Ленин — Сталин. Технология невозможного
Шрифт:
«Можно публику разделить на две основные категории. Первая — сочувствующие революции, преимущественно солдаты… Люди этой категории приходят к комиссару с возмущением на существующие порядки… и комиссар должен всячески успокаивать, уменьшая возможные эксцессы со стороны солдатской массы. Другая категория — офицеры, жалующиеся на солдатские организации. С этими людьми приходится комиссару говорить уже по-иному. Эта господа выходят от комиссара несколько облегченные в своих настроениях, но, конечно, неудовлетворенные.
Трудна роль комиссара, он не хозяин армии, а что-то среднее между молотом и наковальней. Командующему армией, например, надо провести какое-нибудь мероприятие, которое явно направлено во вред интересам основной солдатской массы, генерал чувствует, что тут нужно содействие комиссара, — и комиссар должен, не вникая,
142
Оськин Д. Записки прапорщика. М., 1998. С. 355–356.
Ну что же тут непонятного? Временному правительству для имитации работы.
Так что идею посылки на фронт комиссаров большевики не придумали, а лишь взяли на вооружение. А так как они, в отличие от «временных», умели добиваться своего, то и в этом оказались успешнее [143] .
И вот, поскольку союзники жёстоко наседали, правительство, совершив всё это, отдало приказ: наступать. Наступление было назначено на 18 июня и должно было проводиться по плану, разработанному еще в декабре 1916 года. Причем за полгода командующие так и не удосужились детализировать разработку Ставки. Но это ладно, это мелочи по сравнению с тем, что было потом.
143
И неплохо, кстати, получилось. Я тут прикинула, сколько контролеров стояло около красного командира: комиссар, особист, парторг и комсорг. Попробуй-ка в такой обстановке обкрадывать солдат, торговать оружием или допустить «дедовщину»…
Воевать солдаты не хотели — их гнали уговорами, угрозами, обманом. Известен случай с 6-м Финляндским полком, который отправили в бой, пригрозив, что в противном случае расположенные неподалеку гвардейские части повернут штыки против него. Финляндцы пошли в атаку, более того, в успешную атаку, прорвали линии немецких окопов и, как и было оговорено, стали ждать, пока их сменят гвардейцы. Не дождавшись, отправили к ним представителей и узнали, что солдат-гвардейцев точно так же гнали в бой, угрожая Финляндским полком, но те оказались более стойкими и никуда не пошли.
Несмотря на то, что наступление не было ни организационно, ни технически подготовлено, все же кое-где оно увенчалось успехом. И оказалось, что командование попросту не знает, что делать дальше, ибо к победам они не готовились [144] . Пока разбирались, немцы перешли в контрнаступление и погнали русских обратно.
Как это выглядело под Тарнополем, на румынском фронте, пишет в своих записках фронтовой офицер, выслужившийся из солдат прапорщик Оськин:
144
…мать их за ногу! А к чему они, собственно, готовились, планируя наступление?!
«Целый ряд полков были предоставлены самим себе, уходили с позиций, не получив никаких распоряжений от штабов дивизий, хотя последние имели для этого все данные. Штаб тридцать пятой дивизии снялся со своего места и бросился бежать в тыл, ещё когда на небольшом участке обнаружился успех немцев. Ни штабы дивизий, ни штаб корпуса не использовали находившихся в их распоряжении резервов для того, чтобы ликвидировать прорыв» [145] .
Естественно, разные военные круги объясняли провал отступления по-разному:
145
Оськин Д. С. 365.
«Виноваты большевики, — говорили офицеры. — Они разлагали фронт. Из-за них это отступление. Немецкие наймиты!
Более благоразумные офицеры и солдаты отвечали:
— При чём большевики? Разве в штабе дивизии сидят большевики, если штаб дивизии удирает при первом известии о прорыве фронта?
— Шпионы в дивизии, — говорили солдаты. — Штабные нарочно хотят нашего поражения, чтобы показать, что армия разложилась и нужно, мол, против армии принять репрессивные меры — восстановить прежние отношения между солдатами и офицерами, лишить солдат гражданских прав» [146] .
146
Там же. С. 339–340.
В 1941 году за подобное «отступление» командующий Западным фронтом генерал Павлов и его ближайшие подчиненные поплатились жизнью. Пострадали ли генералы образца 1917 года — вопрос риторический. Корниловские меры (о них речь впереди) касались только солдат. Так что вывод, сделанный поручиком, вполне закономерен:
«Здесь, очевидно, была прямая игра: массовыми солдатскими жертвами и оставлением территории вырвать у правительства ряд уступок».
…Из 300 тысяч солдат, участвовавших в наступлении, армии Юго-Западного фронта потеряли 60 тысяч. Брусилов поплатился за провал местом главнокомандующего — но кому от этого легче?
Ни земли…
Крестьяне, сгоряча поддержавшие Временное правительство, тоже ничего не получили, кроме кивков в сторону будущего Учредительного Собрания: мол, как оно решит, так тому и быть. Между тем помещики, предвидя скорую потерю земли, принялись сбывать ее с рук всеми возможными способами: закладывали, толкали за бесценок иностранцам. Продавали скот, сельхозинвентарь, леса рубили так, что крестьяне начали явочным порядком выставлять собственную охрану
Бывали случаи и крайние. «Известия всероссийского Совета крестьянских депутатов» в середине июля рассказали о помещике Эсмоне в некоем Старобыховском уезде, который травит свои поля:
«На предложение милиционера прекратить потраву помещик заявил: „До Учредительного Собрания своей земли я хозяин и потому, что хочу, то и буду делать“. На вопрос, как он решил убирать рожь, помещик ответил: „Рожь останется в поле неубранной… До этого никому нет дела, так как рожь — моё достояние“».
Мол, если не мне, так не доставайся же ты никому! Он был не один такой — о том, что помещики уничтожают собственное хозяйство, сообщения шли в массовом порядке.
И тут с фронта, почуяв, что пахнет «черным переделом», рванули дезертиры — озверевшие от войны, без надежд и иллюзий, зато с винтовками и с некоторым умением организовывать боевые действия. Кончилось все захватами земель с неизбежным «красным петухом» — по всей стране шла пальба и пылали помещичьи усадьбы. Мятежи пытались подавлять вооружённой силой — учитывая, что армия состояла из крестьян, это было просто гениальное решение! Правда, в деревню старались посылать кавалерию и казаков, которые были относительно лояльны — но все равно число мятежей росло, а желание их подавлять у рядовых исполнителей все уменьшалось и уменьшалось. Тем более что вскоре стали бузить и казаки. Земли у них было сколько угодно, однако атаманам захотелось «самостийности». Появились Донская республика, Кубанская республика — и казакам стало не до службы.
Впрочем, надежд на мир с деревней не стало раньше — после того как 25 марта была введена продразверстка.
«Все количество хлеба, продовольственного и кормового, урожая прошлых лет, 1916 г. и будущего 1917 г., за вычетом запаса… необходимого для продовольствия и хозяйственных нужд владельца, поступает, со времени взятия хлеба на учёт… в распоряжение государства» [147] .
А теперь надо бы вспомнить, что лишнего деревня не имела, основная масса крестьян, не в силах дотянуть до нового урожая, и в мирное время хлеб покупала. Вот и вопрос: у кого и какое зерно выгребали продотряды Временного правительства? А оружия на селе к тому времени было…
147
Просто умилительно читать, как «демократические» публицисты 90-х годов обвиняют большевиков в том, что придумали и ввели в действие их собственные единомышленники образца 1917 года!