Лес рубят - щепки летят
Шрифт:
Катерина Александровна заливалась самым задушевным смехом: Александр Прохоров опечалился.
— Вот вы смеетесь надо мной, — с укором произнес он. — А разве это смешно, что нас ничему не учили?
— Ай, Саша, какой вы смешной! Чему же вы обиделись? Разве я вас виню? — говорила Катерина Александровна, сдерживая свой смех. — Мне смешно на вашего Старцева, что он вам такие книги дает…
— Владимир Иванович очень неглупый человек, — слабо вступился Прохоров за учителя.
— Так зачем же он не спросил, поймете ли вы то, что он дает вам читать!
— Он
— Все же лучше дал бы что-нибудь другое… А то какая польза, что вы будете с этими книгами возиться.
Александр Прохоров уныло закрыл книгу. Он был недоволен чем-то; разговор с Катериной Александровной только уяснил ему вполне все то, что уже смутно бродило в его голове. Дня через два, снова принявшись в свободное время за чтение Белинского и опять не вполне понимая статью, Прохоров крепко задумался. Он оставил книгу и долго ходил по корпусному коридору, усиленно размыгнляя о чем-то. На следующий день он подошел к Старцеву.
— А я, Владимир Иванович, пришел к вам с просьбой. Дайте мне что-нибудь другое почитать. Белинский мне не под силу.
— Ну так читайте романчики; это кушанье, знаете, для слабых умственных желудков, — усмехнулся Старцев своей насмешливой улыбочкой. — Время убьете по крайней мере…
— Мне хочется не время убить, а чем-нибудь полезным заняться, — сухо ответил Прохоров.
— А шагистика-то? Разве это не полезно?
— У вас все шуточки, Владимир Иванович, — промолвил Прохоров резко откровенным «кадетским» тоном. — Я не насчет шагистики прошу у вас мнения и совета, а насчет книг. О шагистике я уж лучше с теми буду говорить, кто это дело знает…
— Да, это наука головоломная; не всякий тоже способен быть в ней специалистом, — заметил с улыбочкой Старцев. — Вот тоже гимнастика…
— Ну, гимнастикой-то нетрудно заниматься, — грубо оборвал Старцева Прохоров, — по крайней мере, гимнастикой языка все на перебой занимаются… Вы о книгах-то мне все еще ничего не сказали…
Старцева как-то передернуло, по его лицу пробежала на мгновение тень неудовольствия, потом оно снова засияло мягкой улыбочкой.
— Да каких же вам полезных книг дать, если и Белинского вы не понимаете? — промолвил он. — Его барышни-с читают.
— Ну, барышни и «сонники» читают! — пробормотал Александр Прохоров.
— Оригинальное сравнение! — с иронией промолвил Старцев.
— Мне бы хотелось, — продолжал Прохоров, не обращая внимания на замечание Старцева, — заняться такими книгами, которые были бы для меня понятнее Белинского. Барышни, может быть, читают и его сочинения, и сонники для процесса чтения, а у меня другая цель… Мне хотелось бы сначала прочитать что-нибудь хорошее по русской истории…
— Вот Устрялова знаете? — сощурил глаза Старцев. — Поучительное чтение! Тоже Державин в своем роде.
Лицо Прохорова сделалось совсем хмурым; он начинал терять терпение.
— А по иностранной истории? — спросил он.
— Смарагдова почитайте… Это тоже одописатель.
— Все-то вы смеетесь…
— Не плакать же мне…
— А лучших книг по истории нет?
— Не
— Неужели же по истории так-таки и нет ничего хорошего?
— Как не быть! Только не на русском, а на немецком и на французском языках есть…
— Что же?
Старцев назвал несколько исторических сочинений.
— Ну, да это, батюшка, не про вас писано, — заключил он. — Если по-русски плохо понимаете, так на иностранных языках поймете еще меньше.
— Да вы, кажется, не поняли меня, — проговорил Прохоров и усмехнулся такой улыбкой, которая была обиднее улыбочек Старцева. — Я не смысла данных мне вами книг не понимаю, до него я заставил бы себя добраться, — я цели этого чтения не понимаю.
Старцев взглянул на Прохорова не то с презрением, не то с неудовольствием и отошел прочь.
— А из Прохорова славный бурбон выйдет, — проговорил он, заговорив с кем-то из воспитанников. — Туп, угловат и нахален — далеко пойдет!
Прохоров между тем, оставшись один, стал ходить из угла в угол по коридору. В его голове на минуту промелькнули вопросы о том, что за человек Старцев. «Э, размазня с перцем!» — почти вслух проговорил Прохоров и быстро перешел к размышлениям о том, как подготовиться к серьезному чтению, за какие книги приняться и на чем сосредоточиться. Ему казалось, что для него нужнее и полезнее всего будет история, так как она может дать верный взгляд на общественную жизнь народов и на устройство тех или других государств. Он сознавал, что для него пропадает большая часть намеков Левашова именно потому, что он не знает истории или знает ее в таком виде, который хуже незнания. Прохоров проходил довольно долго и наконец, по-видимому, решился избрать известный путь. Дня через два он передал Старцеву все остававшиеся у него книги «Отечественных записок».
— Что же, так и не будете больше читать, господин будущий офицер? — спросил Старцев.
— Так и не буду, — лаконически ответил Прохоров.
— Конечно, военному человеку нужно о выправке думать, с тяжелой головой маршировать неудобно.
— Вы точно про чемодан говорите, про голову-то, — усмехнулся Прохоров. — Я прежде думал, что голова тяжелеет от пьянства, а вы вон говорите, что она и от чтения тяжелеет. Впрочем, вы это по опыту должны знать.
— О, да вы нынче совсем по-армейски острите! — сердитым тоном, но с улыбочкой заметил Старцев. — Впрочем, праздного времени много — можно или в потолок плевать или остроумие изощрять.
— Я ни того, ни другого не могу делать, — ответил Прохоров. — Я вот занялся изучением французского языка.
— А-а! даже не просто учением, а изучением! Верно в плен думаете попасть, чтобы даром путешествовать?
— Нет, французские книги думаю читать…
— Вот-с как!
— Жаль, что вы мне прежде не посоветовали сделать это, — заметил Прохоров, — а то я столько времени даром убил: читал критические отзывы и философские рассуждения об исторических явлениях, а самих исторических явлений не знал… Это ведь все равно что слепому лекцию о цветах посоветовать слушать!