Лекции по холокосту
Шрифт:
Немецкий историк-ревизионист Ингрид Веккерт тщательно изучила всю найденную информацию о газовых фургонах и критически проанализировала немногие доступные документы по этой теме[767]. Основная часть этих материалов состоит из документов, упоминающих о «Sonderwagen» (особой машине), «Sonderfahrzeug» (особом автомобиле), «Spezialwagen» или «S-Wagen».
С: Ага, опять кодовый язык!
Р: Не совсем. Дело в том, что все немецкие автомобили, выпускавшиеся для военных, назывались «специальными автомобилями», а «S-Wagen» означало автомобиль со стандартным приводом на задние колёса, в отличие от автомобиля
Особый роль в мифе о немецких душегубках занимает лагерь Хельмно, находившийся в Польше, в котором якобы осуществлялись массовые убийства при помощи дизельных душегубок. Ингрид Веккерт подвергла критическому анализу все доступные материалы и вскрыла в официальной версии множество противоречий и невозможных вещей[768]. Хельмно представляет собой смесь из вздора о чисто истребительных лагерях (о них мы говорили выше) и бреда о душегубках.
В качестве иллюстрации я отобрал несколько оценок числа погибших, чтобы показать царящую здесь неразбериху (см. таблицу 20).
С: А в Хельмно проводились какие-либо судебные экспертизы?
Р: Нет, но был обнаружен ряд аэрофотоснимков, из которых видно, что вопреки официальной версии никаких общих могил на территории, прилегающей к Хельмно, не было[769].
С: Если я правильно вас поняла, вы утверждаете, что люди в лагерях умирали крайне редко. Как же вы тогда объясните те горы трупов, найденные союзниками после освобождения лагерей? Они были запечатлены на множестве фотографий.
Р: Похоже, вы поняли меня неправильно. В таблице 4 (глава 1.6) я привёл цифры документированных жертв, их было почти 400 тысяч человек. Снимки, о которых вы говорите, мы все прекрасно знаем. Я приведу некоторые из них. Снимки на рис. 104-106 были сделаны англичанами в лагере Берген-Бельзен. Первое фото, пожалуй, наиболее известное и, к сожалению, неправильно истолкованное — всевозможные СМИ приводили и продолжают приводить его в качестве доказательства массовых убийств. На самом же деле на этих фотографиях запечатлены жертвы эпидемии тифа, бушевавшей в Берген-Бельзене в конце войны, что хорошо видно из рис. 106.
То, что происходило в немецких лагерях в конце войны, можно также увидеть из статистики смертности. На рис. 108 приведена ежегодная смертность в лагерях Дахау, Маутхаузен и Бухенвальд, так же как и суммарная смертность. Нужно помнить, что все эти лагеря были освобождены весной 1945-го, так что статистика за этот год охватывает только несколько месяцев. На рис. 109 и в таблице 21 приведена статистика смертности в лагере Берген-Бельзен для последних месяцев войны. В приложении к этой лекции (глава 3.12) можно найти график смертности для лагеря Дахау, в котором имела место схожая ситуация; из него хорошо виден резкий скачок уровня смертности в последние месяцы войны.
В остальных лагерях смертность резко взлетела в конце 44-го — начале 45-го года. Причиной этому стал, с одной стороны, крах немецкой инфраструктуры, а, с другой — то, что лагеря, всё ещё остававшиеся под немецким контролем, были переполнены, так как заключённые из прифронтовых лагерей были эвакуированы в лагеря, располагавшиеся в центральной Германии. Отдав приказ об этой эвакуации, Гиммлер тем самым подчинился требованию союзников отправить заключённых из прифронтовых лагерей вглубь Германии[772]; при этом он, вероятно, даже не догадывался, что это обернётся для заключённых сущей катастрофой.
В конце 1944 года из-за ковровых бомбардировок союзников Германия оказалась практически полностью парализованной. Большинство её крупных городов лежало в руинах, междугородное дорожное сообщение было прервано. Разрушения были просто ужасающими. Однако всего этого союзникам было мало. Как пишет знаменитый американский лётчик Чак Игер в своих мемуарах, осенью сорок четвёртого его эскадрилье «была приписана территория размером пятьдесят на пятьдесят миль [80 на 80 км], и был дан приказ уничтожать всё, что движется. [...] Нас не спрашивали, каково нам было косить людей. Это была гадкая, грязная миссия, но мы все взлетали строго по графику и выполняли её. [...] Нам, по сути, приказали совершить злодеяние, но начальство, которое одобрило эти действия, вероятно, чувствовало себя оправданным, поскольку Германию военного времени было не так-то просто разделить на «невинных граждан» и военную машину. Крестьянин, обрабатывающий картофельное поле, вполне мог тем самым кормить немецкую армию»[773].
Ни солдаты на поле боя, ни жители городов не могли позволить себе даже минимум необходимого для выживания — пищу, одежду, лекарства; большой редкостью стала даже питьевая вода. Вдобавок в начале 45-го года на запад двинулись миллионы немецких беженцев с восточных земель, заполонив собой множество дорог. Потоки людей хлынули также из крупных, полностью разрушенных городов. В течение этих месяцев погибло свыше двух миллионов немецких граждан, в основном в восточной Германии (Восточная и Западная Пруссия, Силезия, восточная Померания, восточный Бранденбург), от рук солдат Красной Армии.
И как, по-вашему, в это время обстояли дела у заключённых тюрем и лагерей? Уж точно хуже, чем у людей на свободе. Последствия тотальной войны, которую вели союзники, можно увидеть из заявления Йозефа Крамера, коменданта Берген-Бельзена во время войны. Вот что он заявил англичанам на допросе:
«Лагерь вполне сносно работал до тех пор, пока вы [англо-американские войска] не пересекли Рейн. У нас была проточная вода, регулярное питание — мне приходилось принимать ту еду, которую мне давали для лагеря, и распределять её как можно лучше. Но затем мне вдруг со всей Германии стали посылать целые составы с новыми заключёнными. С ними было просто невозможно справиться. Я просил новых работников, больше еды. Мне говорили, что это невозможно. Мне приходилось довольствоваться тем, что у меня было.
Последней каплей стало то, что союзники разбомбили электроустановку, откачивавшую воду. Из-за бомбардировщиков союзников поставки с пищей не могли доходить до лагеря. Затем всё попросту вышло из-под контроля. Последние шесть недель я был беспомощен. У меня не было достаточно людей даже для того, чтобы хоронить умерших, не говоря уже о том, чтобы изолировать больных. [...] Я пытался раздобыть лекарства и еду для заключённых, но у меня ничего не вышло. Я просто увяз во всём этом»[775].