Лепестки на воде

Вудивисс Кэтлин

Шимейн с удовольствием ощущала на лице его горячее дыхание, но упорно смотрела в сторону, чтобы не поддаться искушению.

— Свободной я стану только через семь лет.

— Через семь лет… — Гейдж вздохнул, лаская ее взглядом. — Это слишком долгий срок для мужчины и женщины, живущих под одной крышей — если они не супруги и не родственники.

Шимейн с любопытством уставилась на Гейджа, ничего не понимая. Если он решил добиться ее благосклонности, то выбрал крайне неудачное время.

— Мистер Торнтон, если мы будем терять время, я истеку кровью, — сухо напомнила она. Пристальный взгляд Гейджа волновал

ее: она так и не сумела забыть его страстный поцелуй и собственную слабость. В последнее время ее ложе стало орудием пытки — каждую ночь она подолгу ворочалась, борясь со всепоглощающим желанием. Она кивнула на горшочек с мазью, стоящий на табурете. — Надеюсь, вы передумали насчет этого зловонного зелья. Достаточно того, что вы…

— Нет, не достаточно, — перебил Гейдж, щедро зачерпнув из горшочка мази, и принялся втирать ее в рану. Взяв бинт, он наложил тугую повязку. — Утром я поменяю ее.

— Несомненно, добавив еще этой омерзительной мази, — проворчала Шимейн.

— Если уж она вам так противна, я лишь слегка смажу рану. — Обнимать Шимейн, обматывая ее тело бинтом, оказалось весьма приятно, и Гейдж был разочарован, быстро справившись с этим делом.

— Поттс поклялся убить нас, — пробормотала Шимейн, постепенно привыкая к крепкой повязке. — Ваш выстрел он счел оскорблением и теперь будет подстерегать нас, чтобы застать врасплох. После драки с солдатами он вряд ли настроен прощать своих врагов.

— Будем надеяться, что в следующий раз мне повезет и его визиты прекратятся навсегда, — мрачно отозвался Гейдж. — Теперь я понимаю, почему вы так опасались этого человека. Очевидно, он всерьез вознамерился отомстить вам. Мы с вами возобновим уроки стрельбы, как только затянется рана.

— До этого еще далеко… — приуныла Шимейн, понимая, что не осмелится отойти от дома, пока не узнает о смерти или исчезновении Поттса.

Гейдж уже знал, что надо делать: матрос не оставил ему выбора.

— Если Поттс по-прежнему в Ньюпорт-Ньюсе, я найду его, и если он не прислушается к моим предостережениям, придется его убить.

— Морриса знает, где он. Судя по тому, что Поттс шатается вокруг таверны, он не изменился и по-прежнему выполняет ее приказы. Наверняка Морриса велела ему приехать сюда и убить меня. Она давно грозила мне смертью.

— Чем вы ей так насолили?

Шимейн задумалась, нахмурив лоб. На этот вопрос она давно искала ответа.

— Точно не знаю, мистер Торнтон — правда, я свела на нет ее попытки повелевать другими каторжницами, призвав Энни и остальных дать ей отпор. Но вряд ли мой отказ пресмыкаться перед ней стал веской причиной желать мне смерти.

— Может, она завидует вам?

— Верно! Она рассчитывала, что вы купите ее, — охотно признала Шимейн, подавив гримасу боли. — Поклялась разделаться со мной, если я покину корабль вместе с вами.

— Морриса считает себя красавицей и потому уверена, что все мужчины должны увиваться вокруг нее. Появление соперницы привело ее в ярость.

— Мне кажется, есть и другая причина, но какая именно, не могу определить. Это всего лишь подозрение, однако оно не давало мне покоя с тех пор, как Морриса появилась на борту «Гордости Лондона»…

— Почему?

— Морриса не знала меня в лицо до того, как попала в одну камеру со мной на корабле. В Ньюгейте мы не встречались. Зайдя

в камеру, она спросила, кто из нас Шимейн О'Хирн. Я промолчала, а остальные женщины сделали вид, что впервые слышат это имя. Обозвав меня болотной жабой, Морриса прекратила расспросы. В тот же день мы с ней чуть не подрались: она потребовала отдать еду, которая причиталась мне — бросилась на меня с ножом, а я выплеснула ей в лицо грязную воду из ведра. Пришедший боцман назвал меня по имени. Судя по усмешке Моррисы, она уже выяснила, что я и есть Шимейн О'Хирн. С тех пор она всеми силами старалась настроить против меня Гертруду Фитч и Джейкоба Поттса.

— Откуда Морриса узнала о вас?

— Понятия не имею. Все мы видели друг друга впервые. Кроме судьи и боцмана, располагающих списками каторжников, единственным человеком, который спрашивал, как меня зовут, был надзиратель в Ньюгейтской тюрьме. Впервые я увидела его вскоре после того, как согласилась отправиться в колонию.

— Он не обижал вас?

— Трудно сказать… он постоянно следил за мной.

— Наверное, восхищался вашей красотой, — предположил Гейдж, понимая, какое воздействие способна произвести Шимейн на любого мужчину.

— Вряд ли, — усмехнулась Шимейн. — Незадолго до того как нас отвезли на корабль, на меня напали трое заключенных. Один из них начал бить меня головой об стену так, что едва не проломил ее. Тюремщик видел все это, но даже не попытался вмешаться. Наконец старший надзиратель услышал шум и разогнал моих мучителей.

Затем, спустя несколько дней, ночью, когда все спали, меня разбудил шорох шагов. Открыв глаза, я увидела, что к тому углу камеры, где я лежала, подкрадывается тюремщик. В руках он держал короткую веревку — так, словно собирался кого-то задушить, но кого именно, меня или мою соседку, я так и не поняла. Он перешагивал через заключенных, спавших на полу, и наступил на руку одной из женщин. Она завизжала, на шум прибежал старший надзиратель. Тюремщик попытался объяснить, что хотел поймать крысу. Его объяснение показалось мне неубедительным, а старший надзиратель поднял его на смех и велел убираться. На следующий день меня отвели на корабль, и больше я не видела этого человека.

— Тюремщик мог быть знаком с ловцом воров?

Шимейн попыталась пожать плечами, но тут же пожалела об этом, испытав острую боль в боку. Доковыляв до стола, она оперлась на него.

— Я отнесу вас наверх, и вы ляжете в постель, — заявил Гейдж. — Наденьте ночную рубашку — в ней будет удобнее.

— Носить ночные рубашки днем неприлично, — возразила Шимейн. — Сейчас нет и трех часов, в мастерской еще не закончена работа…

— Вскоре работники уйдут, — перебил ее Гейдж, — а если кто-нибудь и заметит вас в таком виде, я скажу, что вы были ранены и потому переоделись.

— Думаете, вам кто-нибудь поверит? — Шимейн усмехнулась и покачала головой. — Судя по словам Энни, многие горожане не удивятся, увидев меня в ночной рубашке — но не из-за ранения. У них богатое воображение. По-моему, миссис Петтикомб сделала все возможное, лишь бы запятнать нашу репутацию — особенно после того, как вы пригласили меня на бал и на виду у всех танцевали со мной.

— Я знаю, по городу ходит немало грязных слухов, — признался Гейдж. — Мэри-Маргарет считает, что мы должны заткнуть клеветникам рты.