Лекции по холокосту
Шрифт:
Большинство показаний свидетелей и признаний, относящихся к холокосту, было дано в связи с уголовными процессами. Отдельные, неэмоциональные свидетельские показания — большая редкость. Это было попросту неизбежно из-за характера вещей, о которых шла речь, и связанных с ними эмоций. Поэтому правдивость показаний свидетелей и признаний нужно было подвергать критическому анализу со стороны специалистов в областях истории и других наук, действующих в суде в качестве экспертов и помощников судей. Однако на процессах, о которых шла речь до сих пор, этого никогда не происходило[978].
С: Но ведь вы нам говорили, что на процессе Демьянюка всё-таки выступил эксперт (глава 4.2.2).
Р: Тот эксперт всего лишь оценил степень ненадёжности памяти
Крайне некритичное отношение судей к свидетельским показаниям поднимает вопрос о том, могут ли вообще эти свидетельские показания представлять какую-либо ценность для науки, в которой для установления истины нужны неэмоциональные, поддающиеся проверке описания событий. Попытки построить историческую науку на основании свидетельских показаний в суде и уголовных процессов, основанных на этих показаниях, пусть даже они были сделаны на процессах, строго придерживавшихся правовых норм, сомнительны сами по себе. Ещё более сомнительными являются попытки некоторых учёных привести свидетельские показания в качестве доказательства, когда даже неясно, если данные показания вообще были приняты судом [979].
Таким образом, исторической науке, имея дело с холокостом, приходится довольствоваться показаниями крайне сомнительного качества в своём большинстве. Следовательно, историкам нужно непременно учитывать обстоятельства, при которых были даны соответствующие показания, так как ценность показаний зависит, не в последнюю очередь, от степени беспристрастности, проявленной прокурорами, судьями, средствами информации и общественностью по отношению к свидетелям и обвиняемым.
Р: Сразу же после конца войны американцы поместили всех немцев, занимавших руководящие посты в партии, государстве или экономике, под «автоматический арест», безо всякого суда. Сотни тысяч человек были помещены в концентрационные лагеря, состоявшие, как правило, из огороженных полей. Вскоре после конца войны всем пленным немцам было отказано в статусе военнопленных. Согласно приказам генерала Эйзенхауэра, никто из «гражданских интернированных лиц» не пользовался какой-либо юридической защитой.
С: Это похоже на тюрьму в Гуантанамо после 11 сентября.
Р: Да, но только тогда это происходило в большем, гораздо большем масштабе. Немецкие военнопленные, особенно те, кто находился под американской и французской администрацией, были собраны в лагерях, не имевших никаких зданий и удобств. Жили они в землянках, выкопанных ими для защиты от солнца и дождя. Они получали крайне скудный и недостаточный паёк, в любой медицинской помощи им было отказано, и ни Красному Кресту, ни каким-либо другим организациям или частным лицам не было разрешено оказывать им помощь. Как следствие, военнопленные в американских лагерях умирали сотнями тысяч, словно мухи[980].
Согласно постановлению военной администрации №1, каждый немец обязывался, под страхом пожизненного заключения, предоставлять союзникам любую требуемую от него информацию. В результате этого обязательства немецких свидетелей можно было заставить сделать заявления при помощи ареста, многочасовых допросов или же угроз выдачи русским[981]. Был даже создан специальный отдел под названием «Особый проект», исключительно в целях получения уличающих улик против упрямившихся свидетелей. Полученный материал использовался для «смягчения» свидетелей, поскольку любому свидетелю можно было пригрозить уголовным преследованием, если он отказывался давать уличающие показания против других людей.
С: Такое впечатление, что у немцев после войны вообще не было никакой юридической поддержки.
Р: Да. Это было результатом безоговорочной капитуляции. Не было никаких ограничений в том, что касается самоуправных действий. В американской зоне оккупации, в Дахау, Людвигсбурге, Дармштадте и Зальцбурге, были проведены суды над различными обвиняемыми под юрисдикцией армии США. Этим судам предшествовали допросы свидетелей и подозреваемых в различных тюрьмах и лагерях, бывших, согласно некоторым немецким авторам правых взглядов, настоящими центрами пыток — Эбензее, Фрайзинге, Оберурзеле, Цуффенхаузене, Швебиш Халле и др.[982] Не кто иной, как западногерманский официальный «охотник за нацистами» Адальберт Рюкерль, лаконично отметил по поводу этих процессов: «Даже сами американцы вскоре стали выражать несогласие с тем, как некоторые американские военные трибуналы проводят эти процессы, в особенности с тем, что на этих процессах в качестве улик всё время используются признания обвиняемых, поученные во время предварительных слушаний, иногда — под жесточайшим физическим и психологическим давлением»[983].
В 1949 году несколько официальных американских комиссий провело расследование некоторых заявлений о злоупотреблениях против заключённых, сделанных немецкими и американскими адвокатами, в частности немцем Рудольфом Ашенауэром и американцами Георгом Фрёшманном и Виллисом Эвереттом. Однако американские организации по гражданским правам обвинили эти комиссии в том, что они были всего лишь фиговыми листками для армии США и её политики, поскольку они использовались исключительно для прикрытия подлинного размаха творимых беззаконий. Вот как, к примеру, Национальный совет по предотвращению войны прокомментировал выводы комиссии Болдуина, оправдавшей армию США в том, что касается тяжких преступлений: «Комиссия завершила свой доклад рекомендациями по реформе будущих судебных дел подобного рода, однако эти рекомендации противоречат всем оправданиям и извинениям, составляющим наибольшую часть доклада. По сути, в последней строке говорится: «Даже если вы этого не делали, мы не хотим, чтобы вы делали это вновь» [,..]»[984].
Одним из самых активных исследователей в то время был сенатор Джозеф Маккарти, посланный в Германию сенатом США в качестве обозревателя. Через две недели, в знак протеста против сотрудничества членов следственной комиссии с армией США во время прикрытия скандала, он уволился со своего поста и произнёс пламенную речь перед американским сенатом. Приведённый им список злоупотреблений, применявшихся американцами против немецких заключённых, просто ужасает[985].
Ещё одним человеком, рассказавшем о противозаконных методах американских следователей, был Эдвард ван Роден, занимавший во время Второй мировой войны должность начальника американской дивизии военной юстиции в Европе. В 1948 году, вместе с судьёй Гордоном Симпсоном из Верховного суда Техаса, ван Роден был определён в одну чрезвычайную комиссию, которой было поручено расследовать заявления о злоупотреблениях на американских процессах в Дахау. Вот отрывок из того, что он об этом написал:
«Американские следователи из суда США в Дахау, Германия, применяли следующие методы для получения признаний: избиение, в том числе ногами; выбивание зубов и ломанье челюстей; инсценированные судебные процессы; одиночное заключение; держание в позе священника; крайне ограниченный паёк; нанесение ущерба в области духовных благ; обещание оправдательного приговора. [...] Мы выиграли войну, но кое-кто из нас хочет убивать и дальше. На мой взгляд, это крайне безнравственно. [...] Американский запрет на свидетельства, основанные на слухах, здесь не соблюдался. Принимались свидетельские показания из вторых и третьих рук, [...] в качестве оправдания лейтенант Пёрл со стороны обвинения сказал, что получить надлежащие доказательства было крайне тяжело. Пёрл поведал суду: «Нам нужно было распутать сложное дело и нам пришлось применить методы увещевания». Он признался суду, что в методы увещевания входили различные «средства для достижения цели, в том числе насилие и инсценированные суды». Вдобавок он сообщил суду, что судебные дела основывались на показаниях, добытых при помощи именно таких методов. [...]