Леший
Шрифт:
Проснулся он оттого, что стало холодно и онемела рука, на которой лежала Нина. Он осторожно, стараясь не будить подругу, вытащил руку, встал и на цыпочках прошел к столу. Посмотрел на часы: было шесть утра. Через два часа должен улетать самолет на Север. Он подошел к Нине. Она спала, раскинув руки, одеяло сползло с ее груди, из-под рубашки торчали маленькие темно-коричневые соски. Нина была красивой. Димка нагнулся и поцеловал ее в сосок. Она открыла глаза и сразу же натянула на себя одеяло.
— Мне пора идти, — сказал он. — Иначе опоздаю на самолет.
— Я сейчас встану.
Димка немного удивился тому, что вчера она ничего не стеснялась, а сегодня ее охватило смущение. Он оделся и вышел. Дежурная по этажу сидела за столом и, не поднимая головы на постояльцев, внимательно изучала толстую амбарную книгу. Когда Димка вернулся в комнату, Нина стояла у зеркала и поправляла пальцами прическу. На улице они простились. Он знал, что больше они никогда не встретятся, поэтому не спросил ни адреса, ни фамилии. Лишь притянул к себе за плечо, поцеловал в щеку и сказал: «Спасибо за все. Ты была прекрасна»…
Нина была опытной женщиной, по всей видимости, немало повидавшей на своем веку. По сравнению с ней Зина выглядела девочкой-подростком, которой, конечно же, и хочется узнать тайну отношений мужчины и женщины, и в то же время сделать это невероятно боязно.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь о чистоте? — спросил он и снова взял ее за руку.
— Чисто — это любовь, — сказала Зина. — А все остальное не имеет к ней никакого отношения.
— Для мужчины и женщины все важно, — ответил Димка. — Любовь — это не только поцелуи.
— Вот и целуйся с кем-нибудь другим, — сердито сказала Зина и встала.
Димка тоже встал, прижал ее к груди и сказал:
— Ты славная, Зина. Ты мне очень нравишься.
И снова услышал, как застучало ее сердце.
К вагончикам они возвращались молча. Димка смотрел на Зину и впервые думал о том, что у человека не так уж много того заветного, которое переводит его жизнь из одного состояния в другое. У девчонки — это ее честь. Пролететь можно один раз в жизни. И оттого, когда и как это произойдет зависит ее судьба. Если она не дорожит честью, значит для нее никогда не будет представлять ценности семья, значит она проживет свою жизнь, не познав любви, за один миг которой захочется отдать всю себя. «А что заветно у мужчины? — думал Димка. — Это должна быть его совесть, его порядочность по отношению к женщине. Если ты не любишь женщину, смири себя, оставь тому, кто сделает ее счастливой».
Зина посмотрела на Димку, улыбнулась натянутой улыбкой и сказала:
— Спасибо за то, что позвал меня прогуляться. В тайге так хорошо. Я ведь ее практически не видела. Времени на это нет. Все прогулки от вагончика, где живу, до кухни.
— А хочешь погуляем завтра? — спросил Димка.
— Если рано освобожусь, пойду с удовольствием.
Она остановилась и снова посмотрела на него. Этот взгляд был настолько чистым и доверчивым, что Димка обнял ее за плечо, поцеловал в пахнущие осенней ночью волосы и повторил:
— Ты славная, Зина.
10
Через неделю на трассу прибыли
— А ты не смотри, что я такой старый, — сказал Панов, когда Димка спросил, сколько ему лет. — Я на всех трассах побывал. Еще нефтепровод Самотлор — Альметьевск строил.
Был он степенный, говорил не торопясь, а если начинал что-то делать, то заранее прикидывал, как обойтись без излишней затраты сил.
— В нашем деле семь раз отмерь, один раз отрежь, — постоянно повторял он. — Головотяпов у нас хватает. Один раз мне выдали отметку, я расчистил трассу, а потом оказалось, что она на полкилометра в сторону ушла.
Паше Коровину Панов не понравился сразу.
— Еще один появился, — сказал он. — Теперь каждый вечер воспитывать будет.
К старости человек укореняется в своих привычках и изменить им бывает выше его сил. Геннадий Петрович вставал, как по будильнику, ровно в шесть, натягивал штаны, надевал домашние тапочки, которые специально привез с собой, и в одной майке выходил в тамбур. Растапливал печку, грел воду и садился бриться. Побрившись, умывался тоже теплой водой, потом надевал рубаху и теплую жилетку. Так он и отправлялся завтракать.
Позавтракав, Панов заглядывал в окно к Зиночке. Та заворачивала ему в салфетку две котлеты и два куска хлеба, в поллитровую бутылку наливала компоту. Все это Геннадий Петрович брал с собой на обед. Сложив провизию в сумочку, он шел будить ребят. Он осторожно дотрагивался до плеча Димки и говорил:
— Вставайте, орлы, время завтракать.
Димка открывал глаза, садился на кровать, раза два вытягивал руки вверх, изображая, будто поднимает тяжелые гири. Затем босой ногой начинал искать носки, оставленные с вечера у кровати.
Коровин вставал всегда с неохотой, свешивал босые ноги на пол и долго тер кулаками глаза. Лениво натягивая рубаху, он зевал и обычно говорил:
— Ну и сон же мне сегодня приснился…
— Будто ты едешь на собственной «Волге» по автотрассе Москва-Стамбул, — влезал в Пашин рассказ Димка, — а впереди ишак.
Димка всегда что-нибудь придумывал. Поэтому Коровин переставал зевать и, ожидая очередного подвоха, настороженно спрашивал:
— Ну и что?
— Ты жмешь на всю железку, — как ни в чем не бывало продолжал Димка, — а ишака обогнать не можешь.
— Ну и что? — уже раздраженно спрашивал Коровин.
— А потом оказывается, что ишак везет твою «Волгу» на буксире.
— Сам ты ишак! — Коровин вскакивал с кровати, натягивал брюки и, намотав на ногу портянку, долго не мог попасть ей в сапог.
— Сам ты ишак! — повторял он еще раз и уходил умываться.
— Зря ты над ним так шутишь, — покачивая головой, говорил Геннадий Петрович.
— Он действительно спит и во сне видит «Волгу», — оправдывался Димка.
— А что в этом плохого, — замечал Геннадий Петрович. — На свои же заработанные хочет купить.