Ленин жив! Культ Ленина в Советской России

Тумаркин Нина

Крестьянская вера в царя вызывала неудовольствие у народников 1870-х гг., чьи попытки подбить крестьянство на бунты потерпели неудачу, объяснимую — по крайней мере, отчасти — неискоренимостью наивного монархизма. Крестьяне упорно не желали расставаться с непоколебимым убеждением, что царь в конце концов придет к ним на выручку и даст землю. Монархические круги, отлично осведомленные о лояльности народа, не без успеха наживали на ней капитал. Так, в 1898 г., через семнадцать лет после убийства Александра Второго террористами, правительство Николая Второго, стремясь поддержать миф о добром царе, выпустило популярную биографию умерщвленного императора «Царь-Освободитель, Царь-Мученик» — иллюстрированную книгу, предназначавшуюся для грамотных крестьян, число которых в России неуклонно возрастало. Книга вышла двумя изданиями, общим тиражом в 106 000 экземпляров — цифра для того времени громадная. Биография, написанная простым языком, изображала любящего свой народ царя мучеником, пострадавшим именно за эту любовь [26] .

26

Ломан Д. Н. Царь-Освободитель, царь-Мученик император Александр II. Чтение для народа, СПб., 1898.

Последним значительным проявлением наивного монархизма было Кровавое Воскресенье 9 января 1905 г. В этот день многие тысячи рабочих — мужчин, женщин, детей — медленно и торжественно прошествовали через город к Зимнему дворцу в Санкт-Петербурге, с тем чтобы изложить свои претензии Николаю Второму. Манифестанты пели молитвы и национальный гимн «Боже, царя храни», несли иконы и портреты императора. Они желали добиться повышения заработной платы и улучшения условий труда. Забастовки не привели ни к какому результату — и потому решено было обратиться непосредственно к самому царю. Петиция начиналась словами:

«Нет больше сил, Государь! Настал предел терпению… Государь! Не откажи в помощи твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества; дай ему возможность самому вершить свою судьбу, сбрось с него невыносимый гнет чиновников. Разрушь стену между тобой и твоим народом, пусть он правит вместе с тобой. Ведь ты поставлен на счастье народу, а это счастье вырывают, чиновники вырывают у нас из рук, к нам оно не доходит, мы получаем только горе и унижение».

Традиционной была форма петиции, но не ее содержание. Рабочие просили монарха даровать им народное представительство:

«Россия слишком велика, нужды ее слишком многообразны и многочисленны, чтобы одни чиновники могли управлять ею. Необходимо народное представительство, необходимо, чтобы сам народ помогал себе и управлял собой» [27] .

Напрашивается вывод, что либо сами рабочие, либо их политические лидеры прибегли к мифу о царе с тем, чтобы сформулировать революционные требования. Самодержца, однако, даже не оказалось во дворце; мирных демонстрантов встретили залпами из винтовок: под огнем царских войск полегли тысячи.

27

Sablinsky W. The Road to Bloody Sunday: Father Gapon and the St. Petersburg Massacre of 1905. Princeton, 1976. P. 346.

Кровавое Воскресенье стало прелюдией к революции 1905 года: тогдашнее либеральное общество увидело в нем свидетельство все усиливающегося духовного и политического банкротства романовской династии. После 1905 г. самодержавие не могло больше находить опору в наивном монархизме, чтобы сохранить власть [28] . Поразительный факт: ни отречение Николая Второго в 1917 г., ни убийство царской семьи год спустя не вызвали в народе никакого протеста.

Наивный монархизм далек от полной неискушенности. Общепринятая формула крестьянских требований бралась на вооружение и крестьянами, и правительством, — и, наконец, революционерами. Представители радикальной интеллигенции, стремившиеся повлиять на деревню, должны были научиться извлекать выгоду из народных концепций власти. Спустя всего лишь два десятилетия после 1905 года новые правители России использовали приобретенный ими опыт для создания культа Ленина. Многие в народе продолжали ждать подлинного избавителя. «Он и Ленин-то, говорят, не настоящий, — с таинственным видом сообщил рабочий писателю Ивану Бунину в 1918 г., — энтого давно убили, настоящего-то» [29] . Другие были готовы считать Ленина «настоящим», поскольку он дал им землю и нераздельно слился в их сознании с образом России.

28

Филд высказывает предположение, что самодержавие не в состоянии было использовать наивный монархизм народа в собственных целях еще до 1905 года.

29

Бунин И. А. Окаянные дни. Берлин, 1935. С. 58.

Святые — герои пера и пистолета

У русской интеллигенции издавна существовали собственные святцы, куда заносились имена героических борцов (часто совсем не тех, кого чтил народ). Культ Ленина явился кульминационной точкой процесса ступенчатого развития в среде радикально настроенной интеллигенции. Отсчет следует вести от культа Пушкина — культа проникнутого духом байронизма; позднее политизированный подход к оценке всякой литературной деятельности дал толчок культу Чернышевского; наконец, ореолом почти театрального героизма были окружены самоотверженные аскеты — русские террористы. В начале XX века, когда над социологической мыслью возобладали религиозные тенденции, течение внутри большевизма, известное под названием «богостроительство», обратилось к поискам новой религии. Двадцать лет спустя богостроители Леонид Красин и Анатолий Луначарский внесли ощутимую лепту в обожествление вождя; под их руководством было осуществлено бальзамирование тела Ленина и возведен мавзолей на Красной площади.

Духовная и политическая жизнь образованного общества в эпоху Николая Первого (1825–1855) находилась под тройным жестким гнетом — цензуры, бюрократии и полиции. При самодержавном режиме, когда жестоко преследовалось малейшее печатное проявление свободной политической мысли (сурово каралось законом даже простое чтение запрещенных к ввозу и подлежащих конфискации так называемых «нелегальных, подрывных» книг) — в таких условиях литература играла в жизни просвещенных россиян первостепенную роль. Литература — и в особенности ее высшая форма, поэзия — служила чуть ли не единственным средством для выражения «истины».

Творец новых идей, обладатель таланта, способного невозбранно проникать в людские души — при том, что все иные пути заграждены цензурой и охранкой, и даже в столицах царит невыносимо удручающая провинциальная скука — такой человек не мог не снискать всеобщего почета и признания. Им был Александр Пушкин: его первого возвели в ранг божества широчайшие слои русской интеллигенции. Этот великий русский поэт (1799–1837), пользовавшийся громкой прижизненной славой, был и остается предметом любви и поклонения вплоть до сегодняшнего дня. Русские читатели поныне заучивают его стихи наизусть, подолгу всматриваются в скульптурные изображения юношеского лица, толпами посещают излюбленные места поэта — такие, как Царское Село (ныне город Пушкин) и музей-квартиру на набережной реки Мойки, где поэт умер в возрасте тридцати семи лет. Неувядающая любовь русских к Пушкину носит ярко выраженный личностный характер.

Смуглый отрок бродил по аллеям, У озерных грустил берегов, И столетие мы лелеем Еле слышный шелест шагов, —

писала Анна Ахматова в 1911 году [30] . Вполне согласуется с обостренно чутким восприятием русскими гениальности, непременно сопряженной для них с нравственным уроком, следующий эпизод: после произнесения Достоевским знаменитой речи о Пушкине в Обществе любителей российской словесности 8 июня 1880 г., посвященной открытию памятника Пушкину в Москве, великого романиста провозгласили «больше, чем гением» и приветствовали криками:

30

Ахматова А. Стихи и проза. Л., 1977. С. 18.

«Вы наш святой, вы наш пророк!» [31] .

Представление о том, что гениальный писатель должен служить нравственным образцом, отозвалось позднее в культе Ленина, когда биография его всячески идеализировалась, а его сочинения были приравнены к скрижалям. Более того, мы увидим, что Ленин желал, чтобы его последователи брали с него пример, как сам он подражал своему образцу — Н. Г. Чернышевскому.

Три величайших человека в истории — это Иисус Христос, апостол Павел и Николай Чернышевский, — писал один русский публицист 1860-х годов [32] . Чернышевский, сын священника, воспитанный в религиозном духе, уроженец Саратова — провинциального города на Волге, стал кумиром для нескольких поколений русских радикалов и оказал огромное влияние на развитие русской революции. Критик и романист, Чернышевский (1828–1889) вел аскетический образ жизни; сосланный на длительный срок каторжных работ в Сибирь, он сделался для русских радикалов великомучеником.

31

См.: Mochulsky К. Dostoevsky, His Life and Work. Princeton, 1967. P. 639.

32

Эта фраза, принадлежащая H. А. Ишутину, цит. по: Venturi F. Roots of Revolution. New York, 1960. P. 331.