Ленинградский дневник (сборник)

Берггольц Ольга Федоровна

Балка Солянка

1

…А балку недаром Солянкой назвали.Здесь речка когда-то жила, хорошея.Жила, но исчезла: ее затерзаликолючие, мглистые суховеи.И почва соленою стала навечно,как будто б насквозь пропиталась слезами,горючей печалью исчезнувшей речки,бегущей, быть может, чужими краями.А может быть, люди в слезах горевалио светлой, о доброй, несущей прохладу,над высохшим руслом ее вспоминали,простую, бесценную давнюю радость.И люди нашли и вернули беглянку…И мне ли не помнить сверкающий полдень,когда в омертвелую балку Солянкуиз камеры шлюза рванулися волны.И пахло горячей полынью. И млелипросторы в стеклянном струящемся зное,и жаворонки исступленно звенелив дуге небосвода над бурой волною.Река возвращалась сюда не такою,какою отсюда давно уходила:со всею столетьями зревшей тоскою,достигшей бесстрашья и творческой силы.Вначале она узнавала. Вначалевсё трогала волнами, точно руками:«Здесь дикие лебеди в полночь кричали…»«Здесь был острогрудый, неласковый камень…»«Здесь будут затоны, ракиты, полянки».«Здесь луг, домоткаными травами устлан…»О, как не терпелося речке Солянкеобжить, обновить незабытое русло!И, властно смывая коросту из солии жаворонков неостывшие гнезда,река разливалась всё шире, всё боле,уже колыхала тяжелые звезды,сносила угрюмых поселков останки,врывалась в пруды молодого селенья……Прости, что я плачу над речкой Солянкой,предчувствуя день своего возвращенья…

2

Мы шли вдоль речки,а она рождаласьпри всех, в степи полынно-голубой.В какой-то выбоинке задержалась,кружилась там, играла и дрожала,потом опередила нас с тобой.И к Волге, вдаль пошла нетерпеливо,валы росли, вздымая гребешок,и кто-то мне сказал, как я – счастливый:«Ну, дай же руку! Видишь – хорошо…»Да, так хотелось, видя эту реку,рожденную людьми, в степи, в песке,идти за нейи руку человека,хоть незнакомого, – держать в руке.1952

В Сталинграде

Здесь даже давний пепел так горяч,что опалит – вдохни, припомни, тронь ли…Но ты, ступая по нему, не плачьи перед пеплом будущим не дрогни…1952

В доме Павлова

В твой день мело, как десять лет назад.Была метель такой же, как в блокаду.До сумерек, без цели, наугадбродила я одна по Сталинграду.До сумерек – до часа твоего.Я даже счастью не отдам его.Но где сказать, что нынче десять лет,как ты погиб?..Ни друга, ни знакомых…И я тогда пошла на первый свет,возникший в окнах павловского дома.Давным-давно мечтала я о том –к чужим прийти как близкой и любимой.А этот дом – совсем особый дом.И стала вдруг мечта неодолимой.Весь изрубцован, всем народом чтим,весь в надписях, навеки неизменных…Вот возглас гвардии,вот вздох ее нетленный:«Мать Родина! Мы насмерть здесь стоим…»О да, как вздох – как выдох, полный дыма,чернеет букв суровый тесный ряд…Щепоть земли твоей непобедимойберут с собой недаром, Сталинград.И в тот же дом, когда кругом золаеще хранила жар и запах боя,сменив гвардейцев, женщина пришлавосстановить гнездо людское.Об этом тоже надписи стоят.Год сорок третий; охрой скупо, сжатоначертано: «Дом годен для жилья».И подпись легендарного сержанта.Кто ж там живети как живет – в постройке,священной для народа навсегда?Что скажут мне наследники героев,как объяснить – зачем пришла сюда?Я, дверь не выбирая, постучала.Меня в прихожей, чуть прибавив света,с привычною улыбкой повстречаластаруха, в ватник стеганый одета.«Вы от газеты или от райкома?В наш дом частенько ходят от газет…»И я сказала людям незнакомым:«Я просто к вам. От сердца. Я – поэт». –«Нездешняя?» –«Нет… Я из Ленинграда.Сегодня память мужа моего:он десять лет назад погиб в блокаду…»И вдруг я рассказала про него.И вот в квартире, где гвардейцы бились(тут был КП, и пулемет в окне),приходу моему не удивились,и женщины обрадовались мне.Старуха мне сказала: «Раздевайся,напьемся чаю – вон, уже кипит.А это – внучки, дочки сына Васи,он был под Севастополем убит.А Миша – под Японией…»Старухауже не плакала о сыновьях:в ней скорбь жила бессрочно, немо, глухо,как кровь и как дыханье, – как моя.Она гордилась только тем, что внучекиз-под огня сумела увезти.«А старшая стишки на память учити тоже сочиняет их…Прочти!»И рыженькая девочка с волненьемпрочла стихи, сбиваясь второпях,о том, чем грезит это поколенье, –о парусе, белеющем в степях.Здесь жили рядовые сталинградцы:те, кто за Тракторный держали бой,и те, кто знали боль эвакуациии возвратились первыми домой…Жилось пока что трудно: донималаквартирных неполадок маета.То свет погас, то вдруг воды не стало,и, что скрывать, – томила теснота.И, говоря то с лаской, то со смехом,что каждый, здесь прописанный, – герой,жильцы уже мечтали – переехатьв дома, что рядом поднял Гидрострой.С КП, из окон маленькой квартиры,нам даже видно было, как плыланад возникавшей улицею Мирав огнях и вьюге – узкая стрела.«А к нам недавно немки прилетали, –сказала тихо женщина одна, –подарок привозили – планетарий.Там звезды, и планеты, и луна…»«И я пойду взглянуть на эти звезды, –промолвил, брови хмуря, инвалид. –Вот страшно только, вдруг услышу:«Во-оз-дух!»Семья сгорела здесь… Душа болит».И тут ворвался вдруг какой-то парень,крича: «Привет, товарищи! Я к вам…Я – с Карповской… А Дон-то как ударит!И – двинул к Волге!.. Прямо по снегам…»И девочка схватилась за тетрадкуи села в угол: видимо, онахотела тотчас написать украдкойстихотворенье «Первая волна»…Здесь не было гвардейцев обороны,но мнилось нам,что общий наш рассказо будущем, о буднях Волго-Донаони ревниво слушают сейчас.…А дом – он будет памятником.Знамя –огромное, не бархат, но гранит,немеркнущее каменное пламя –его фасад суровый осенит.Но памятника нет героям краше,чем сердце наше,жизнь простая наша,обычнейшая жизнь под этой кровлей,где каждый камень отвоеван кровью,где можно за порогом каждой дверинайти доверье за свое доверьеи знать, что ты не будешь одинок,покуда в мире есть такой порог…Ноябрь 1952

Послесловие

…И это – вступленье к поэме,к той, что пока в груди,к той, что в любое время,всегда – впереди, впереди.Не раз меня обжигаланачатая строка:«Это ее начало.Это ее рука».Но, завершив работу,перечитав листы,свой же слыхала шепот:«Это еще не ты».И в тайном этом признаньене только печаль одна,но редкостное сознанье,что вся впереди она,что мне заветную темувновь воплощать и вновь,что я назову поэмупо праву: «Скала Любовь».1952

«И все, кто порицал…»

И все, кто порицали кто хвалил,те, что преследовали,что любили, –равно печальныепридут к моей могиле,и каждый бросит в яму горсть земли.Последний дар,вручаемый людьми.Но ты не делай этого – не надо.Ты мне когда-то подарил весь мир,всю горечь мира, всю его отраду.Нет, даже мертвой – мне не нужен прахиз рук твоих……А уж живой – тем боле.Я лучше захлебнусь –в вине, в обиде, в боли,в своих пустых и темных вечерах.1953

Церковь «Дивная» в Угличе

Евгению Ефремову

А церковь всеми гранями своимитакой прекрасной вышла, что народей дал свое – незыблемое – имя, –ее доныне «Дивною» зовет.Возносятся все три ее шатрастоль величаво, просто и могуче,что отблеск дальних зорьлежит на них с утра,а в час грозыих осеняют тучи.Но время шло – все три столетья шло…Менялось всё – любовь, измена, жалость.И «Дивную» полынью занесло,она тихонько, гордо разрушалась.Там в трещине березка проросла,там обвалилась балка, там другая…О нет, мы «Дивной» не желали зла.Ее мы просто не оберегали.…Я знаю, что еще воздвигнут зданья,где стоит кнопку малую нажать –возникнут сонмы северных сияний,миры друг друга станут понимать.А «Дивную» – поди восстанови,когда забыта древняя загадка,на чем держалась каменная кладка:на верности, на правде, на любви?Узнала я об этом не вчераи ложью подправлять ее не смею.Пусть рухнут на менявсе три ее шатравсей неподкупной красотой своею.1953

1954–1975

«Здесь лежат ленинградцы…»

Здесь лежат ленинградцы.Здесь горожане – мужчины, женщины, дети.Рядом с ними солдаты-красноармейцы.Всею жизнью своеюони защищали тебя, Ленинград,колыбель революции.Их имен благородных мы здесь перечислитьне сможемтак их много под вечной охраной гранита.Но знай, внимающий этим камням:никто не забыт, и ничто не забыто.В город ломились враги, в броню и железоодеты,но с армией вместе всталирабочие, школьники, учителя, ополченцы.И все, как один, сказали они:«Скорее смерть испугается нас, чем мы смерти».Не забыта голодная, лютая, темнаязима сорок первого – сорок второго,ни свирепость обстрелов,ни ужас бомбежек в сорок третьем.Вся земля городская пробита.Ни одной вашей жизни, товарищи, не позабыто.Под непрерывным огнем с неба, с земли и с водыподвиг свой ежедневныйвы свершали достойно и просто,и вместе с отчизной своейвы все одержали победу.Так пусть же пред жизнью бессмертною вашейна этом печально-торжественном полевечно склоняет знамена народ благодарный,Родина-мать и город-герой Ленинград.1956

Евгению Львовичу Шварцу

1

В день шестидесятилетия

Не только в день этот праздничный –в будни не позабуду:живет между нами сказочник,обыкновенное Чудо.И сказочна его доля,и вовсе не шестьдесятлет ему – много более!Века-то летят, летят…Он ведь из мира древнейшего,из недр человеческих грезсвое волшебство вернейшее,слово свое нежнейшеек нашим сердцам пронес.К нашим сердцам, закованнымв лед (тяжелей брони!),честным путем, рискованнымдошел,растопил,приник.Но в самые темные годыот сказочника-поэтамы столько вдохнули свободы,столько видали света.Поэзия – не стареется.Сказка – не «отстает».Сердце о сказку греется,тайной ее живет.Есть множество лживых сказок –нам ли не знать про это!Но не лгала ни разумудрая сказка поэта.Ни словом, ни помышлениемона не лгала, суровая.Спокойно готова к гонениям,к народной славе готовая.Мы день твой с отрадой празднуем,нам день твой и труд – ответ,что к людям любовь – это правда.А меры для правды нет.21 октября 1956

2

Простите бедность этих строк,но чем я суть их приукрашу?Я так горжусь, что дал мне богпоэзию и дружбу Вашу.Неотторжимый клин души,часть неплененного сознанья,чистейший воздух тех вершин,где стало творчеством – страданье, –вот надо мною Ваша власть,мне все желаннее с годами…На что бы совесть оперлась,когда б Вас не было меж нами?!21 октября 1957

Из цикла «Анне Ахматовой»

1

…Она дарить любила.Всем. И – разное.Надбитые флаконы и картинкии жизнь свою, надменную, прекрасную,до самой той, горючей той кровинки.Всю – без запинки.Всю – без заминки.…Что же мне подарила она?Свою нерекламную твердость.Окаяннейшую свою,молчаливую гордость.Волю – не обижаться на тех,кто желает обидеть.Волю – видеть до рези в глазах,и все-таки видеть.Волю – тихо, своею рукой задушитьподступившее к сердцу отчаянье,Волю – к чистому, звонкому слову.И грозную волю – к молчанию.1970

2

Анна Ахматова в 1941 году в Ленинграде

У Фонтанного дома, у Фонтанного дома,у подъездов, глухо запахнутых,у резных чугунных воротгражданка Анна Андреевна Ахматова,поэт Анна Ахматована дежурство ночью встает.На левом бедре еетяжелеет, обвиснув, противогаз,а по правую руку, как всегда, налегке,в покрывале одном,приоткинутомнад сиянием глаз,гостья милая – Музас легкою дудочкою в руке.А напротив, через Фонтанку, –немые сплошные дома,окна в белых крестах. А за ними ни искры,ни зги.И мерцает на стеклахжемчужно-прозрачная тьма.И на подступах ближних отброшеныснова враги.О, кого ты, кого, супостат, захотелпревозмочь?Или Анну Ахматову,вставшую у Фонтанного дома,от Армии невдалеке?Или стражу ее, ленинградскую эту бессмертнуюбелую ночь?Или Музу ее со смертельным оружьем,с легкой дудочкойв легкой руке?1970 или 1971