Леший и Кикимора
Шрифт:
Галия тронула водителя за плечо.
— Что-то случилось? Санитарная остановка? — забеспокоился он.
— Нет, по-моему, — тихо сказала Катерина Николаевна, заметив, как дама тискает в руках камеру. — Ей понравился вид отсюда.
Автобус остановился. С пригорка они смотрели на розовое поле, на голубое и оранжевое. Неожиданное зрелище заставило всех замереть. Было слышно только стрекотание камеры. Теплый ветер с ароматом меда робко трогал тончайшую ткань сари — еще никогда местному ветерку не доводилось прикасаться
Гравийная дорога вела вниз, к дому из красного кирпича под крышей из черепицы. Самая настоящая помещичья усадьба, удивилась Катерина Николаевна. Странно, но Саша никогда не рассказывала, какой дом у Мишиного деда. А почему она должна рассказывать? Таких домов сейчас немало. Даже по дороге из Москвы в Менделеево, они стоят вдоль Ленинградского шоссе. Но на голом поле они кажутся несчастными, а здесь сам дом как будто источает медовый аромат.
Гостьи щебетали, болтали глупости — впрочем, на фоне красоты окружающей жизни слова теряют свою ценность. Она не сразу, но со временем поняла, почему иностранцы кажутся людьми легкомысленными — тяжелые мысли, что обычно ворочаются в голове, от тоскливого пейзажа, который постоянно перед глазами.
Хозяин, Мишин дедушка, стоял у ворот и махал рукой, как глава государства на параде.
Гостьи, решившись пройти пешком, уже топали по траве, бренча золотыми ножными браслетами.
Иван Петрович не кинулся навстречу, как поступали в прежние времена председатели колхозов перед иностранцами.
— Здравствуйте, — сказал он, когда они подошли. Он посмотрел на Катерину Николаевну: — А вас я еще во-он там узнал. Саша на вас похожа.
Она кивнула, чувствуя, как отпускает напряжение последних дней.
В гостиной, которая вполне могла сравниться с малым каминным залом особняка ВИП-Дам, стоял стол, сколоченный из толстых плах, будто бревно распилили вдоль и больше с ним ничего не делали. Подле него с двух сторон стояли лавки из таких же бревен.
— Вот за этим столом, — тихо сказал Иван Петрович, — справим свадьбу Саши и Миши. Как, годится? — Он испытующе посмотрел на Катерину Николаевну.
Она понимала, что вопрос не в том, годится ли стол, он в ином. Она кивнула:
— Годится.
Иван Петрович подмигнул ей:
— Миша — замечательный парень. Саша понимает. Между прочим, это ее… гм… проект. Стол для пира. А Миша стачал эту махину.
— Ка-ак? — воскликнула Катерина Николаевна так громко, что индийские дамы повернулись к ней. Они ждали, что она сейчас переведет им что-то особенное.
Но она не перевела.
На столе стояли фарфоровые мисочки, полные меда, будто на дегустации. Из узкого стакана торчал пучок одноразовых деревянных лопаточек.
— Прошу вас, — указал на них Иван Петрович, — мед с разных цветов. Малиновый — от простуды, мятный — болеутоляющий, одуванчиковый — при гипертонии, от бессонницы. Он быстро кристаллизуется. Черничный, яблоневый…
Галия
Иван Петрович выставил в большой миске медовые соты, шарики пыльцы.
Галия подошла к Катерине.
— Переведешь? Я не знаю даже по-русски, что такое перга, забрус. — Она поморщилась.
— Конечно, — сказала Катерина Николаевна. — Я проверяла Сашин перевод для рекламного проспекта. Иван Петрович привозил все это в Коломенское, на ярмарку меда. Перга, чтобы ты знала, — это цветочная пыльца, которую собрали пчелы, но еще не обработали. А забрус — можно сказать, крышечки от сотов. Они здорово помогают, если нос… протекает.
Галия забавно поводила носом и сама рассмеялась.
— Угощайтесь, пробуйте, — призывал Иван Петрович гостей. — Медовуху тоже. — Он поставил на стол глиняный кувшин.
Индианки разомлели, как кошки на солнышке.
— Праздник так праздник! — объявил хозяин и включил магнитофон. — Кассета моего внука, не знаю, годится для танцев или нет.
Гостьи медлили секунду, прислушиваясь к ритму, потом встали из-за стола.
— Ну просто индийское кино, — прошептал он Катерине Николаевне. — Вот спасибо, никогда не думал, что увижу их, настоящих. А вы? — Он подал ей руку. — Потанцуем?
— Н-нет. Что вы… — Она даже попятилась.
— Да почему нет? — Он удивился. — У нас получится.
Катерина Николаевна, подчиняясь ему в танце, пыталась вспомнить, есть ли у Миши бабушка. Да какая разница, она же просто танцует.
Она очнулась от аплодисментов.
— Спасибо, — сказал Иван Петрович. — Вы прекрасная партнерша, Катерина Николаевна.
— Вы тоже, — поклонилась она. — Как у вас замечательно. Никогда не думала, что бывают такие поля, — говорила она, щурясь на солнце, которое заливало комнату через большие окна.
— А таких не бывает, если сам не посеешь.
— Это… вы их засеяли? — удивилась она.
— Я. Потому что без медоносов нет меда. Выкупил, распахал, посеял.
— Вы… сам себе колхоз?
— Нет, я частное лицо. — Он покачал головой. — Помощники есть — Миша, иногда его отец. Все начинается ранней весной, когда зацветают ивы, потом вытаивают первоцветы, подснежники. А уже после — сады, луга. Потом рябина, акация, липа. Мои пчелки трудятся вовсю.
— Но их сажаете не вы, — сказала она.
— Предки постарались, — согласился он. — Потомки бросили дома, а я пользуюсь. Эти поля, — он указал на пространство за окном, у которого, казалось, конец где-то в бесконечности, — были деревней. Я распахал и посеял гречиху, видите — цветет желтым. Я посеял ее с промежутками в две недели, чтобы последняя зацвела в конце августа. — Она кивала, чутко прислушиваясь к болтовне индианок. — Первую откачку меда я делаю в середине июня, вторую — через месяц, третью — еще через месяц.
— Куда же вам столько меда? — спросила она.