Леонард Коэн. Жизнь
Шрифт:
А затем Леонард встретил в Нью-Йорке девушку по имени Джорджианна Шерман; Леонард называл её Энн или Энни. Она была на полтора года старше его и уже успела, хоть и недолго, побыть замужем, а теперь работала координатором программ в Международном корпусе – высокая и очень привлекательная девушка с длинными тёмными волосами, выразительными глазами и мелодичным, царственным голосом. Семья Энни была из Новой Англии – американская белая кость; бабушка была членом организации Дочери Американской революции [27] . Авива Лейтон рассказывает: «Мы с Ирвингом столько наслушались об этой Энни и о том, какая она красавица, что она стала для нас фигурой почти мифической. Но она действительно оказалась утончённым, прекрасным человеком, чистейших американских кровей. Блестяще воспитанная молодая женщина – превосходно готовила, писала стихи, играла на фортепиано, – а тут Леонард, маленький еврей из Монреаля.
27
Дочери Американской революции – некоммерческая организация, занимающаяся охраной американского культурного наследия, поддержкой образования и благотворительностью. Членами организации являются женщины – прямые потомки участников Американской революции. – Прим. переводчика.
«Энни тогда занимала очень, очень важное место в жизни Леонарда, – говорит Авива. – Он делал первые шаги в писательстве, переехал в Нью-Йорк – в то время среди канадцев ещё не было принято переезжать в США, чтобы сделать карьеру, – а Энни была в гуще событий в Нью-Йорке. Она познакомила его с кучей людей. И Леонард начал понимать, что за пределами Монреаля – целый мир».
Летом 1957 года Леонард свозил Энни в Квебек, чтобы похвастаться ею перед Лейтонами: те снимали летний домик в Лаврентийских горах. «Леонард и Энни следовали за нами, потом находили озеро и разбивали обыкновенную маленькую палатку и жили в ней. Они взяли с собой кучу книг и читали друг другу стихи, Леонард играл на гитаре. Ложились и вставали вместе с солнцем. Иногда переплывали озеро на лодке и проводили пару дней в нашем коттедже. Энни была первой серьёзной любовью Леонарда». А также его музой: ей посвящено стихотворение «For Anne» в сборнике The Spice-Box of Earth, и с неё же списана Шелл, возлюбленная главного героя романа «Любимая игра».
Их отношения продолжались недолго. Прекратил их Леонард, поняв, что перед ним открывается ещё одна дорога, по которой ему совершенно не хочется идти: брак. В романе «Любимая игра» он писал: «Положим, он устремился бы вместе с ней к жизни в близости, к успокаивающей, беспрестанной беседе женатых людей. Разве не отказался бы он тогда от чего-то более строгого и возвышенного, пусть он сам и смеялся над этим, – от того, что могло передать её красоту улицам, машинам, горам, озарить огнём пейзаж, – от того, чем он мог бы вполне овладеть, если бы остался один?». Другими словами, он должен был делать своё дело, своё мужское дело. Хотя любовь женщины может отогнать одиночество и мрак, ему было неспокойно от неё, «как генералы теряют покой во время затянувшегося мира». Энни болезненно переживала расставание. Леонард тоже: пусть он сам принял это решение, но он ужасно по ней скучал. Несколько лет спустя, на греческом острове, сидя за деревянным столом в белом домике на холме и глядя в ясное синее небо, он будет писать ей письма – просил приехать. Когда она отказалась, он писал ей стихи.
Без ЭнниЧьи глаза сравнитьС утренним солнцем?Не то чтобы я сравнивал раньше,Но я сравниваюТеперь, когда её нет.«For Anne» («Энн»), «Избранные стихотворения 1958–1968»
Впоследствии Энни вышла замуж за графа Орсини, владельца знаменитого нью-йоркского ресторана Orsini’s. В 2004 году она напечатала книгу An Imperfect Lover: Poems and Watercolors («Несовершенная возлюбленная: Стихи и акварели»). В стихотворении «Как я собрала бомбу» она пишет о том, как полюбила «странствующего еврея» и узнала, что для «человека в дороге любовь – бремя, которое он не может взять на себя» [19].
Проведя год в Нью-Йорке, Леонард вернулся в Монреаль и поселился в доме номер 599 по Бельмонт-авеню. То же самое сделал его дед – раввин Клоницки-Клайн. Старик мучался болезнью Альцгеймера; Маша снова взяла на себя роль сиделки. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что за все эти годы ничего не поменялось: Маша готовит еду; Леонард стучит на машинке; старик корпит над словарём, который пытается составлять, опираясь на свою память, а память его при этом рассыпается в пыль.
Леонард работал над романом под названием «Балет прокажённых». Он начинался так: «Мой дед приехал жить ко мне. Ему больше некуда было пойти. Что сталось со всеми его
Эта неудача не заставила Леонарда прекратить писать. Он продолжал всюду носить с собой блокнот. Арнольд Стайнберг, его товарищ по университету Макгилла, вспоминает: «Первое, что вспоминается о Леонарде: он постоянно, постоянно писал – писал и делал наброски. В нём всегда ощущалась внутренняя потребность – выдавать наружу слова и картинки, без конца, как мотор». Фил Коэн, монреальский джазмен и преподаватель музыки, вспоминает, что Леонард писал, сидя за столом в аптеке на углу Шербрук и Кот-де-Неж. «Думаю, это просто было такое место, где его никто не знал и он мог сидеть и делать что хочется. Пару раз он поднимал голову, и у него было совершенно отрешённое лицо – не как у наркоманов, просто он был так поглощён своим занятием, что пребывал в другом мире. У меня большой опыт работы с музыкантами, и в его лице я видел некий почти что отчаянный призыв – не беспокоить. Я сказал себе: этот парень настроен очень серьёзно».
У Леонарда уже был опыт самостоятельной жизни и сожительства с Энни, и после этого он не мог оставаться в доме у матери. Он подыскал квартиру на Маунтин-стрит и, нуждаясь в заработке и не имея больше прикрытия в виде учёбы в Нью-Йорке, согласился устроиться в одну из семейных фирм. Около года Леонард проработал на меднолитейном заводе «У. Р. Катберт и компания», где директором был его дядя Лоренс. В декабре 1957 года кадровик выдал ему характеристику: «Леонард Коэн был нашим сотрудником в период с 12 декабря 1956 г. по 29 ноября 1957 г. и выполнял ряд обязанностей: оператор токарно-револьверного станка для электрохимической обработки металла; оператор машины литья под давлением; ассистент нормировщика. За это время мистер Коэн показал себя честным, способным и усердным сотрудником. Мы можем без колебаний рекомендовать его для любой работы и сожалеем о его уходе» [22].
Леонард не сожалел о своём уходе; он искал работу в США. Он обратился в Бюро по делам индейцев Департамента внутренних дел США, чтобы получить работу учителя в какой-нибудь индейской резервации. Как ни странно, в Бюро по делам индейцев никто не горел желанием нанять на работу еврейского поэта из Монреаля с навыками работы на станке для электрохимической обработки металла. (Спустя девять лет Леонард вернётся к индейским темам в своём втором романе, «Прекрасные неудачники».) Он пошёл работать в другую семейную фирму – «Фридмен», под начало дяди Хорэса. Днём Леонард перекладывал бумажки в конторе или развешивал готовые костюмы и пальто по вешалкам на фабрике. Вечера и ночи проходили в клубах и барах Монреаля, которые и в конце 50-х оставались центром ночной жизни Канады – армейское командование даже объявило некоторые улицы закрытыми для личного состава из-за чрезмерного количества борделей. В то время Монреаль был канадским Нью-Йорком – городом, который никогда не спит. Музыканты в клубах должны были играть до последнего налитого стакана.
Начиналось новое десятилетие, до «тихой революции» оставалась пара лет, и было трудно не почуять в воздухе надвигающихся перемен. «Стали слышны голоса людей из самых разных слоёв общества – различавшихся своим языком, религией и так далее, – и эти голоса были всё смелее», – говорит Фил Коэн. В некоторых клубах стали играть более экспериментальную музыку. Среди этих музыкантов был джазовый пианист по имени Мори Кэй, небольшого роста еврей с внешностью битника: бородка, очки в массивной чёрной оправе, встрёпанные волосы. Кэй был известен в джазовых кругах Канады как лидер биг-бэнда, композитор и востребованный пианист, аккомпанировавший Эдит Пиаф и Сэмми Дэвису – младшему [28] . Помимо этого, у него был ансамбль, музыка которого не относилась к джазовому мейнстриму; они играли по ночам в клубах вроде Dunn’s Birdland на Сент-Кэтрин-стрит, который размещался над колбасной лавкой – чтобы туда попасть, надо было подняться по шаткой лестнице. Однажды в апреле 1958 года, когда в полночь Кэй вышел на сцену со своими музыкантами, с ними вместе вышел Леонард.
28
Биг-бэнды (букв. «большие оркестры») исполняли, как правило, свинг – популярный стиль джаза (его расцвет пришёлся на 1930-е и 1940-е гг.) – и эстрадную музыку. – Прим. переводчика.