Ленинградский дневник (сборник)

Берггольц Ольга Федоровна

Ленинградская поэма

1

Я как рубеж запомню вечер:декабрь, безогненная мгла,я хлеб в руке домой несла,и вдруг соседка мне навстречу.«Сменяй на платье, – говорит, –менять не хочешь – дай по дружбе.Десятый день, как дочь лежит.Не хороню. Ей гробик нужен.Его за хлеб сколотят нам.Отдай. Ведь ты сама рожала…»И я сказала: «Не отдам».И бедный ломоть крепче сжала.«Отдай, – она просила, – тысама ребенка хоронила.Я принесла тогда цветы,чтоб ты украсила могилу».…Как будто на краю земли,одни, во мгле, в жестокой схватке,две женщины, мы рядом шли,две матери, две ленинградки.И, одержимая, онамолила долго, горько, робко.И сил хватило у меняне уступить мой хлеб на гробик.И сил хватило – привестиее к себе, шепнув угрюмо:«На, съешь кусочек, съешь… прости!Мне для живых не жаль – не думай».…Прожив декабрь, январь, февраль,я повторяю с дрожью счастья:мне ничего живым не жаль –ни слез, ни радости, ни страсти.Перед лицом твоим, Война,я поднимаю клятву эту,как вечной жизни эстафету,что мне друзьями вручена.Их множество – друзей моих,друзей родного Ленинграда.О, мы задохлись бы без нихв мучительном кольце блокады.

2

Вот предо мной письмо бойца.Он – с Ладоги, а сам – волжанин.Я верных рук ему не жала,не видела его лица.Но знаю – друга нет верней,надежней, преданней, бесстрашней,его письмо – письмо к жене –твердит о давней дружбе нашей.Он пишет: «Милая Наташа,прочти и всей родне скажи:спасибо вам за ласку вашу,за вашу правильную жизнь.Но я прошу, Наташа, очень:ты не пиши, как прошлый раз,мол, «пожалей себя для дочки,побереги себя для нас…».Мне стыдно речи эти слушать!Прости, любимая, пойми,что Ленинград ожег мне душусвоими бедными детьми.Я в Ленинграде, правда, не был,но знаю – говорят бойцы:там дети плачут, просят хлеба,а хлеба нет… А мы отцы…И я, как волка, караулюфашиста – сутками в снегу,и от моей свирепой пулипощады не было врагу.Лежу порою – до костейдостигнет снег. Дрожу, устану…Уйти? А вспомню про детей –зубами

скрипну – и останусь.«Нет, – говорю, – позорный гад,палач детей, я здесь, я слышу.На, получай еще зарядза ленинградских ребятишек».…Наташа, береги Катюшу,но не жалей меня, жена.Не обижай тревогой душу,в которой ненависть одна.Нельзя дышать, нельзя, жена,когда дитя за хлебом плачет…Да ты не бойся за меня.А как я жить могу – иначе?»

3

О да – иначе не моглини те бойцы, ни те шоферы,когда грузовики велипо озеру в голодный город.Холодный ровный свет луны,снега сияют исступленно,и со стеклянной вышиныврагу отчетливо виднывнизу идущие колонны.И воет, воет небосвод,и свищет воздух, и скрежещет,под бомбами ломаясь, лед,и озеро в воронки плещет.Но вражеской бомбежки хуже,еще мучительней и злей –сорокаградусная стужа,владычащая на земле.Казалось – солнце не взойдет.Навеки ночь в застывших звездах,навеки лунный снег, и лед,и голубой свистящий воздух.Казалось, что конец земли…Но сквозь остывшую планетуна Ленинград машины шли:он жив еще. Он рядом где-то.На Ленинград, на Ленинград!Там на два дня осталось хлеба,там матери под темным небомтолпой у булочной стоят,и дрогнут, и молчат, и ждут,прислушиваются тревожно:«К заре, сказали, привезут…»«Гражданочки, держаться можно…»И было так: на всем ходумашина задняя осела.Шофер вскочил, шофер на льду.«Ну, так и есть – мотор заело.Ремонт на пять минут, пустяк.Поломка эта – не угроза,да рук не разогнуть никак:их на руле свело морозом.Чуть разогнешь – опять сведет.Стоять? А хлеб? Других дождаться?А хлеб – две тонны? Он спасетшестнадцать тысяч ленинградцев».И вот – в бензине руки онсмочил, поджег их от мотора,и быстро двинулся ремонтв пылающих руках шофера.Вперед! Как ноют волдыри,примерзли к варежкам ладони.Но он доставит хлеб, пригонитк хлебопекарне до зари.Шестнадцать тысяч матерейпайки получат на заре –сто двадцать пять блокадных граммс огнем и кровью пополам.…О, мы познали в декабре –не зря «священным даром» названобычный хлеб, и тяжкий грех –хотя бы крошку бросить наземь:таким людским страданьем он,такой большой любовью братскойдля нас отныне освящен,наш хлеб насущный, ленинградский.

4

Дорогой жизни шел к нам хлеб,дорогой дружбы многих к многим.Еще не знают на землестрашней и радостней дороги.И я навек тобой горда,сестра моя, москвичка Маша,за твой февральский путь сюда,в блокаду к нам, дорогой нашей.Золотоглаза и строга,как прутик, тоненькая станом,в огромных русских сапогах,в чужом тулупчике, с наганом, –и ты рвалась сквозь смерть и лед,как все, тревогой одержима, –моя отчизна, мой народ,великодушный и любимый.И ты вела машину к нам,подарков полную до края.Ты знала – я теперь одна,мой муж погиб, я голодаю.Но то же, то же, что со мной,со всеми сделала блокада.И для тебя слились в однои я, и горе Ленинграда.И, ночью плача за меня,ты забирала на рассветахв освобожденных деревняхпосылки, письма и приветы.Записывала: «Не забыть:деревня Хохрино. Петровы.Зайти на Мойку, сто один,к родным. Сказать, что все здоровы,что Митю долго мучил фриц,но мальчик жив, хоть очень слабый…»О страшном плене до заритебе рассказывали бабыи лук сбирали по дворам,в холодных, разоренных хатах:«На, питерцам свезешь, сестра.Проси прощенья – чем богаты…»И ты рвалась – вперед, вперед,как луч, с неодолимой силой.Моя отчизна, мой народ,родная кровь моя, – спасибо!

5

О, сквозь кольцо пробитый путь,единственный просвет в отчизну!Но враг хотел кольцо замкнутьсовсем. Отнять дорогу к жизни.Был Тихвин взят. Рыча и злясь,фашисты лезут к Волховстрою.Всё туже смертная петляна горле города-героя.Нет! Не дадим петлю стянуть!Дорогу к городу – не троньте!И бьются за последний путьсолдаты Северного фронта.Войскам приказ – идти в атаку.Заданье получает взвод,где командир Семен Потапов.Он говорит: «Бойцы, вперед!Сейчас рубеж займем. За нимвраги. Они хотят прорваться.Смелей, бойцы! Не предадимжелезный подвиг ленинградцев!»Огонь. Ползут. «Вставай!»Рванулись.«За мною!» – крикнул командири вдруг упал с немецкой пулей,с проклятой пулею в груди.Бойцы – к нему. Но промедленьев атаке – проигрыш, конец.И командир в самозабвеньекричит: «Не подходить ко мне!За Ленинград – вперед!»Неистовего приказ. И верен взвод.И, прыгая через него,летит вперед и мнет фашистов.Штыки вонзает на бегув черно-зеленые мундиры……А он остался на снегу,как сотни красных командиров,как сотни тех, кто вел и звал,к себе не ведая пощады,своею смертью смерть попрал,витавшую над Ленинградом.А он лежал в крови густой,ничком, с простертыми руками,как будто прикрывал собойпод ним распластанное знамя.И что же – верно: кровь своюон, точно стяг, легко и гордопронес в решающем боюза жизнь твою, любимый город.За дочку, за жену, за мать,в ком эта жизнь горит и бьется,кто будет ждать его – так ждать,как ждут того, кто не вернется.

6

Вот так, исполнены любви,из-за кольца, из тьмы разлукидрузья твердили нам: «Живи!»,друзья протягивали руки.Оледеневшие, в огне,в крови, пронизанные светом,они вручили вам и мнеединой жизни эстафету.Безмерно счастие мое.Спокойно говорю в ответ им:«Друзья, мы приняли ее,мы держим вашу эстафету.Мы с ней прошли сквозь дни зимы.В давящей мгле ее страданийвсей силой сердца жили мы,всем светом творческих дерзаний.Да, мы не скроем: в эти днимы ели клей, потом ремни;но, съев похлебку из ремней,вставал к станку упрямый мастер,чтобы точить орудий части,необходимые войне.Но он точил, пока рукамогла производить движенья,а если падал – у станка,как падает солдат в сраженье.Но люди слушали стихи,как никогда, – с глубокой верой,в квартирах черных, как пещеры,у репродукторов глухих.И обмерзающей рукой,перед коптилкой, в стуже адской,гравировал гравер седойособый орден – ленинградский.Колючей проволокой он,как будто бы венцом терновым,кругом – по краю – обведен,блокады символом суровым.В кольце, плечом к плечу, втроем –ребенок, женщина, мужчинапод бомбами, как под дождем,стоят, глаза к зениту вскинув.И надпись сердцу дорога –она гласит не о награде,она спокойна и строга:«Я жил зимою в Ленинграде».Гравер не получал заказ.Он просто верил – это надо.Для тех, кто борется, для нас,кто должен выдержать блокаду.Так дрались мы за рубежитвои, возлюбленная Жизнь!И я, как вы, – упряма, зла –за них сражалась, как умела.Душа, крепясь, превозмоглапредательскую немощь тела.И я утрату понесла.К ней не притронусь даже словом –такая боль… И я смогла,как вы, подняться к жизни снова.Затем, чтоб вновь и вновь сражатьсяза жизнь.Носитель смерти, враг –опять над каждым ленинградцемзаносит кованый кулак.Но, не волнуясь, не боясь,гляжу в глаза грядущим схваткам:ведь ты со мной, страна моя,и я недаром – ленинградка.Под эстафетой вечной жизни,тобой врученною, отчизна,иду с тобой путем единым,во имя мира твоего,во имя будущего сынаи светлой песни для него.Для дальней полночи счастливойее, заветную мою,сложила я нетерпеливосейчас, в блокаде и в бою.Не за нее ль идет война?Не за нее ли ленинградцамеще бороться, и мужаться,и мстить без меры?..Вот она:«Здравствуй, крестниккрасных командиров,милый вестник,вестник мира.Сны тебе спокойные приснятся –битвы стихлина земле ночной.Людинеба больше не боятся,неба, озаренного луной.В синей-синей глубине эфирамолодые облака плывут.Над могилой красных командировмудрые терновники цветут.Ты проснешьсяна земле цветущей,вставшей не для боя – для труда.Ты услышишьласточек поющих:ласточки вернулись в города.Гнезда вьют они – и не боятся!Вьют в стене пробитой, под окном:крепче будетгнездышко держаться,люди больше не покинут дом.Так чиста теперь людская радость,точно к миру прикоснулась вновь.Здравствуй, сын мой,жизнь моя,награда,здравствуй, победившая любовь!»Вот эта песнь. Она проста,она – надежда и мечта.Но даже и мечту врагихотят отнять и обесчестить.Так пусть гремит сегодня гимнодной неутолимой мести!Пусть только ненависть сейчас,как жажда, жжет уста народа,чтоб возвратить желанный часлюбви, покоя и свободы!ЛенинградИюнь – июль 1942

Севастополю

О, скорбная весть – Севастополь оставлен…Товарищи, встать, как один, перед ним,пред городом мужества, городом славы,пред городом – доблестным братом твоим!Но мы не хотим и не будем прощатьсяс тобой, не смирившийся город-солдат:ты жив,ты в сердцах москвичей,сталинградцев,дыханье твое бережет Ленинград.Мы знаем, на всех пламенеющих тропах,со всеми, кто бьет ненавистных врагов,идет Севастополь,родной Севастополь,и кровь, и огонь от его берегов…Промчится година железа и горя,мы кончим победою наши бои –у теплого моря, у синего моряон встанет опять из развалин своих.Нет, только не плачь – мы не чтим его память,и этой минуты великая тишьзатем, чтоб сказать:«Севастополь, ты с нами!Ты с нами,ты бьешься,ты победишь».3 июля 1942

«Подводная лодка уходит в поход…»

Капитану подводной лодки Грищенко

Подводная лодка уходит в походв чужие моря и заливы.Ее провожают Кронштадт и Кроншлоти встречи желают счастливой.Последний привет с боевых катеров,и вот уж нельзя разглядеть их,и мы далеко от родных берегови близко от славы и смерти.Нас мало, мы горсточка русских людейв подводной скорлупке железной.Мы здесь одиноки средь минных полейв коварной и гибельной бездне.Но вот над подлодкой идет караван,груженный оружьем проклятым.Ты врешь! Ни эсминцы твои, ни тумантебя не спасут от расплаты.Пора, торпедисты! И точно в упорвонзаются наши торпеды.Республика, выполнен твой приговорво имя грядущей победы!И с берега видит расправу с врагомземляк наш, томящийся в рабстве.Мужайся, товарищ, – мы скоро придем,мы помним о долге и братстве.Подводная лодка обратно спешит,балтийское выдержав слово.Ты долго ее не забудешь, фашист,и скоро почувствуешь снова…Заносит команда на мстительный счетпятерку немецких пиратов.И гордо подводная лодка идетв любимые воды Кронштадта.КронштадтАвгуст – сентябрь 1942

Ленинградская осень

Блокада длится… Осенью сорок второго года ленинградцы готовятся ко второй блокадной зиме: собирают урожай со своих огородов, сносят на топливо деревянные постройки в городе. Время огромных и тяжелых работ.

Ненастный вечер, тихий и холодный.Мельчайший дождик сыплется впотьмах.Прямой-прямой пустой Международныйв огромных новых нежилых домах.Тяжелый свет артиллерийских вспышекто озаряет контуры колонн,то статуи, стоящие на крышах,то барельеф из каменных знамени стены – сплошь в пробоинах снарядов…А на проспекте – кучка горожан:трамвая ждут у ржавой баррикады,ботву и доски бережно держа.Вот женщина стоит с доской в объятьях;угрюмо сомкнуты ее уста,доска в гвоздях – как будто часть распятья,большой обломок русского креста.Трамвая нет. Опять не дали тока,а может быть, разрушил путь снаряд…Опять пешком до центра – как далёко!Пошли… Идут – и тихо говорят.О том, что вот – попался дом проклятый,стоит – хоть бомбой дерево ломай.Спокойно люди жили здесь когда-то,надолго строили себе дома.А мы… Поежились и замолчали,разбомбленное зданье обходя.Прямой проспект, пустой-пустой, печальный,и граждане под сеткою дождя.…О, чем утешить хмурых, незнакомых,но кровно близких и родных людей?Им только б доски дотащить до домаи ненадолго руки снять с гвоздей.И я не утешаю, нет, не думай –я утешеньем вас не оскорблю:я тем же каменным, сырым путем угрюмымтащусь, как вы, и, зубы сжав, – терплю.Нет, утешенья только душу ранят –давай молчать…Но странно: дни придут,и чьи-то руки пепел соберутиз наших нищих, бедственных времянок.И с трепетом, почти смешным для нас,снесут в музей, пронизанный огнями,и под стекло положат, как алмаз,невзрачный пепел, смешанный с гвоздями!Седой хранитель будет объяснятьпотомкам, приходящим изумляться:«Вот это – след Великого Огня,которым согревались ленинградцы.В осадных, черных, медленных ночах,под плач сирен и орудийный грохот,в их самодельных временных печахдотла сгорела целая эпоха.Они спокойно всем пренебрегли,что не годилось для сопротивленья,всё отдали победе, что могли,без мысли о признанье в поколеньях.Напротив, им казалось по-другому:казалось им порой – всего важнейохапку досок дотащить до домаи ненадолго руки снять с гвоздей……Так, день за днем, без жалобы, без стона,невольный вздох – и тот в груди сдавив,они творили новые законылюдского счастья и людской любви.И вот теперь, когда земля светла,очищена от ржавчины и смрада, –мы чтим тебя, священная золаиз бедственных времянок Ленинграда…»…И каждый, посетивший этот прах,смелее станет, чище и добрее,и, может, снова душу мир согреету нашего блокадного костра.Октябрь 1942

Отрывок

…Октябрьский дождь стучит в квадратоконный,глухие залпы слышатся вдали.На улицах, сырых и очень темных,одни сторожевые патрули.Мерцает желтый слепенький фонарик,и сердце вдруг сжимается тоской,когда услышишь:«Пропуск ваш, товарищ…»Как будто б ты нездешний и чужой.«Вот пропуск мой. Пожалуйста, проверьте.Я здешняя, и этот город – мой.У нас одно дыханье, дума, сердце…Я здешняя, товарищ постовой».…Но я живу в квартире, где зимоючужая чья-то вымерла семья.Всё, что кругом, – накоплено не мною.Всё – не мое, как будто б я – не я.И точно на других широтах мира,за целых два квартала от меня,моя другая – прежняя квартира,без запаха жилого, без огня.Я редко прихожу туда, случайно.Войду – и цепенею, не дыша:еще не бывшей на земле печальюбез слез, без слов терзается душа…Да, у печали этой нет названья.Не выплачешь, не выскажешь ее,и лишь фанерных ставенек стенаньенегромкое – похоже на нее.А на стекле – полоски из бумаги,дождями покороблены, желты:неведенья беспомощные знаки,зимы варфоломеевской кресты.Недаром их весною отдиралите, кто в жилье случайно уцелел,и только в нежилых домах осталисьбумажные полоски на стекле.Моя квартира прежняя пуста,ее окошки в траурных крестах.Да я ли здесь жила с тобой? Да я ликормила здесь когда-то дочерей?Меня ль, меня ль глаза твои встречалиу теплых, у клеенчатых дверей?Ты вскакивал, ты выбегал к порогу,чуть делались шаги мои слышны.Ты восклицал: «Пришла? Ну, слава богу!»А было тихо – не было войны.И странно: в дни обстрелов и бомбежек,когда свистела смерть на всех углах,ты ждал меня, ни капли не тревожась,как будто б я погибнуть не могла;как будто б я была заговореннойнесокрушимой верностью твоей.И тот же взгляд – восторженный,влюбленный –встречал меня у дорогих дверей.Я всё отдам – любовь, и вдохновенье,и славу, щедро данную войной, –за ту одну минуту возвращеньяк тебе, под кров домашний, старый, мой…Как будто я ослепла и оглохла:не услыхать тебя, не увидать.Я слышу только дождь: он бьется в стекла,и только дождь такой же, как тогда…Октябрь 1942

Сталинграду

19 ноября 1942 года началось наше наступление на Сталинградском фронте.

Мы засыпали с думой о тебе.Мы на заре включали репродуктор,чтобы услышать о твоей судьбе.Тобою начиналось наше утро.В заботах дня десятки раз подряд,сжимая зубы, затаив дыханье,твердили мы:«Мужайся, Сталинград!»Сквозь наше сердце шло твое страданье.Сквозь нашу кровь струился горячопоток твоих немыслимых пожаров.Нам так хотелось стать к плечу плечоми на себя принять хоть часть ударов!…А мне все время вспоминалась ночьв одном колхозе дальнем, небогатом,ночь перед первой вспашкою, в тридцатом,второю большевистскою весной.Степенно, важно, радостно и строгоготовились колхозники к утру,с мечтой о новой жизни,новом строе,с глубокой веройв новый, общий труд.Их новизна безмерная, тревожа,еще страшила…Но твердил народ:«Нам Сталинградский тракторный поможет…»«Нам Сталинград коней своих пришлет».Нет, не на стены зданий и заводов,проклятый враг, заносишь руку ты:ты покусился на любовь народа,ты замахнулся на оплот мечты!И встала, встала пахарей громада,как воины они сюда пришли,чтобы с рабочим классом Сталинградаспасти любимца трудовой земли.О том, что было страшным этим летом, –еще расскажут: песня ждет певца.У нас в осаде, за чертой кольца,все озарялось сталинградским светом.И, глядя на развалины твои(о, эти снимки в «Правде» и в «Известьях»!),мы забывали тяготы свои,мы об одном молили: «Мести, мести!»И пробил час. Удар обрушен первый –от Сталинграда пятится злодей.И ахнул мир, узнав, что значит верность,что значит ярость верящих людей.А мы не удивились, нет! Мы знали,что будет так: полмесяца назадне зря солдатской клятвой обменялисьдва брата: Сталинград и Ленинград.Прекрасна и сурова наша радость.О Сталинград,в час гнева твоегоприми земной поклон от Ленинграда,от воинства и гражданства его!24 ноября 1942

Песня о жене патриота

Хорошие письма из дальнего тыласержант от жены получал.И сразу, покамест душа не остыла,друзьям по оружью читал.А письма летели сквозь дымные ветры,сквозь горькое пламя войны,в зеленых, как вешние листья, конвертах,сердечные письма жены.Писала, что родиной стал из чужбиныдалекий сибирский колхоз.Жалела, что муж не оставил ей сына, –отца б дожидался да рос…Читали – улыбка с лица не скрывалась,читали – слезы не сдержав.«Хорошая другу подружка досталась,будь счастлив, товарищ сержант!Пошли ей, сержант, фронтовые приветы,земные поклоны от нас.Совет да любовь вам, да ласковых деток,когда отгрохочет война…»А ночью прорвали враги оборону –отчизне грозила беда.И пал он обычною смертью героя,заветный рубеж не отдав.Друзья собрались и жене написали,как младшей сестре дорогой:«Поплачь, дорогая, убудет печали,поплачь же над ним, над собой…»Ответ получили в таком же конверте,зеленом, как листья весной.И всем показалось, что не было смерти,что рядом их друг боевой.«Спасибо за дружбу, отважная рота,но знайте, – писала она, –не плачет, не плачет вдова патриота,покамест бушует война.Когда же сражений умолкнут раскатыи каждый к жене заспешит,в тот день я, быть может, поплачу, солдаты,по-женски поплачу, навзрыд…»…Так бейся же насмерть, отважная рота,готовь же отмщенье свое –за то, что не плачет вдова патриота,за бедное сердце ее…Ноябрь 1942, январь 1943

«…Третья зона, дачный полустанок…»

…Третья зона, дачный полустанок,у перрона – тихая сосна.Дым, туман, струна звенит в тумане,невидимкою звенит струна.Здесь шумел когда-то детский лагерьна веселых ситцевых полях…Всю в ромашках, в пионерских флагах,как тебя любила я, земля!Это фронт сегодня. Сотня метровдо того, кто смерть готовит мне.Но сегодня – тихо. Даже ветранет совсем. Легко звучать струне.И звенит, звенит струна в тумане…Светлая, невидимая, пой!Как ты плачешь, радуешься, манишь,кто тебе поведал, что со мной?Мне сегодня радостно до боли,я сама не знаю – отчего.Дышит сердце небывалой волей,силою расцвета своего.Знаю, смерти нет: не подкрадется,не задушит медленно она, –просто жизнь сверкнет и оборвется,точно песней полная струна.…Как сегодня тихо здесь, на фронте.Вот среди развалин, над трубой,узкий месяц встал на горизонте,деревенский месяц молодой.И звенит, звенит струна в тумане,о великой радости моля…Всю в крови,в тяжелых, ржавых ранах,я люблю, люблю тебя, земля!1942

Морякам-ладожцам

Посвящается морякам Ладожской военной флотилии

Споем, друзья, споем себе на радостьо той дороге синей, водяной.С Большой земли к герою Ленинградуона идет по Ладоге родной.Враги кольцом смертельным окружалилюбимый город, нашу колыбель.«Ты не умрешь, – сказали ладожане, –страна придет по Ладоге к тебе».Припев:Звени, как бубен, сияй, как радуга,любимой песней живи в сердцах,Дорога жизни, родная Ладога,оруженосец города-бойца!Споем, друзья, о наших капитанах:в грозу и шторм, и полночью и днемони бесстрашно водят караваныпод ураганным вражеским огнем.На берегах унылых и печальных,где жили чайки да заря,как в грозной сказке, выросли причалыи корабли бросают якоря.Припев:Звени, как бубен, сияй, как радуга и т. д.Здесь каждый грузчик не жалеет силы,он за погрузку бьется, как солдат.Пускай скорей дары со всей Россиис улыбкой счастья примет Ленинград.И хоть гремит под грохотом орудийвойна на том и этом берегу,но этот труд Россия не забудети ленинградцы в сердце сберегут.ПрипевЗвени, как бубен, сияй, как радуга и т. д.1942

«Ты слышишь ли? Живой и влажный ветер…»

Ты слышишь ли? Живой и влажный ветерв садах играет, ветки шевеля!Ты помнишь ли, что есть еще на светеземной простор, дороги и поля?Мне в городе, годами осажденном,в том городе, откуда нет путей,всё видится простор освобожденныйв бескрайней, дикой, русской красоте.Мне в городе, где нет зверей домашних,ни голубей – хотя б в одном окне, –мерещатся грачи на рыжих пашняхи дед Мазай с зайчатами в челне.Мне в городе, где нет огней вечерних,где только в мертвой комнате окнопорою вспыхнет, не затемнено,а окна у живых – чернее черни, –так нужно знать, что всё, как прежде, живо,что где-то в глубине родной странывсё те же зори, журавли, разливы,и даже города освещены;так нужно знать, что всё опять вернетсяоттуда, из глубин, сюда, где тьма, –что я, наверно, не смогла б бороться,когда б не знала этого сама!Март 1943