Леший и Кикимора
Шрифт:
— Едим. Продаю. Угощаю. — Он помолчал, она наблюдала за его лицом.
Она не привыкла иметь дело с мужчинами, которые обладали чем-то материальным или сами создавали то, что можно потрогать и уж тем более съесть Катерина Николаевна знала тех, кто справлялся с неосязаемым, — словом, например. Устным, письменным.
— Вы останетесь на ночь? Места хватит.
— Нет, они завтра улетают, — сказала Катерина Николаевна.
— А вы? Приезжайте когда захотите.
Она засмеялась. Давно никто не приглашал ее вот так просто, как он.
— А
— Я на редкость молодой дедушка. Мне было сорок, когда родился Миша. И потом… я ем много меда. — Он засмеялся. — Он восстанавливает силы, успокаивает нервы… Как само занятие пчелами.
— Для вас это случайность? — спросила она.
— Почти, — кивнул он. — Я вышел в отставку и…
— Вы служили? — удивилась Катерина Николаевна.
— Да, после диплома — я закончил Бауманское — меня забрали в армию. Хорошо пошло, я остался. А потом… В общем, приехал сюда. Знаете, испытать полную свободу после субординации — не всякому легко. А давайте-ка удивим гостей, — прошептал он ей, наклонившись.
— Да чем же еще-то! — искренне воскликнула она.
— Кипрейным чаем. Видели поле розовых цветов?
— Из них делают чай? — подскочила Галия, которая наконец услышала, о чем говорит Катерина с хозяином.
— Да, это самый старинный русский напиток. В экспорте России он стоял на втором месте после ревеня еще в двенадцатом веке. За ним шли пенька, мех, золото. Три века назад его продавали в Англию. Пускай выпьют по чашке и успокоятся после танцев.
Он говорил, а сам насыпал из керамической банки сушеные и по-особому скрученные листья в чайник.
— Он от тоски и для бодрости годится. От головной боли, от давления. Две чайные ложки на стакан. Но смотрите, кипяток надо наливать хитро — в четыре приема через одну-две минуты. Теперь пускай настаивается минут двенадцать. Что еще в нем хорошо — его можно держать трое суток.
— Иван Петрович, — спросила Галия вкрадчиво, — вам не нужны работники на летний сезон?
— Нужны, и работницы тоже. — Он засмеялся.
— У меня четыре племянника, они могли бы помочь и научиться у вас…
— Поговорим. — Он кивнул Галие, окинул ее взглядом, очень мужским, как заметила Катерина Николаевна. Не по нему, а по зардевшемуся лицу Галии.
Катерина Николаевна удивилась — мужчины обладают способностью слышать то, чего не произносит женщина… А если так, Леший тоже слышит то, о чем не говорит она? Сердце подпрыгнуло. Неужели он слышит все, что она не произносит вслух?
Прощаясь, индийские женщины одарили Ивана Петровича кожаным бумажником с пожеланиями держать его полным, ключницей и… кальяном. Он долго крутил его, потом Галия объяснила, как с ним обращаться.
— Приезжайте — покажете, — пригласил он. — Вместе покурим…
Всем — пяти индианкам, а также Галие и Катерине Николаевне — он вручил баночку меда, визитную карточку, на которой светилась и переливалась желтая голографическая пчела.
Через месяц из Нью-Дели руководитель женского комитета прислала благодарственное письмо за экзотический день на пасеке… Галие Сейдашевой.
12
Катерина Николаевна была права — Леший относился к числу мужчин, которые знали, о чем думает женщина, даже если не говорит об этом.
Он вышел из джипа с тонированными стеклами у входа в небольшую клинику на окраине Гонконга. Поскольку все переговоры провел Сергей Антонович, Алексей отдавался в руки докторов без колебаний.
Когда он догадался, что Катерина никак не предохраняется при встречах с ним, в первую минуту его сердце распирало от счастья, а в следующую — сжалось от боли. Она хочет от него ребенка! Но… как он мог ей дать то, чего она хочет? После того, что с ним произошло?
Четыре года назад Алексея Соболева схватили на улице в Шанхае. Это случилось поздно вечером, когда он вышел из дома китаянки, подруги Сергея Антоновича. Сам он остался у нее, а Алексей собирался поехать в гостиницу.
Ему накинули на голову черный пластиковый мешок, затолкали в машину — по стрекочущему звуку распределительного вала он узнал военный «газик» советского производства. Они еще бегают в Китае.
Алексей обнаружил себя в клинике, но не в Шанхае, как понял он, а в Гонконге. Холодея от ужаса, прислушивался к голосам медсестер — женщины говорили довольно громко. Он хорошо понимал их, но чем дольше слушал, тем становилось яснее — его собираются наказать со средневековой жестокостью. Сказать, что кровь стыла в жилах, — нет. В таких случаях, понимал он, нужна ясная голова. А она может быть такой только в том случае, если кровь нормальной температуры.
Итак, его не собирались резать без наркоза, все произойдет по канонам хирургического искусства. Уже хорошо. Но после этого он останется… скопцом. А это плохо.
Алексей предполагал, за что ему уготована такая месть — он отказался отдать патент на кевларовый маскировочный халат. Эта вещь, над которой он работал долго, получилась на редкость прочной, она могла спасти жизнь любому, кто наденет его… А налаженное производство таких халатов озолотит владельца. Он точно не знал, кто именно требовал у него этот патент, вряд ли спецслужбы, вполне возможно, это бандиты. Он отказался.
Глубокой ночью Алексей почувствовал прикосновение холодной руки и открыл глаза. Он увидел лунообразное лицо в слабом свете бледных голубоватых ламп, услышал шепот.
— Сергей-Антон просил не беспокоиться, — быстро проговорила женщина и растворилась в темноте.
Не беспокоиться? — заколотилось сердце. Сергей-Антон…
Да, это разумно, не беспокоиться. Какой толк — ему отсюда не убежать. А вот Сергей-Антон — это хорошо. Значит, Бирюков знает, где он, уже надежда…
После операции Алексей очнулся и снова увидел круглое лицо. Женщина улыбалась ему.