Лекции по истории фотографии
Шрифт:
Так Кляйн на целых восемь месяцев оказывается погруженным в интенсивный процесс съемки. «Я воображал себя этнографом, рассматривая ньюйоркцев как исследователь должен был бы рассматривать зулусов, в поисках самого сырого снэпшота, нулевого градуса фотографии» (I was a make believe ethnographer: treating new yorkers like an explorer would treat zulus – searching for the rawest snapshot, the zero degree of photography). Его фотографии создают субъективно достоверный образ города-муравейника с брутальной, бурлящей жизнью, снятой в манере, абсолютно адекватной ее роению – в искаженной оптике, в упор и как бы наугад, под резкими углами, вырывая фрагменты из городской толпы. «Я совершенно сознательно пытался делать нечто противоположное тому, что делал Картье-Брессон. Тот делал снимки без вмешательства (в то, что снимал). Он был как камера-невидимка. Я же хотел быть видимым настолько, насколько вообще было возможно. Моей эстетикой была «Daily News». Я видел книгу, которую хотел сделать, впавшим в неистовство таблоидом, вульгарным, зернистым, перечерненным, с брутальным макетом, с кричащими заголовками» (very consciously trying to do the opposite of what Cartier-Bresson was doing. He did pictures without intervening. He was like the invisible camera. I wanted to be visible in the biggest way possible. My aesthetics was the New York Daily News. I saw the book I wanted to do as a tabloid gone berserk, gross, grainy, over-inked, with a brutal layout, bull-horn headlines).
Одновременно
Клайн и существует согласно этому плану: «Отпечатки накапливались, я видел книгу, но издатели в Нью-Йорке ее не видели. Эх, это не фотография, это не Нью-Йорк, слишком черно, слишком однобоко, сплошные трущобы. А что такое, они думали, был Нью-Йорк? Так или иначе, я вернулся в Париж, нашел издателя, сделал макет, обложку, нашел типографию, пошел к печатникам» (The prints accumulated, I saw a book but editors, in New York didn’t. Ech, this isn’t photography, this is shit, this isn’t New York, too black, too one-sided, this is a slum. What else did they think New York was? Whatever, I went back to Paris, found an edi-tor, did the layout, the cover, the typography, went to the printers). В 1956-м его книга выходит в парижском издательстве Le Seuil с названием Life is Good & Good for You in New York William Klein Trance Withness Revels («Жизнь хороша & Тем лучше для вас в Нью-Йорке Уильям Кляйн Транс Свидетельство Буйство»). В этом название «было поровну от Madison Avenue и заголовков в прессе. В последних трех словах заключалось все, что я обязан был сказать о фотографии тогда и, более или менее, потом. Случай (chance) = транс (trance). Свидетельство (witness) = свидетельство (witness). Буйство (revels) = откровения (reveals)» (Half Madison Avenue, half headlinese. The last three words said about all I had to say about photography then and, more or less, since. CHANCE = TRANCE. WITNESS = WITNESS. REVEALS = REVELS). А макет издания, исполненный Кляйном и ставший продолжением его индивидуальной манеры, непосредственно стыкует отдельные изображения друг с другом (кстати, Кляйн не боится резать собственные изображения – по той самой причине, что сам же их и макетирует), фактически превращая их в смонтированную ленту кинокадров и как бы предвосхищая свои позднейшие занятия кинематографом.
После выхода во Франции кляйновская книга сразу приобретает репутацию и уже в год издания удостаивается Prix Nadar. Однако она никогда не будет опубликована в США, хотя после французского вскоре появляются английское и итальянское издания. «Было много дискуссий, однако и определенный успех, (…) много статей на первых страницах газет, портфолио повсюду. В Японии она мгновенно стала культовой. Фотографический истеблишмент игнорировал ее. Но я не встречал в США в тот период фотографа, у которого по каким-либо причинам не было ее экземпляра» (There was a great deal of controversy, but a certain success, the Prix Nadar, lots of cover newspaper stories, portfolios all over. In Japan it immediately became a cult book. The photo-graphic establishment ignored it. But I never met a U.S. photographer of that period who didn’t somehow have a copy).
Вслед за своей главной книгой Кляйн делает серии документальных снимков, аналогичных нью-йоркским, в других больших городах и опять же публикует их в форме книг – о Риме (1958, публикация в 1960), Москве (1959–1961, публикация в 1964) иТокио (1961, публикация в 1964).
Подход Кляйна резко отличается от свойственного его коллегам-современникам и в том смысле, что он подходит к фотографии как к целостному процессу, который начинается со съемки и заканчивается лишь с выходом печатного издания. «Есть также одна вещь, в которой я в принципе расхожусь со всеми фотографами… в том, что они позволяют другим отбирать их фотографии и макетировать их. А также в том, что они позволяют другим писать о них. Все это, как я всегда чувствовал, неправильно. Я имею в виду, что они мошенничают. Мне кажется, что фотографический процесс есть нечто цельное. Вы снимаете, вы отбираете фотографии, вы делаете с ними собственный макет, делаете книгу, берете на себя типографскую работу, делаете все, делаете текст, и в результате это становится книгой. То же самое я делаю в кино. Я никогда не был способен делать фильм по чьему-нибудь сценарию» (This is something, also, that I had against photographers gener-ally. . that they would let other people choose their photographs, and they would let other people lay them out. And they would let other people write about them. All these things, I a1way’s felt, were not fair. I mean, they’re cheating. It seems to me that the photographic process is something that’s complete. You take the photographs, you choose them, you lay them out, you do the book, you do the typography, you do everything, you do the text, and then it becomes a book. I do the same thing with movies. I’ve never been able to do a film with anybody else’s scenario).
Все время своей блистательной практики 1950–1960-х Кляйн работает для Vogue – до 1966-го. Как пишет Александр Либерман: «среди образов моды пятидесятых ничего подобного клайновским фотографиям прежде не случалось. Клайн тяготел к противоположностям, проистекавшим из сочетания огромного эго и мужества. Он был пионером в сфере использования теле– и широкоугольных объективов, открывавших нам новую перспективу. Он вытащил моду из студии на улицы». (In the fashion pictures of the fifties, nothing like Klein had happened before. He went to extremes, which took a combination of great ego and courage. He pioneered the telephoto and wide-angle lenses, giving us a new perspective. He took fashion out of the studio and into the streets)». При этом отношение к моде у фотографа всегда остается двойственным и ироничным. Он одним из первых размывает границы между специализированной фэшн-съемкой и авторской фотографией, полностью отказывается от фиксации условных поз моделей и готов снимать только «реальные изображения, уничтожая табу и клише» (real pictures, eliminating taboos and clich'es). Но характерно, что именно работа в области моды несколько снижает подлинный масштаб его новаторской деятельности в глазах других фотографов.
В 1958 году Кляйн начинает заниматься кино, а в 1961-м практически забрасывает занятия фотографией за исключением немногих работ для газет и рекламы. Но и это прекращается к 1966-му, когда Кляйн целиком концентрируется на фильмах для кино и телевидения. Его самые известные ленты – «Кто вы, Полли Магу?» (Qui ^etes-vous, Polly Maggoo?, 1966), «Вдали от Вьетнама» (Loin du Vi^et Nam, 1967) (в работе над ним Клайн сотрудничает с Аленом Рене (Alain Resnais, род. в 1922), Жаном-Люком Годаром (Jean-Luc Godard, род. в 1930), Крисом Маркёром (Chris Marker, настоящее имя Christian-Francois Bouche-Villeneuve, род. в 1921) и другими известными режиссерами), «Мухаммед Али, Величайший» (Muhammad Ali, the Greatest, 1969).
За 25 лет Уильям Клайн создает 20 фильмов (не считая 250 рекламных фильмов для телевидения), а в 1978-м частично возвращается к фотографии. У него снова выходят две книги – «Крупным планом» (Close Up) и «В фокусе и вне фокуса» (In and Out of Focus), а также в 1981-м проходит ретроспектива его произведений 1950-х в МоМА, которые возвращают ему репутацию великого новатора. Как пишет Джон Жарковски, «Клайновские фотографии двадцать лет назад были, вероятно, наиболее бескомпромиссными: бесстыднейшими, поверхностными, извращенными и предельно далекими от принятых стандартов формального качества. Они по-настоящему расширяют представление о том, как жизнь может выглядеть в изображениях. Они увеличивают словарный запас» (Klein’s photographs of twenty years ago were perhaps the most uncompromising of their time. They were the boldest and superficially the most scrofulous – the most distanced from the accepted standards of formal quality… They really extend what life can look like in pictures. They enlarge the vocabulary).
Второй великий основатель американской фотоальтернативы, Роберт Франк (Robert Frank, род. в 1924), родился в Цюрихе, в еврейской семье. Там же в Швейцарии он проводит и годы войны. Обучаясь у нескольких фотографов, Франк перенимает у них навыки пользования широкоформатными камерами, студийным светом и приемами построения визуальных секвенций по принципу киномонтажа. В течение короткого времени он работает на цюрихскую кинокомпанию Gloria Films. В 1946-м Франк снимает на улицах Цюриха, тренируя способность быстро и интуитивно точно пользоваться 35-миллиметровой камерой. А в 1947-м уезжает в Нью-Йорк в надежде на более стабильный и высокий заработок. Алексей Бродович предоставляет ему возможность работать на Harper’s Bazaar и ряд других изданий, но Франк очень быстро осознает пределы фэшн-съемки и начинает снимать для журналов и газет другого рода– для Fortune, Life, Look, McCall’s, The New York Times. Он много путешествует: в Южной Америке снимает для книги, включающей, в частности, работы другого известного швейцарца, Вернера Бишофа; в Европе (1951) – шахтерские поселки в Уэльсе, Лондон и Париж. В это время он испытывает влияние Билла Брандта и Уокера Эванса. В 1953-м фотограф возвращается в Нью-Йорк и начинает работать с Эдвардом Стайхеном в МоМА по отбору работ сначала для выставки «Послевоенные европейские фотографы» (Post-War European Photographers), а затем и для The Family of Man, – однако, не дожидаясь открытия проекта, уходит, не в силах далее разделять сентиментального подхода куратора к отбору изображений (на выставке показываются 7 франковских фотографий, соотнесенных с работами Анри Картье-Брессона и Доротеи Ланг).
В 1955 году при активной поддержке Уокера Эванса Франк получает стипендию Guggenheim Fellowship и осуществляет на эти деньги проект, впоследствии изданный в форме книги «Американцы» (The Americans). Проект таков: в 1955-56-м Франк путешествует по дорогам США на подержанном автомобиле, предоставленном ему Пегги Гуггенхайм, отсняв за это время около 500 роликов пленки. Созданная на этих материалах книга, как и в случае Кляйна, отвергается нью-йоркскими издателями; впервые она будет опубликована в 1958-м, в Париже, издательством Delpire («Les Am'ericains»). В книгу включены 83 изображения, работающие как единое целое и составляющие нечто большее, чем их простая сумма. Поскольку Франк уже до этого много занимался кинематографом, его собственный визуальный ряд построен по принципу «road movie». Однако, несмотря на постоянные образы движения, все персонажи кажутся застывшими на одном месте. Как пишет один из критиков,»единственное движущееся существо в «Американцах» Роберта Франка – это сам художник». В книге явно присутствие множества ассоциаций с образами других его коллег – фотографов FSA, Уокера Эванса и Анри Картье-Брессона.