Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи
Шрифт:
— Это правда? — спросил тот.
— Разумеется, правда. А что тебя так удивляет, Хаим-Лейб?
— Но эт-то же… п-погладить кота… это же пустяк! — воскликнул парень. — Это же мелочь!..
— Нет и не может быть мелочей в соблюдении заповедей! — Раввин повысил голос. Далее он пустился в долгие рассуждения, но Хаим-Лейб не слушал его. Он стоял, будто громом пораженный. В мельчайших деталях предстал вдруг перед его глазами вечер, когда впервые появился в их комнате дьявольский кот.
И вспомнил сейчас Хаим-Лейб, что был то вечер субботний.
Раввин уже перешел к другому вопросу, лишь изредка поблескивая стеклами очков в сторону сидевшего с полуоткрытым ртом странного ученика. Хаим-Лейб чувствовал, как от страха у него мурашки начинают бегать по коже. Вспомнилась ему первоначальная чрезмерная худоба приблудившегося кота, исчезнувшая в считанные дни после водворения в их комнате, огонь в его глазах, который можно было назвать поистине дьявольским, странно искривленная, скошенная чуть влево морда — от этого складывалось впечатление какой-то пьяной ухмылки.
И еще вспомнил он, что именно с той субботы здоровье Цви-Гирша стало стремительно ухудшаться и что по мере того, как толстел кот, худел бохер.
Меж тем ученики перешли к разбору одного из разделов талмудического трактата «Бава Кама», рассматривающего вопросы возмещения причиненного ущерба. И вот как раз в тот момент, когда рабби обсуждал с Нафтуле-Берлом случай сознательно разорванной одежды, Хаим-Лейб, у которого зачесалось в носу от книжной пыли, полез в карман за платком. Вынув же руку, он с недоумением уставился на пригоршню слежавшихся бумажных клочьев. Поначалу Хаим-Лейб не мог сообразить, откуда взялись они в его кармане, но вспомнил все того же проклятого кота, в клочки изорвавшего страницу упавшей с полки книги в ночь накануне похорон Цви-Гирша.
— Было! — вскрикнул он. — Н-не сон!.. — Тут он увидел, что все уставились на него, густо покраснел и снова сунул руку в карман.
Рабби Леви-Исроэл с силой ударил по крышке стола, так что Хаиму-Лейбу показалось, будто ножки стола от этого удара подогнулись. Раввин поднялся, тяжело ступая подошел к юноше.
— Хаим, — ласково спросил он, — мальчик мой, что настолько удивило тебя? Может быть, ангел раскрыл тебе истинный смысл Торы? Или же озарение снизошло на тебя с небес?
Хаим едва не полез от страха под стол. Раввин нависал над ним скалой.
— Отвечай, паршивец!.. — гремел он разгневанно. — Отвечай!..
Хаим молчал и только часто облизывал пересохшие губы.
— Ну-ка, протяни руки, — обычным голосом произнес раввин. Хаим послушно протянул руки, и рабби Леви-Исроэл с силой хлестнул его указкой. Хаим-Лейб вскрикнул. Раввин сказал:
— Вот это восклицание я понимаю. Оно означает: «Простите меня, учитель, я больше не буду».
После окончания занятий учитель велел Хаиму остаться.
Хаим тихо сидел в углу, изредка бросая косые взгляды на рабби Леви-Исроэла, погруженного в чтение толстого
Вдруг он привстал. Раввин тотчас поднял голову и внимательно взглянул на него:
— В чем дело?
— К-книга… — Хаим ткнул пальцем в лежавший перед учителем фолиант. — Чт-то это за книга, рабби?
— «Сэйфер а-содот», — ответил в некотором недоумении раввин. — «Книга тайн» рабби Давида а-Коэна ми-Праг.
Хаим-Лейб чувствовал, что его бьет нервная лихорадка. Поднявшись со своего места, он подошел к раввину и умоляюще протянул руки.
— П-пожалуйста, — заикаясь произнес он, — п-пожалуйста, рабби… Позвольте мне п-посмотреть…
Взглянув в лицо Хаиму-Лейбу, рабби Леви-Исроэл кивнул и указал на место рядом с собой. Бохер не заставил просить дважды, сел на табурет и буквально впился глазами в «Сэйфер а-содот».
Фолиант оказался раскрыт на разделе «Парцуфим шель клипот» — «Лики оболочек». Раздел содержал пугающие сведения о силах нечистоты — «оболочках», — окружающих человека, невидимых, но тем не менее обладающих властью над человеческими душами — в тех случаях, когда обладатели этих душ нарушали заповеди. О тех ликах и масках, которые надевают они, чтобы человек не мог разглядеть их истинной, дьявольской природы.
Рабби Давид а-Коэн ми-Праг знал о многом и рассказывал в своей книге о тяжбах людей и демонов, о том, как и каких ангелов разрушения рождают человеческие проступки и преступления. О сновидениях, смущающих и терзающих душу.
Медленно листая пожелтевшие от старости плотные листы, Хаим-Лейб читал, то и дело останавливаясь на темных и запутанных местах — а таких встречалось немало. О присутствии учителя он словно забыл. Сам же раввин лишь внимательно следил за тем, какие именно места «Сэйфер а-содот» привлекают внимание ученика, пытаясь из этого выборочного чтения уяснить причину странностей поведения Хаим-Лейба.
Ровный свет, отбрасываемый горящей свечей, стал чуть тускнеть, когда он добрался до раздела «Пути зла». Тут были собраны рассказы об искушениях, которым подвергались и подвергаются люди. Многие из этих историй Хаим-Лейб читал сам и слышал на занятиях в бес-мидраше. В частности, рассказ об Элише бен-Абуе по прозвищу «Ахер» — «Другой», великом мудреце, отшатнувшемся от соблюдения законов Торы, ставшем предателем, слугой римлян и гонителем собственного народа.
Один абзац остановил внимание Хаима-Лейба:
«Элиша бен-Абуя увидел, как свиньи бродили по опустевшему после нашествия идолопоклонников городу. И вот, одна свинья тащит язык Хуцпии, толкователя Закона. И Элиша сказал: „Язык, с которого стекали жемчужины, треплет свинья…“»
Впервые Хаим-Лейб оторвался от книги и обратился к раввину. Губы его дрожали.
— Я видел это… — хрипло выдавил он. — Я это видел… Собственными глазами… Хотя то и не было городом…
Прямо перед его глазами встала картина из недавнего сна: бурая свинья, роющая рылом землю и остервенело треплющая полуразложившуюся человеческую плоть.