Лестница из терновника. Трилогия
Шрифт:
– А кстати...
– Бэру уже принял решение, от которого ледяная игла застряла под лопаткой, но решение вовсе не обязательно было осуществлять сию же минуту. Надо было выяснить ещё один вопрос, последний.
– Рэнку, Соня - он с вами?
Рэнку надо забрать оттуда. Рэнку будет наш, мой, подумал Бэру. Теперь, когда Лев не помешает это сделать, я заберу мальчика, который станет моим воспитанником и преемником. Рэнку должен ненавидеть и презирать и Прайд, и Львят-смутьянов, и всю эту северную свободу, причиняющую страдания...
– Рэнку пребывает в Обители Цветов и Молний, - сказал Ча, и его глаза влажно блеснули.
– Он оставил мир по доброй воле, с помощью женщины, которой доверял, как сестре... потому что ему было невыносимо вернуться домой. Мы развеяли его пепел в расцветающем
– Рэнку хотел быть синим стражем, - вырвалось у Бэру.
– Почему же...
– Он выбрал, - сказал Ча.
– Не стоит обсуждать или осуждать выбор того, кто страдал больше, чем заслужил, Учитель. Я даже не скажу, что вы должны были помочь ему - потому что и я не в праве осуждать. Вы ведь не принадлежите себе?
Бэру скрипнул зубами. Я заикнулся - и замолчал, как только мне приказали молчать, подумал он. Повиновение и порядок, будь оно проклято! Забавно, забавно: считать себя воплощением благородства, Чистым Клинком, благо это прозвище дал, так сказать, народ - и ощутить себя трусом, подлецом и предателем одновременно перед чистыми глазами языческого мальчишки, который ради своих прекрасных иллюзий оставил свой дом и отправился на смерть... Чудесно, нечего сказать.
– Ты умрёшь сегодня, - бросил Бэру, щурясь. Как оплеуху. Что теперь скажешь?
– Жаль, - тихо сказал язычник, опуская голову.
– Как жаль...
– Что сразиться с Анну не выйдет?
– Бэру с удивлением услышал в собственном голосе отвратительное злорадство - и его снова замутило.
– Анну говорил мне, что вы - благословенный клинок, который сам выбирает себе руку, - сказал Ча, разглядывая букашку, ползущую по половице.
– Он не сомневался, что вы выберете руку Творца, Учитель, а вы, мне кажется, готовы выбрать руку мёртвого Льва, - Ча поднял глаза, полные слёз, и Бэру вдруг с ужасом подумал, что эти слёзы вызваны не страхом, а жалостью или, точнее, действительно, сожалением. О жизни - и о нём. Творец мой оплот, разочарованием, тяжёлым разочарованием!
– Быть оружием мертвеца против живых - разве это достойная участь, Учитель?
– Ты понимаешь, что с каждым словом приближаешь смерть?
– спросил Бэру.
– Да. Я вижу, вам тяжело меня слушать, Учитель. Я тоже исходил из неправильных посылок - мне казалось, что вы не станете убивать говорящего правду. Простите, - закончил Ча кротко.
Бэру прокусил губу насквозь, ощутив солёность собственной крови.
– Ты хоть представляешь себе, что чувствует человек с содранной кожей?
– спросил он наотмашь.
– Смутно. У нас в Кши-На так не казнят даже убийц... но догадываюсь, конечно... А вы хотите причинить боль мне или Анну, Учитель?
– вдруг спросил Ча тоном спокойного понимания.
– Неужели они все настолько ошибаются в вас, а вы можете делать правильные политические подлости в духе мёртвого Льва? Или... это месть лично мне?
– Шису!
– рявкнул Бэру, поворачиваясь на каблуках.
На террасу вошёл брат из караула и склонил голову, ожидая приказаний. Ча вморгнул слёзы и посмотрел вопросительно.
– Шису, - приказал Бэру, чувствуя, как потихоньку отлегает от сердца, - отведи северянина наверх, в свободную келью. Пусть ему дадут поесть - и присматривай, чтобы он не шлялся по Цитадели!
– Благодарю, Учитель, - сказал Ча, и Бэру снова послышалась тень насмешливой улыбки в его голосе. Вот же дрянь, подумал Бэру с какой-то даже нежностью, а Ча продолжал.
– Простите, я не выбрал момента сказать, как меня восхищает сад Цитадели. Столь прекрасных мальв я не видал никогда.
Он отдал поклон и вышел за Шису походкой рассеянного ребёнка, а Бэру, слизывая кровь с губы, остался думать.
***
Запись N148-03; Нги-Унг-Лян, Лянчин, Чангран
Чангран горит. Чёрный чадный дым заволок горизонт, встаёт над городской стеной грибовидной атомной тенью. Синяя Цитадель ощетинилась ракетным комплексом - и я отчётливо вижу, как ракеты наводят в сторону нашего походного госпиталя, нескольких стандартных палаток из брезента цвета хаки, с красными крестами. Меня трясёт от ужаса и беспомощности. Анну смотрит в бинокль в сторону Дворца, откуда, пыля, идёт колонна БТРов. Юу говорит: "Не прикидывайся, Ник. Ты прекрасно знаешь, что нам нужны молнии, которыми вы, полубоги, располагаете. Трусишь, да? В тылу отсидеться хочешь?" Ар-Нель, неожиданно роскошный, в расшитом кафтане по щиколотку, с длинными серьгами в ушах, увешанный ожерельями и браслетами, как дома, крутит в пальцах веточку цветущего миндаля и говорит, презрительно воздев глаза и обращаясь к потемневшим небесам: "Ах, драгоценный Л-Та, вы же знаете, что Кодекс Этнографического Общества предписывает милейшему Вассалу Нику позицию полного невмешательства ни во что! Какие молнии, оэ! Нет у землян молний. Спутники с ядерными зарядами на орбите, вероятно, есть, но бластеров у них тут нет, я вас уверяю..."
Кто-то гладит меня по щеке - и я словно с высоты падаю.
Небо начинает светлеть - прозрачный предрассветный полумрак. Прохладно. Отчаянно несёт гарью. Тело ломит, особенно шея - я, оказывается, лежу на полупустом мешке с зёрнами "кукурузы", ласково обнимая обломки ящика. Рядом со мной - Марина и Ри-Ё, в одежде, перемазанной копотью, с осунувшимися усталыми лицами.
– Я что, спал, что ли?
– глупо спрашиваю я, ощущая прилив бесконечного счастья.
Марина улыбается, кивает. Ри-Ё говорит, протягивая расписную глиняную чашку с надбитым краем:
– Учитель, хотите сяшми? Надо просыпаться, простите меня. Господин Анну говорит - скоро будет бой.
Только сяшми мне сейчас не хватало... Я тру глаза, Ри-Ё отставляет чашку, придвигает миску и берёт кувшин с водой. Я умываюсь и постепенно начинаю соображать.
Почти все мои пациенты спят. Раненых больше, чем мне казалось; когда мы успели всем помочь - не постигаю... Волки притащили сюда, к базарному трактиру, тюфяки из тюфячной лавки и какое-то тряпьё разной степени ценности - госпиталь выглядит, как лагерь беженцев. Кирри по третьему кругу замораживает ожоги и колет обезболивающее нашим обгоревшим; среди них - и тот самый дворцовый волчара, с которым мы сцепились ночью. Он притих, устал от боли и больше не отказывается от помощи. Соотечественники Кирри спят в куче, как котята, сложив друг на друга руки-ноги. Подруга-трофей дремлет на коленях у Юу, сцепив руки у него на пояснице. На ней - чистая рубаха, её ноги прикрыты вышитой занавеской, Юу гладит её по плечу и смотрит с болезненной нежностью, которой, казалось бы, на войне совсем не место. Да этой парочке вообще здесь не место! И Элсу, спящему тяжёлым сном лихорадящего рядом со своей бессменной телохранительницей Кору - тоже! Интересно, здесь у нас тыл?
И надолго ли?
– А где Анну?
– спрашиваю я.
– Расставляет своих людей, - говорит Марина.
– Эткуру и Ви-Э с ним. Ему нужны все; видишь, оставил тут только раненых и северян. Боится за послов... впрочем, Дин-Ли с ним. Я сама задержалась только потому, что за вас как-то неуютно. Мы в самом центре событий. Трудно быть уверенной в чём бы то ни было... Хочешь поесть?
Я не уверен, но киваю. Марина разворачивает кусок полотна, вытаскивает пару лепёшек, пахнущих гарью, и сильно пахнущую гарью копчёную козью ногу. Ри-Ё разливает в разнокалиберные чашки сяшми из вместительного и очень изящного чайника тёмной глины, с прихотливым рельефным орнаментом в виде цветочных гирлянд. Сяшми тоже отдаёт гарью - что делает благородный напиток уж совсем нестерпимой гадостью. Подходит Кирри, присаживается на корточки и отрезает кусочек мяса стеклянным ножом. Ри-Ё подаёт очередную чашку сяшми Юу, тот выпивает залпом. Просыпается лянчинка, облизывает губы - мы даём ей воды со стимулятором, она жадно пьёт. Я смотрю на неё: метаморфоза идёт на всех парах, на удивление хорошо, будто у них с Юу был тщательно спланированный поединок по страстной любви. Она украдкой ощупывает сквозь рубашку собственную грудь; вид у неё трогательно беззащитный и несколько потерянный. Юу что-то шепчет лянчинке на ухо, и она прижимается к нему, зажав его одежду в кулаки. Они откусывают от одного куска лепёшки и пьют сяшми из чашки Юу.