Ленинградское время, или Исчезающий город
Шрифт:
Лично я впервые подрался классе в шестом. Меня постоянно донимал на переменах ученик соседнего класса. Когда он попрал мою гордость ударом своей ноги в район моих ягодиц, кровь, как говорят, ударила в лицо, я стал махать руками и разбил в кровь губу обидчика. До сих пор помню то потрясение: «Я ударил человека!»
На первых летних спортивных сборах, лет в тринадцать, меня достаточно жестоко преследовал один парень. Он был постарше и физически сильнее. В отчаянии я полез с ним в драку и оказался побит. С синяками на следующий день появился на стадионе. Тренеры стали расспрашивать, случился даже некоторый переполох. Имя
Настоящую драку я увидел уже в десятом классе, когда в роли барабанщика я поехал в компании дворовых работяг, составивших коммерческий ансамбль, играть на танцы за город. После я перешел на бас-гитару. Всего в поселке Пери мне выпало музицировать раза три. Вот что я начертал чуть позже, подводя итоги тех поездок:
«Иногда в пригородах бывает совсем плохо. А плохо – это когда бьют музыкантов. В иных местах бьют просто приезжих. В иных – приезжих, которые посмели танцевать с местными девчонками. Практически везде норовят съездить кому-нибудь по зубам. Но бить музыкантов – последнее дело.
В тот раз ровно в восемь, сотворив синкоп, барабанщик пробежался палочками по барабанчикам. Я дернул толстую струну „ми“. В конце такта запела серебряная птица нашего трубача. К девяти часам две сотни ног, послушных заданному ритму, топали по дощатому полу.
В антракте взмыленная толпа поселковой молодежи повалила на улицу курить и приложиться к горлышку. В осенней темноте слышался гогот. Кого-то дубасили, гоняли по чавкающим лужам.
Наш фронтмен, гитарист и певец с лицом, похожим на Муслима Магомаева, сделал стратегическую ошибку, не дав гитару местному заводиле. Тот, здоровый рыжий парень, хотел подняться на сцену и спеть что-нибудь блатное. Рыжий сконфузился и затаил злобу. И еще фронтмен заговорил с местной красавицей, подружкой Рыжего…
В очередном перерыве наш трубач, мужчина довольно пожилой, лет тридцати пяти, продул мундштук, поправил микрофонную стойку и сказал Муслиму:
– Если хочешь получить, то сразу попроси, а то после танцев и нам накостыляют.
– Что же, теперь и поговорить нельзя? – возмутился фронтмен.
Перерыв закончился.
– О, Сюзи Кью! – заголосил наш коммерческий ансамбль. – Бэби, ай лав ю!
Трубач мрачно смотрел, как вокруг сцены роятся дружки Рыжего.
– Я не мальчик, – прохрипел трубач прокуренными связками между песен. – Я приехал сюда получить червонец, а не потерять зубы…
Танцы закончились, и мы стали собираться. Мне было удобнее возвращаться на автобусе. Но на последний автобус я опоздал. Тогда я поспешил на электричку, еще был шанс успеть.
Лампочки на столбах метались от ветра. Моросил дождик. Я бежал по лужам, засунув руки в недра карманов. Гитара, укрытая брезентовым чехлом, была переброшена через плечо и аритмично колотила по позвоночнику.
„…Бэби, ай лав ю! Бэби, ай лав ю!“ – автоматически напевал мозг.
На платформе я и увидел, как местные лениво колотят Муслима. Трубач был уже повержен, а барабанщик еще отбивался барабанными палочками. Слабо понимая происходящее, я машинально пел про себя „бэби, ай лав ю“.
– Много, падлы, выступали, понтили и выпендривались, – констатировали обвинение верзилы Рыжего.
„О, Сюзи Кью, – подумал я, удивляясь увиденной схватке и не имея сил укротить кипевший в крови после сцены адреналин, перехватил гитару за гриф. – Бэби, ай лав ю!“
Верзил было пятеро, а я один, потому что наш ансамбль сломали и физически, и морально.
Тяжелой доской электрогитары я стал размахивать налево и направо. Верзилы только ойкали. Получив несколько раз по кумполу от хулиганов, я решил покинуть место сражения с помощью спринтерского бега, благо звание мастера спорта позволяло. Потом избитый ансамбль прятался в кустах, поджидая первую электричку до Ленинграда…»
Уже став рок-старом, мне приходилось несколько раз играть на границе, так сказать, города и деревни. Местные всегда старались вычислить городских и отметелить их из чисто сословных предрассудков. Например, в поселке Тярлево в 1971 году прошел мощный для тех лет фестиваль с участием десятка лучших ленинградских групп. Естественно, городские парни и девушки приехали на электричке в большом количестве. По пути от железнодорожной станции к клубу и обратно разворачивались настоящие сражения. Первоначально разрозненных горожан гоняли по свекольному полю, валяя среди ботвы, затем городские, объединившись в батальоны, проделали тоже самое с местными.
Искусство требовало жертв.
Однако вернемся в Ленинград, на его блистательный Невский проспект. На Садовой улице, рядом с нынешней кулинарией «Метрополь» находилось кафе с благозвучным названием «Лакомка». В двух зальчиках с официантками в конце 60-х было модно студентам первых курсов проводить вечера. Получалась такая своеобразная школа светского этикета. Бутылка красного вина стоила три рубля. Подавали курицу с рисом. Короче, ничего выдающегося. Одно время я туда хаживал, поскольку там появлялись мои новые приятели, и я с ними, скажем так, точил лясы. Осенью 1968 года я достал потертое пальто, сшитое из грубой свиной кожи. Настоящий шик! Весило оно килограммов пятьдесят, но вызывало зависть у окружающего пространства. В этом самом пальто я отправляюсь в «Лакомку». Открываю двери и вижу следующую сцену. Моих пьяненьких однокурсников А. и О. держит за грудки здоровенный детина и стучит их головами по стенам.
– Молодой человек! – вскрикиваю я возмущенно. – Немедленно прекратите безобразие и отпустите моих друзей. Иначе вам придется иметь дело со мной!
– Ага! – реагирует детина и отпускает пленников, которые медленно сползают на пол.
Агрессор приближается. Я вижу, какая у него накачанная шея и широкие плечи. Мгновенно настигает ужас. Я отступаю. Он как бы выдавливает меня в двери на Садовую улицу.
Здоровяк протягивает руку и одним движением отрывает половину моего кожаного пальто. Напрочь забыв о своих выдающихся спортивных результатах, я в ужасе дергаю ногой, проводя мая-гири здоровяку в пах. Это если говорить по-каратистски.
– Ой, – всхлипывает качок и садится на корточки.
В дверях появляются А. и О. Мы как зайцы убегаем в метро…
В начале ноября 1969 года произошла в моей жизни гносеологическая драка, о которой я просто обязан рассказать. Четверо парней, Михаил, Алексей, Саша и я, тренькали на гитарах в гобеленовом зале Высшего промышленного училища имени Веры Мухиной. Если не идти наперекор исторической правде, то гитарным бацаньям в высших учебных заведениях не препятствовали. Наоборот! Каждый студенческий профком хотел, чтобы в его учебном заведении имелся свой ансамбль.