Ленинградский дневник (сборник)

Берггольц Ольга Федоровна

«И под огнем на черной шаткой крыше…»

И под огнем на черной шаткой крышеты крикнул мне,не отводя лица:«А если кто-нибудь из нас…Ты слышишь?Другой трагедию досмотрит до конца».Мы слишком рано вышли –в первом акте,но помнил ты, что оставлял.И я не выйду до конца спектакля –его актер, и зритель, и судья.Но, господи, дай раньше умереть,чем мне сказать:«Не стоило смотреть».Октябрь (?) 1941

«И мы справляли, как могли…»

И мы справляли, как могли,великий день…И, как дерзанье,в бомбоубежищах прошлиторжественные заседанья.Сюда, под землю, принеслимы наши гордые знамена.А бомбы с грохотом рвались,и с пением мешались стоны…Мы под землею пронеслизнамена наши, песни, силу…Мы праздновали, как могли,великий день для всей России…Да, зубы сжав и брови сдвинув,не отведя от смерти глаз,мы отмечали грозный часдвадцать четвертой годовщины.И вот сейчас, когда в огнях,в живых огнях трепещет Невский,мне не забыть об этих днях,подобных мужественной песне.6 ноября 1941, 1945

«Покуда небо сумрачное меркнет…»

Покуда небо сумрачное меркнет,мой дальний друг, прислушайся, поверь.Клянусь тебе, клянусь, что мы бессмертны,мы, смертью попирающие смерть.Мы защищаем город наш любимый,все испытанья поровну деля.Клянусь тебе, что мы неистребимы,за нами – наша русская земля.Она могучая, она у нас большая.Припомни-ка простор ее сплошной.Клянусь тебе, мы подвиг совершаемво имя всей земли своей родной.Мы, ленинградцы, ныне держим знамя,мы – Родины передовой отряд.Весь шар земной сейчас следит за нами,пароль и отзыв мира: «Ленинград».Клянусь тебе, у нас не будет трусов.Мы закричим бегущему вослед:«Ты предал нас фашистам. Ты не русский».И не оставим труса на земле.Клянусь тебе, мы страшно будем биться,клянусь тебе – мы скоро победим,и даже смерть отступит, устрашитсяи рухнет наземь остовом своим.Осень 1941

Гвардейцы

Сорок пятой гвардейской посвящаю

Никто из них не помышлял о славе.О ней ли думать в страшный час, когдародную землю топчет и кровавитпроклятая германская орда?Они дрались – и не могли иначе.Они забыли жалость, боль и страх.Что значит боль, когда ребенок плачет,когда молчит под пыткою сестра.Что значит страх, когда с клеймом, с цепямикрадется к женщинам и детям враг,чтобы сослать – пожизненно – рабами…Они забыли, что такое страх.Республиканцы, граждане, солдатыкрасногвардейской выправки былой,их каждый бой кровавой был расплатойза боль и кровь земли своей родной.И, чуя в них свою и мощь, и силу,ту, что врага испепелит дотла,отчизна их сама вознаградилаи гвардией своею назвала.О гвардия, твоими именамиона гордится в горестные дни,особое тебе вручает знамя:борись под ним, лелей его, храни.О гвардия, где каждый ныне рыцарь,настанет день – и, радуясь, народпростые их, обветренные лицана бронзовых медалях отольет.Не нам искать и добиваться славы.Единственная слава – жизнь твоя.Твое, страна, незыблемое праводарить бессмертье верным сыновьям.1941

«О, если бы дожить…»

О, если бы дожить –дожить с тобоюдо самого последнего отбоя.Как долго будет петь тогда рожокв прозрачной и печальной тишине.Живые лягут на землю ничком,уткнув лицо в кровавые ладони,а всех убитых на спину положат,чтобы они смотрели прямо в небои видели – там нету ничего,и больше самолетов не боялись.Кому дадут сыграть отбой последний,ребенку? Матери?Седому старику?Кому ж доверятвозвестить о мире,кому не стыдно будетвзять рожок?Глухонемой,незрячий пастушок –ему, наверное, дадут рожок.1941

Старая гвардия

В дни, когда на фронт пошли полки,чтоб воздать злодеям полной мерой, –на завод вернулись старики,персональные пенсионеры.Их вернулось двадцать, как один,к агрегатам старого завода,все – в суровой красоте седин,верная рабочая порода.Кавалеры многих орденов,выправку хранящие поныне,бившие сегодняшних враговв восемнадцатом на Украине.«Разве, – говорят они, – сейчасможем отдыхать мы без заботы?В этот славный и опасный часруки наши требуют работы.У тисков, вагранок и станков,там, где только это будет нужно, –мы заменим воинов-сынов,мы дадим сынам своим оружье».И на приумолкшие станки,не забытые за дни разлуки,тихо положили старикимудрые и любящие руки.И запели светлые резцы,мастеров узнав прикосновенье…Было утро. Шли на фронт бойцы,чтоб принять и выиграть сраженье.1941

Разговор с соседкой

5 декабря 1941 года. Идет четвертый месяц блокады. До пятого декабря воздушные тревоги длились по десять-двенадцать часов. Ленинградцы получали от 125 до 250 граммов хлеба.

Дарья Власьевна, соседка по квартире,сядем, побеседуем вдвоем.Знаешь, будем говорить о мире,о желанном мире, о своем.Вот мы прожили почти полгода,полтораста суток длится бой.Тяжелы страдания народа –наши, Дарья Власьевна, с тобой.О, ночное воющее небо,дрожь земли, обвал невдалеке,бедный ленинградский ломтик хлеба –он почти не весит на руке…Для того чтоб жить в кольце блокады,ежедневно смертный слышать свист –сколько силы нам, соседка, надо,сколько ненависти и любви…Столько, что минутами в смятеньеты сама себя не узнаешь:«Вынесу ли? Хватит ли терпенья?»Вынесешь. Дотерпишь. Доживешь.Дарья Власьевна, еще немного,день придет – над нашей головойпролетит последняя тревогаи последний прозвучит отбой.И какой далекой, давней-давнейнам с тобой покажется войнав миг, когда толкнем рукою ставни,сдернем шторы черные с окна.Пусть жилище светится и дышит,полнится покоем и весной…Плачьте тише, смейтесь тише, тише,будем наслаждаться тишиной.Будем свежий хлеб ломать руками,темно-золотистый и ржаной.Медленными, крупными глоткамибудем пить румяное вино.А тебе – да ведь тебе ж поставятпамятник на площади большой.Нержавеющей, бессмертной стальюоблик твой запечатлят простой.Вот такой же: исхудавшей, смелой,в наскоро повязанном платке,вот такой, когда под артобстреломты идешь с кошелкою в руке.Дарья Власьевна, твоею силойбудет вся земля обновлена.Этой силе имя есть – Россия.Стой же и мужайся, как она!5 декабря 1941

Армия

Мне скажут – Армия…Я вспомню день – зимой,январский день сорок второго года.Моя подруга шла с детьми домой –они несли с реки в бутылках воду.Их путь был страшен,хоть и недалек.И подошел к ним человек в шинели,взглянул –и вынул хлебный свой паек,трехсотграммовый, весь обледенелый.И разломил, и детям дал чужим,и постоял, пока они поели.И мать рукою серою, как дым,дотронулась до рукава шинели.Дотронулась, не посветлев в лице…Не ведал мир движенья благодарней!Мы знали всё о жизни наших армий,стоявших с нами в городе, в кольце.…Они расстались. Мать пошла направо,боец вперед – по снегу и по льду.Он шел на фронт, за Нарвскую заставу,от голода качаясь на ходу.Он шел на фронт, мучительно палимстыдом отца, мужчины и солдата:огромный город умирал за нимв седых лучах январского заката.Он шел на фронт, одолевая бред,всё время помня – нет, не помня – зная,что женщина глядит ему вослед,благодаря его, не укоряя.Он снег глотал, он чувствовал с досадой,что слишком тяжелеет автомат,добрел до фронта и пополз в засадуна истребленье вражеских солдат……Теперь ты понимаешь – почемунет армии на всей земле любимей,нет преданней ее народу своему,великодушней и непобедимей!Январь 1942

29 января 1942 года

Памяти друга и мужа Николая Степановича Молчанова

Отчаяния мало. Скорби мало.О, поскорей отбыть проклятый срок!А ты своей любовью небывалойменя на жизнь и мужество обрек.Зачем, зачем?Мне даже не баюкать,не пеленать ребенка твоего.Мне на земле всего желанней мукаи немота понятнее всего.Ничьих забот, ничьей любви не надо.Теперь одно всего нужнее мне:над братскою могилой Ленинградав молчании стоять, оцепенев.И разве для меня победы будут?В чем утешение себе найду?!Пускай меня оставят и забудут.Я буду жить одна – везде и всюдув твоем последнем пасмурном бреду…Но ты хотел, чтоб я живых любила.Но ты хотел, чтоб я жила. Жилавсей человеческой и женской силой.Чтоб всю ее истратила дотла.На песни. На пустячные желанья.На страсть и ревность – пусть придетдругой.На радость. На тягчайшие страданьяс единственною русскою землей.Ну что ж, пусть будет так…Конец января 1942

Февральский дневник

Поэма

1

Был день как день.Ко мне пришла подруга,не плача, рассказала, что вчераединственного схоронила друга,и мы молчали с нею до утра.Какие ж я могла найти слова,я тоже – ленинградская вдова.Мы съели хлеб,что был отложен на день,в один платок закутались вдвоем,и тихо-тихо стало в Ленинграде.Один, стуча, трудился метроном…И стыли ноги, и томилась свечка.Вокруг ее слепого огонькаобразовалось лунное колечко,похожее на радугу слегка.Когда немного посветлело небо,мы вместе вышли за водой и хлебоми услыхали дальней канонадырыдающий, тяжелый, мерный гул:то Армия рвала кольцо блокады,вела огонь по нашему врагу.

2

А город был в дремучий убран иней.Уездные сугробы, тишина…Не отыскать в снегах трамвайных линий,одних полозьев жалоба слышна.Скрипят, скрипят по Невскому полозья.На детских санках, узеньких, смешных,в кастрюльках воду голубую возят,дрова и скарб, умерших и больных…Так с декабря кочуют горожанеза много верст, в густой туманной мгле,в глуши слепых, обледеневших зданийотыскивая угол потеплей.Вот женщина ведет куда-то мужа.Седая полумаска на лице,в руках бидончик – это суп на ужин.Свистят снаряды, свирепеет стужа…«Товарищи, мы в огненном кольце».А девушка с лицом заиндевелым,упрямо стиснув почерневший рот,завернутое в одеяло телона Охтинское кладбище везет.Везет, качаясь, – к вечеру добраться б…Глаза бесстрастно смотрят в темноту.Скинь шапку, гражданин!Провозят ленинградца,погибшего на боевом посту.Скрипят полозья в городе, скрипят…Как многих нам уже недосчитаться!Но мы не плачем: правду говорят,что слезы вымерзли у ленинградцев.Нет, мы не плачем. Слез для сердца мало.Нам ненависть заплакать не дает.Нам ненависть залогом жизни стала:объединяет, греет и ведет.О том, чтоб не прощала, не щадила,чтоб мстила, мстила, мстила, как могу,ко мне взывает братская могилана Охтинском, на правом берегу.

3

Как мы в ту ночь молчали, как молчали…Но я должна, мне надо говоритьс тобой, сестра по гневу и печали:прозрачны мысли и душа горит.Уже страданьям нашим не найтини меры, ни названья, ни сравненья.Но мы в конце тернистого путии знаем – близок день освобожденья.Наверно, будет грозный этот деньдавно забытой радостью отмечен:наверное, огонь дадут везде,во все дома дадут, на целый вечер.Двойною жизнью мы сейчас живем:в кольце, во мраке, в голоде, в печалимы дышим завтрашним,свободным, щедрым днем,мы этот день уже завоевали.

4

Враги ломились в город наш свободный, –крошились камни городских ворот…Но вышел на проспект Международныйвооруженный трудовой народ.Он шел с бессмертнымвозгласом в груди:«Умрем, но Красный Питерне сдадим!..»Красногвардейцы, вспомнив о былом,формировали новые отряды,и собирал бутылки каждый дом,и собственную строил баррикаду.И вот за это долгими ночамипытал нас враг железом и огнем…«Ты сдашься, струсишь, – бомбы намкричали, –забьешься в землю, упадешь ничком.Дрожа, запросят плена, как пощады,не только люди – камни Ленинграда!»Но мы стояли на высоких крышахс закинутою к небу головой,не покидали хрупких наших вышек,лопату сжав немеющей рукой.…Настанет день,и, радуясь, спеша,еще печальных не убрав развалин,мы будем так наш город украшать,как люди никогда не украшали.И вот тогда на самом стройном зданье,лицом к восходу солнца самогопоставим мраморное изваяньепростого труженика ПВО.Пускай стоит, всегда зарей объятый,так, как стоял, держа неравный бой:с закинутою к небу головой,с единственным оружием – лопатой.

5

О древнее орудие земное,лопата,верная сестра земли!Какой мы путь немыслимый с тобоюот баррикад до кладбища прошли!Мне и самой порою не понятьвсего, что выдержали мы с тобою…Пройдя сквозь пытки страха и огня,мы выдержали испытанье боем.И каждый, защищавший Ленинград,вложивший руку в пламенные раны,не просто горожанин, а солдат,по мужеству подобный ветерану.Но тот, кто не жил с нами, – не поверит,что в сотни раз почетней и труднейв блокаде, в окруженье палачейне превратиться в оборотня, в зверя…………………………………………………………

6

Я никогда героем не была,не жаждала ни славы, ни награды.Дыша одним дыханьем с Ленинградом,я не геройствовала, а жила.И не хвалюсь я тем, что в дни блокадыне изменяла радости земной,что как роса сияла эта радость,угрюмо озаренная войной.И если чем-нибудь могу гордиться,то, как и все друзья мои вокруг,горжусь, что до сих пор могу трудиться,не складывая ослабевших рук.Горжусь, что в эти дни, как никогда,мы знали вдохновение труда.В грязи, во мраке, в голоде, в печали,где смерть как тень тащилась по пятам,такими мы счастливыми бывали,такой свободой бурною дышали,что внуки позавидовали б нам.О да, мы счастье страшное открыли –достойно не воспетое пока, –когда последней коркою делились,последнею щепоткой табака;когда вели полночные беседыу бедного и дымного огня,как будем жить,когда придет победа,всю нашу жизнь по-новому ценя.И ты, мой друг, ты даже в годы мира,как полдень жизни, будешь вспоминатьдом на проспекте Красных Командиров,где тлел огонь и дуло от окна.Ты выпрямишься, вновь, как нынче, молод.Ликуя, плача, сердце позовети эту тьму, и голос мой, и холод,и баррикаду около ворот.Да здравствует, да царствует всегдапростая человеческая радость,основа обороны и труда,бессмертие и сила Ленинграда!Да здравствует суровый и спокойный,глядевший смерти в самое лицо,удушливое вынесший кольцокак Человек,как Труженик,как Воин!Сестра моя, товарищ, друг и брат,ведь это мы, крещенные блокадой!Нас вместе называют – Ленинград,и шар земной гордится Ленинградом.Двойною жизнью мы сейчас живем:в кольце и стуже, в голоде, в печали,мы дышим завтрашним,счастливым, щедрым днем –мы сами этот день завоевали.И ночь ли будет, утро или вечер,но в этот день мы встанем и пойдемвоительнице-армии навстречув освобожденном городе своем.Мы выйдем без цветов,в помятых касках,в тяжелых ватниках, в промерзшихполумасках,как равные, приветствуя войска.И, крылья мечевидные расправив,над нами встанет бронзовая Слава,держа венок в обугленных руках.Январь – февраль 1942