; кровать и стол были придвинуты к двери, свеча погашена. Кай быстро выбрался на крутую крышу, аккуратно сполз на широкий карниз и побежал по нему — высоты, в отличие от стуков в дверь, он не боялся совершенно — в сторону соседнего дома, отделенного проходом шириной всего в четыре фута. С легкостью перепрыгнув через эту щель, он побежал дальше, по более покатым на этой улице крышам стоявших встык домов, перелезая через брандмауэры. Ему казалось, что топот его сапог по крышам должны слышать все стражники в городе, но он знал, что это иллюзия. Преодолев таким образом целый квартал, он спустился по водосточной трубе — способ не самый приятный, учитывая, как скрипели под его тяжестью металлические крепления и соскальзывали с них сапоги, но уже знакомый ему по прошлым побегам
Десять часов спустя, успев кое-как отоспаться на плавно покачивающемся сиденье и сменить экипаж на первой станции, он ехал, глядя на проплывающие за окном солнечные пейзажи нежаркого позднего лета, и думал, что продешевил.
Он, всю свою сознательную жизнь боровшийся с правящим режимом, дождался, что этот режим сам пришел к нему на поклон, нуждаясь в нем, как в единственно возможном спасителе — и как он, блистательный, язвительный и бескомпромиссный Кай Бенедикт, этим воспользовался? Разве он потребовал от них отмены цензуры, отмены всех ограничений на развитие науки, упразднения списка запрещенных книг и законов «об охране общественной нравственности и спокойствия»? Потребовал самоуправления для провинций и их права на добровольный выход из состава Империи? Потребовал равенства прав для всех сословий? Потребовал, чтобы Светлые маги перестали всюду совать свой нос, возводя свои представления о морали в ранг закона, чтобы они, демоны их побери, вообще отказались от власти? Да, они могущественны, каждый из них стоит целой армии — но это еще не дает им права решать за миллионы людей, как тем жить и каких взглядов придерживаться. Генералы или, к примеру, министр финансов тоже командуют могущественными силами, однако не получают на этом основании всей полноты власти, оставаясь лишь государственными служащими, а не никому не подконтрольными хозяевами страны. Точно так же и маги могли бы получать жалование за свои услуги — и не более чем…
Но ночью он, столько раз агитировавший за все это в своих обличительных стихах, даже не подумал выдвигать все эти условия. Удовлетворился брошенной ему подачкой. Полная свобода творчества для него лично — и больше ни для кого. Разумеется, Игнус совсем не дал ему подумать. Все случилось так быстро и неожиданно…
Они бы все равно не согласились, устало думал Кай. «Разумеется, корону Империи вам никто не предлагает». Даже корону — на которую у него, конечно, нет ни малейших прав, но которая, на самом деле, не дала бы ему никакой реальной власти и никак не повлияла бы на существующую систему. Юридически Светлый Совет даже не является государственным органом, это всего лишь профессиональная организация, такая же, как гильдия столяров или кожевенников, разве что куда более малочисленная — но все прекрасно знают, кто на самом деле правит страной. Правит, ни за что при этом формально не отвечая (под всеми официальными решениями — подписи Императора и его министров) и не ограничивая себя никакими писаными законами, кроме своих собственных представлений о добре и зле, о благе государства и необходимых жертвах. Сколько людей, становившихся у них на пути, умерли от совершенно естественных причин или от несчастных случаев, в которых никого невозможно обвинить?
Они бы не посмели сделать это со мной, думал Кай. Я им нужен. Я — единственный, кто может остановить Изольду, против которой их магические штучки не работают, поскольку она — сама маг. Против которой не работают также и самые тренированные профессиональные убийцы, действующие немагическими методами… Но полно, разве я единственный в мире, кто неподвластен любви? Наверняка есть и другие, помимо меня и того философа, просто их пока еще не нашли. Нет, Светлый Совет не согласился бы ни на какие радикальные перемены. На исключение — да, на правило — нет.
Но ты даже не попробовал. Даже не заикнулся.
Теперь уже поздно. Он принял их условия и не может переиграть. Не может объявить, что у него появились новые требования. Договор с магами нельзя нарушить безнаказанно — во всяком случае, если ты сам не маг.
Двуколка въехала во двор очередной станции, представлявшей собой гибрид собственно станции, обеспечивающей проезжих сменными лошадьми, возницами и экипажами, и
Во дворе было пыльно и суетно; только что прибыл большой дилижанс, направлявшийся в столицу. Конюхи выпрягали усталых лошадей, пассажиры выбирались из душного нутра громоздкой кареты и разбредались по двору; кто-то волок свои пожитки к бревенчатому зданию станции, навстречу им двое слуг тащили сундук за господином, желавшим, наоборот, занять место в экипаже, и шагал станционный работник с опечатанным мешком имперской почты. Никто из прибывших не походил на беженца; на лицах читалась лишь обычная дорожная скука и усталость. Впрочем, до Беллиандских гор оставалось еще шесть дней пути — хотя и в самом Хельбиргене, насколько Кай понял со слов Игнуса, никакой паники пока что не было. Имперской страже совместно с имперской пропагандой пока еще удается пресекать слухи… Однако — вызывает ли вообще Изольда панику у тех, кто пока не попал под ее власть? Готовы ли они бежать от нее без оглядки, или же — по крайней мере, мужчины — готовы, напротив, лететь, как мотыльки на огонь, даже понимая, что он сожжет их крылышки? «Изольда Прекрасная»… Сколько идиотов думают — и будут думать, когда слухи разойдутся шире — что именно они станут теми единственными, кого роковая красавица выделит среди всех прочих, безответно страдающих своих рабов?
Кай зашагал прочь, подальше от всех этих людей. Станционный двор не был обнесен оградой, однако справа его ограничивали длинные, с узкими горизонтальными оконцами под крышей дощатые сооружения конюшен и каретных сараев, а слева — неширокая речка, откуда доносился шум водопада; к ней-то Бенедикт и направился. Под мостом через речку была устроена деревянная плотина; перед нею образовался пруд. В пруду плавали большие карпы — красные, оранжевые и желтые; повар ежедневно вылавливал их сачком, дабы приготовить фирменное блюдо для гостей, а те, кому еще не пришла очередь усладить вкус путешественников, пока что могли услаждать их зрение. С другой стороны моста можно было полюбоваться водопадом: вырывавшиеся из специальных щелей в запруде потоки воды, казавшиеся твердыми изогнутыми листами блестящего серо-зеленого стекла, шумными каскадами обрушивались вниз, обращаясь в яростно кипящую пену.
Водопад высотой в семь ярдов Кая не впечатлил — ему доводилось видеть не в пример более живописные и грандиозные природные аналоги — так что он вновь перешел на ту сторону моста, где пруд, и некоторое время смотрел на разноцветных рыб, не подозревающих о своей скорой участи. Подумал даже, не посвятить ли стишок им, щеголяющим друг перед другом яркой чешуей, пока повар уже шагает к пруду с сачком — но решил, что напрашивающиеся аналогии слишком банальны и очевидны.
— Здравствуйте!
Кай обернулся на детский голос. Рядом с ним стояла девочка лет шести, в зеленом платьице, с надкусанной булкой в руке. Вероятно, ребенок кого-то из проезжающих, выскользнувший из-под опеки усталой матери.
— Здравствуй, — ответил Кай с легкой улыбкой. Детей он не любил, но и неприязни к ним не испытывал — если только те не канючили, не плакали и не визжали, чего он совершенно не выносил. Но вежливо здоровающаяся девочка определенно была воспитанной и поощрительной улыбки вполне заслуживала. Впрочем, не более; демонстрируя свое нежелание поддерживать разговор, Кай облокотился на перила и вновь принялся смотреть на пруд, где отражалось синее небо с редкими облаками и пока еще летнее солнце.
— Уж ты, какие рыбки! — воскликнула девочка, восхищенно глядя на карпов, и, отщипнув кусочек от булки, бросила им. Вода вскипела; сразу несколько разноцветных рыбин устремились к подачке. Преуспел большой ярко-красный карп, отпихнувший желтого Девочка засмеялась и стала кидать им еще. Кай скосил глаза, некоторое время наблюдая за сценой кормления (рыбы толкались и разевали круглые рты, вызывая опять-таки вполне прозрачные ассоциации), затем вновь перевел взгляд вдаль, на зеркало пруда, возвращаясь к своим мыслям.
— Элли! Элли, слезай оттуда! — услышал он женский голос со стороны двора.
Кай вновь скосил глаза направо. Течение сносило крошки под мост, к самой запруде, и туда же смещались рыбьи баталии; чтобы лучше видеть, девочка взобралась на нижнюю перекладину перил и перегнулась через ограждение. Дородная женщина в чепце и коричневом дорожном платье поспешно, насколько позволяла ее комплекция, шагала к ней от здания станции. Но сражающиеся за остатки булки рыбы были для Элли определенно интереснее далеких криков матери; она уже легла животом на перила и тянулась все дальше, силясь заглянуть под мост…