Ленин
Шрифт:
Став Генеральным секретарем ЦК партии 12 ноября 1982 года, немногим более чем на год, Андропов сделал попытку изменить положение вещей в партии и стране. Он более, чем кто-либо из руководства, знал, что государство и общество пребывают в глубокой стагнации. Прирост основных показателей стал нулевым. Экономика еще держалась «на плаву» за счет проедания десятков миллиардов долларов, получаемых за нефть, газ, другое сырье. Афганистан (Андропов был одним из главных лиц, настоявших на вводе туда советских войск) оказался типичной военно-политической ловушкой. Партийное и государственное руководство, особенно в республиках, погрязло в коррупции. Атмосфера неверия господствовала в умах миллионов людей. Граждане страны, желая узнать истину, припадали, таясь, к приемникам, чтобы сквозь треск глушилок узнать правду из западных источников
Ленинская система давно прошла свой апогей, подстегиваемая террором, страхом, нашествиями. Не лучше положение было и в социалистическом содружестве. Ленинское пророчество о том, что «все нации придут к социализму, это неизбежно…»{151}, уже не будоражило умы. Если это «социализм», то почему он не выдерживает соревнования с миром капитала ни по одному пункту? (За исключением ракет.) Изобилия добились лишь в трех областях: ленинских трудах, памятниках вождю да ядерных арсеналах…
Только занавес, только железные запоры и непреодолимые препоны удерживали огромное число людей, которые стремились покинуть СССР – страну ГУЛАГа, государство несвободы. Однажды Андропов запросил справку: как многим гражданам СССР удается бежать из страны? Даже неполные, частичные данные поразили Генерального секретаря. Ученые, артисты, спортсмены, разведчики, моряки, дипломаты, писатели, летчики, люди множества других профессий, которым удалось официально выехать за рубеж, становились невозвращенцами. Но бежали и нелегально: через границу, через Берлинскую стену, спрыгивали незаметно с военных кораблей в темноту ночи и неизвестность. Всех манила свобода. Одних военных, ушедших в демократический мир начиная с 1946 года, – легион. Глаза Андропова пробегали строку за строкой: ефрейтор Сидоровкин А.И., рядовой Кирий И.В., рядовой Елин Е.В., рядовой Шароппудинов Г.Г., капитан Пятов Ю.М., лейтенант Быстров Ю.М., капитан Богачев Н.М., рядовой Гонт Е.И., рядовой Галай В.К., сержант Ширяев Б.А., майор Харитонов С.М., лейтенант Мартынов Л.А., лейтенант Овчинников И.В., лейтенант Лимонов Д.С., сержант Пономаренко А.С, капитан 3-го ранга Артамонов, лейтенант Плеткис И.И., рядовой Буденный С.С., сержант Шабалин И.П. …
Список бесконечен… Люди шли на большой риск, манимые радугой свободы.
Андропов захлопнул папку, долго ходил по кабинету. Он был проницательным человеком и понимал глубинные причины происходящего. Однако… было принято еще одно очередное решение об ужесточении контроля за выездами, сведении до минимума «необязательных» контактов, усилении так называемой «профилактической» работы, повышении бдительности.
Андропов, будучи умным человеком, но марксистским ортодоксом до мозга костей, решил сделать отчаянную попытку остановить распад, прервать стагнацию, вдохнуть новую жизнь в старые идеалы. Однако, являясь большевиком ленинского типа, он не смог придумать ничего нового, как попытаться осуществить обновление страны через «наведение порядка». Конечно, порядок нужен любой системе. Но порядка явно мало для торжества свободы… Вскоре после переселения Андропова в кабинет генсека по всей стране патрули стали вылавливать праздношатающихся людей, облавы милиции захватывали в свои неводы тысячи бездомных бродяг, администрация ужесточила режим труда на предприятиях и в учреждениях… Рабочие люди с симпатией отнеслись к этим мерам, еще не понимая, что болезнь Системы в ее фундаменте – директивной экономике, монополии одной политической силы на власть, отсутствии свободы…
Проводя 1 июля 1983 года совещание в узком кругу советников (присутствовали М.С. Горбачев, Г.В. Романов, К.У. Черненко, В.И. Долгих, Н.И. Рыжков), Андропов напирал на необходимость усиления контроля по всем линиям, укрепления трудовой дисциплины, повышения спроса с каждого функционера. Закрывая совещание, сказал лишь одну фразу: «Людей, шатающихся без дела, все еще много»…{152} Как и следовало ожидать, ставка на укрепление дисциплины и наведение порядка в обществе могла дать и дала лишь временные, частичные результаты. Стагнация Системы продолжалась и углублялась.
Будучи глубоко больным, Андропов пытался, редко появляясь на заседаниях Политбюро и тем более в республиках и областях, руководить с помощью записок из кремлевской больницы. Например, 4 августа 1983 года Политбюро обсудило записку Андропова в связи с размещением американских ракет в Европе. Конечно, в записке ничего
Партийное руководство, в очередной раз разорив страну на десятки миллиардов рублей, пытаясь получить односторонние стратегические преимущества путем создания ракет средней дальности, в конце концов согласится их вывезти и уничтожить… Бессмысленная затея стоила фантастических средств. И опять это будет подано как победа «ленинской внешней политики».
Уже не поднимаясь с постели, Андропов продолжал подписывать записки, которые готовил его аппарат. В октябре 1983 года Политбюро обсудило очередную из них. Черненко, Алиев, Горбачев, Гришин, Громыко, Романов, Демичев, Кузнецов, другие члены расценили ее как «программную». А в ней вновь, как Лениным когда-то, ставится вопрос о борьбе с «ведомственностью и бюрократизмом». Андропов советует подумать над «коренным улучшением организации управления» страной. Это должно стоять на первом плане в работе Центрального Комитета партии. Разработать все эти вопросы могла бы комиссия, которую следует возглавить М.С. Горбачеву{154}.
Наивные люди все еще верили в возможность вылечить государство и общество от бюрократизма с помощью административных бюрократических мер. Бесплодность этого пути становилась все более очевидной все большему числу людей. Идеологические заклинания и привлечение все новых и новых ленинских цитат уже не помогали.
Рентгеновский аппарат истории все рельефнее высвечивал начало тотального кризиса ленинского общества.
Очередной «верный ленинец» Константин Устинович Черненко, ставший после смерти Андропова 13 февраля 1984 года Генеральным секретарем, промелькнул на политическом небосклоне почти незаметно. Прилежный партийный чиновник стал во главе партии и государства. Люди еще надеялись, что парад геронтократов наконец прекратился. Но к очередному заседанию Политбюро, где следовало избрать Генерального секретаря, роли были уже распределены. По кремлевским неписаным правилам было важно, кто выступит первым, кто предложит кандидатуру нового генсека первым. Ведь после этого выдвигать другую кандидатуру – это грозить расколом. Открыв заседание 10 февраля 1984 года, Черненко с председательского места демонстративно перешел за общий длинный стол заседаний на свое обычное место.
«Черненко : Какие будут предложения? Прошу товарищей высказаться. – И тут же посмотрел в сторону Тихонова.
Тихонов: Товарищи, мы все переживаем горестные минуты. Ушел из жизни выдающийся деятель нашей партии и государства – Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета Юрий Владимирович Андропов… Но наша партия располагает большим количеством хорошо подготовленных кадров. Я считаю, что в Политбюро ЦК у нас также имеются достойные товарищи. Поэтому я вношу предложение рекомендовать очередному пленуму ЦК КПСС избрать Генеральным секретарем ЦК т. Черненко Константина Устиновича…»{155}
Самое главное было сделано. Теперь можно было только поддерживать. Любой, кто предложил бы другую кандидатуру, навесил бы на себя ярлык «раскольника», посягнувшего на единство рядов руководства. Механика проста: подобное заседание открывает председатель комиссии по похоронам. Ему важно знать, кому дать слово первому. Ленинская традиция единства далее все оформляет почти автоматически.
После Тихонова, весьма близкого к Черненко человека, выступили Громыко, Устинов, Гришин. Взял слово и Горбачев.
«…Обстановка требует того, чтобы наша партия и прежде всего руководящие органы – Политбюро, Секретариат были сплочены как никогда. И можно безошибочно сказать, что все мы, члены Политбюро, кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК, едины в том, что сохраним принцип преемственности, о котором здесь говорили товарищи, если примем предложение рекомендовать Константина Устиновича на должность Генерального секретаря ЦК КПСС… Единодушие, с которым мы сегодня говорили о кандидатуре Генерального секретаря, называя все однозначно кандидатуру Константина Устиновича, свидетельствует о том, что у нас в Политбюро действительно существует в этом отношении полное единство».