Летняя королева
Шрифт:
– Ничего подобного. – Она расправила плечи. – Между нами все кончено, Людовик. Я хочу расторгнуть наш брак.
На его лице промелькнуло изумление, которое тут же сменилось яростью.
– Это твой дядя внушил тебе такую мысль?
– Он тут ни при чем. Я первая пришла к этому решению. Наш брак родственный. Мы оба это сознавали и тем не менее не приняли в расчет, но Господь, как ясно теперь, отнесся к нашему союзу без благосклонности. Лучше нам расстаться сейчас, чем мучиться до конца жизни.
– Ты об этом беседовала с дядей до глубокой ночи? – сурово спросил Людовик. – Бог свидетель,
– Так зачем держать меня при себе, если я тебе не подхожу? – выкрикнула она. – Зачем сохранять брак с женщиной, к которой не испытываешь ни доверия, ни теплых чувств? Освободишься от меня и сможешь родить сына с другой. И у твоих баронов и духовников больше не будет причин жаловаться на меня. Сейчас самое подходящее время согласиться на расторжение брака. Ты можешь передать меня под опеку дяди, и это будет благородно, тем более что его жена твоя родственница. – Она заметила проблеск неуверенности в его взгляде и заговорила с удвоенным напором. – Неужели ты действительно хочешь, чтобы эта пародия на брак продолжалась? Если так, то ты ничем не дал мне этого понять с тех пор, как мы выехали из Сен-Дени.
Людовик отвел взгляд:
– Я дал обет не запятнать себя, сама знаешь.
– Запятнать? Этим все и сказано. – Ее гнев готов был прорваться наружу, но она все-таки сдержалась.
– Мне придется обратиться к моим советникам, – сказал он.
– Ты хочешь сказать, получить их позволение? – презрительно фыркнула Алиенора. – Неужели во всем обязательно слушаться аббата Сугерия и того бесхребетного тамплиера? Неужели Тьерри де Галеран правит твоим умом, а не только в спальне? И ты говоришь, что принадлежишь самому себе? Что ж, докажи.
Людовик посмотрел на нее взглядом, полным отвращения:
– В первую очередь я Божий человек и подчиняюсь Его воле.
– Тогда спроси у Него.
– Оставь меня в покое, – процедил Людовик сквозь стиснутые зубы. – Я дам тебе ответ, когда буду готов.
– Поступай как знаешь, но помни: я с тобой никуда не еду. Мой выбор сделан: я остаюсь здесь, в Антиохии.
Когда она выходила из спальни, оказалось, что Тьерри де Галеран ждал у двери, чтобы войти, и по его лицу стало ясно, что он подслушивал. На нем была мягкая шелковая сутана, расшитая мелкими серебряными крестиками, а на поясе – потертая кожаная портупея, но вместе это смотрелось нелепо. Алиенора окинула его взглядом, полным презрения.
– Так даже лучше, – бросила она. – Скажите ему это, пока оба будете молиться.
Тьерри вернул ей презрительный взгляд, потом высокомерно поклонился и вошел в королевские покои.
Сидя в своем кресле, поникший Людовик посмотрел на Тьерри, который закрывал дверь.
– Ну что, слышал? – Он сдавил переносицу.
– Кое-что, сир, – осторожно ответил Тьерри.
– Она желает расторгнуть брак на основании близкого родства и остаться здесь, когда мы поедем дальше. – Людовик опустил руку и посмотрел на Тьерри. – Я склонен исполнить ее желание.
Тьерри нахмурился и подтянул портупею.
– Я бы посоветовал вам не торопиться, сир. Если вы согласитесь, это навредит вашему престижу. Люди станут говорить, что вы не способны удержать жену, что ее увел другой мужчина, пусть даже
– Она словно шип розы, засевший в моем боку. – Людовик скривился. – И это особенно больно, потому что я до сих пор помню красоту цветка.
– Много красивых приманок посылает дьявол, чтобы причинить нам вред, – сказал Тьерри. – Вспомните, как красива блестящая кожа гадюки, но укус змеи смертелен. И разве не змий соблазнил Еву отведать плод от древа познания, и разве не она потом заставила Адама откусить от него?
– Напишу Сугерию, – со вздохом сказал Людовик. – Спрошу у него совета, но ты прав. Ей пока не следует оставаться в Антиохии.
– Я также считаю, что не стоит приводить всю армию в Антиохию. Пусть лучше они присоединятся к нам по пути.
Людовик прищурился:
– Что ты хочешь этим сказать?
– Сир, до меня дошли тревожные слухи.
– Какого рода?
Тьерри скривился, будто хлебнул уксуса:
– Полагаю, что правитель Антиохии что-то замышляет против вас.
– Полагаешь или знаешь? – Дыхание Людовика участилось, паника сковала грудь.
– Я видел, как князь пытался всадить клин между вашими людьми. Он нашептывает красивые слова на ухо вашему брату и в то же время сговаривается с королевой. – Тьерри говорил, не скрывая отвращения. – Подозреваю, что Раймунд с королевой вели себя неприлично наедине. Я видел, как они сидели рядышком, словно любовники, а вокруг никого не было из слуг, все давно легли спать. – Он чуть не захлебнулся слюной. – Они обнимались на моих глазах. Она и с другими мужчинами ведет себя неприлично. Жоффруа де Ранкон оставался в ее покоях за полночь, перед тем как покинуть Антиохию, и мои шпионы докладывают, что расстались они с нежностью. Невольно напрашивается мысль, было ли случайностью то, что случилось с авангардом на горе Кадмос.
Людовик в ужасе уставился на него:
– Христос и все святые, ты уверен?
– Сир, я бы и словом не обмолвился, если бы не серьезные сомнения. Мое слово такое: нужно покинуть Антиохию в ту же секунду, как наша армия окажется на подступах, и взять курс на Иерусалим, а королева поедет с нами. Если она будет с вами, ее дядя не осмелится двинуть свои силы против нас, а куда бы ни поехала королева, аквитанцы последуют за ней, как верные псы.
Людовик дернул кадыком:
– Что конкретно ты советуешь?
– Продумать, как украдкой отправиться в путь, когда получим сведения, что войска приближаются. Придется действовать быстро и посвятить в наши планы только тех, кому мы доверяем. Раймунд не сможет вас остановить, как и помешать вам забрать с собой свою жену. Вы должны оградить ее от его влияния и держать при себе, чтобы у нее не было возможности строить заговоры и плести интриги.
Людовику стало плохо. Он никак не мог осознать чудовищность того, о чем твердил Тьерри. Король не желал в это верить, но в то же время тамплиер был его глазами и ушами и мог учуять заговор, как крыса, идущая на запах вонючего сыра. Он давно почувствовал опасность, и новость его не удивила, но очень испугала.